... Ещё один пост холодной ноябрьской мрачи. Это не то, что нужно сейчас большинству из нас, так что если не уверен — просто листай. А здесь будет про брошенные дома.

Их много в моей деревне. И в соседней, что не дальше километра от нас их тоже много. Она даже на картах называется "урочище" — место, где никто не живёт. Мне не то чтобы странно читать это слово, но я знал хозяев домов, что ныне просто тихо уходят к земле. Осыпаясь и врастая, печально и молча. Кажется, что ещё недавно ты ходил в гости, сидел на крыльце и играл в прятки в сарае. На самом деле ещё недавно ты мог залезть в брошенный дом, посмотреть на улицу сквозь пыльные стёкла, и даже что нибудь смародёрить — ведь ты точно знаешь, что ни хозяева, ни их наследники уже не вернутся за чашками-ложками-накидушками. Знаешь, что всё ценное унесли до тебя настоящие мародёры. А сейчас во многие из этих домов уже и не войти — обвалились стропила и погребли под собой жилище.

Так вот блуждая по развалинам и глядя на потерявшие цвет полотенца и ровно стоящие галоши в покосившихся сенях, я думаю о том, что уходя из дома, люди не знали, что не вернутся. Они всё оставляли "до следующего лета". Выкручивали пробки из древнего счётчика, убирали в буфет чашки и закрывали дверь в дровник, просто подперев её палкой. Те самые полотенца и галоши оставались на своих местах — что им будет? И в самом деле, ничего. Они так и останутся висеть или стоять, ждать людей, которые никогда не вернутся. Люди часто уходя не знают, что "больше никогда". И дома тоже не знают.

Говорят, что прошлое надо отпускать. И ты вроде отпускаешь. А потом смотришь в навсегда потускневшие окна, и это самое отпущенное прошлое лыбится тебе щербатой улыбкой нищего в лохмотьях. Лицо у этого нищего неуловимо знакомое и в кармане у него яркие клочья воспоминаний и детские игрушки. Запах пыльной деревенской тропинки, земляничных ягод и солярки. Прикосновение огрубевших ладоней к выгоревшим волосам, тёпло воды в летних лужах и еловые ветки ближнего леса. А дальше от страшного заклинания "Помнишь? " уже нет спасения.

А когда ты начинаешь снова дышать, и слёзы благополучно упрятаны обратно, нищий сжимает в кулаке твоё сердце и шепчет: "Твой дом тоже может стать ничьим...". И вот здесь обязательно нужно гнать эти мысли и нищего тоже гнать. Чтобы глядя на магию светящихся в темноте наших окон верить, что всё и дальше будет хорошо. Хорошо и правильно. В доме будет гореть свет и топиться печь, которую сложил ещё мой прадед. И эти проклятые галоши в сенях будут дожидаться своих хозяев...

Т. Г. (с)

Рассказала знакомая:

До недавнего времени я торговала на рынке. Напротив меня был хлебный отдел, в котором работала продавщицей Валя — сверхжадная даже по нашим, торгашеским понятиям. Обсчитывала всех нещадно, много раз были скандалы, каждый раз она выкручивалась по-разному, в зависимости от покупателя. То молча вернет деньги, то с извинениями, а то и обматерит, утверждая, что правильно дала сдачу. Однажды пацана лет двенадцати обсчитала на пятьдесят рублей, а когда он заметил, нагрубила ему. Я еще тогда высказала ей, что думаю по этому поводу, а она и меня отчитала: ты, мол, не видела сколько я дала сдачи. Через пару дней парень какой-то проходил мимо нас и вдруг спрашивает:

— Кто цепочку золотую обронил?

А на полу и правда цепочка лежит. Алчность взяла верх над рассудком, и Валя резко подрывается из отдела с криком:

— Это моя!

Подбирает цепочку и назад в отдел. Цепочка, конечно, оказалась фальшивой.

А вот деньги, которые пропали у Вали из-под прилавка, пока она за ней бегала, вполне себе настоящими.

Немножко про образование.

Зашел в хозяйственный магазин купить кабель. Надо было 3-жильный сечением 2, 5 квадратных миллиметра.

Ребята выкатывают бобину, на которой именно это и написано.

Черт меня дерни посмотреть на провод.

"Ребята – говорю – это не два с половиной. Ну, максимум – полтора квадрата. "

"Да не, видишь, на бобине написано. Это директор наш написал, так что все нормально! "

Мужики, говорю, дайте штангенциркуль, померяем.

Померяли, я на клочке бумаги сосчитал – точно, полтора.

Они на меня смотрят, глаза выпучены, челюсти отпали.

Как это ты, спрашивают?

Так по формуле, однако — отвечаю.

Финальная фраза убийственна – "Формулу дай списать! "

В школе надо не только хорошо учить – еще и хорошо учиться…

Сами-то помните – пи-де-квадрат-на четыре?

В 1987 году в Москве появился первый ОМОН. Всем в диковинку. Импервым и пока единственным выдали резиновые "демократизаторы", доэтого никто таких штук в глаза не видел. Естественно, стоило омоновцампоявиться на улице, они вызывали массу любопытства.

Я участвовал в одном из первых рейдов ОМОНа. Высадились мы наПушкинской площади. Черные береты разгуливают по ней и ищут, нет лигде поблизости демократов или иных врагов народа. Тогда с ними былразговор короткий: "На площади был — пятнадцать суток!".

Так вот, ОМОН охраняет, значит, демократию, а мы охраняем от нихпорядок. Многочисленным прохожим очень интересно, что это у них такоечерное и длинное? К омоновцу подходит бойкий малыш и спрашивает:

— Дядя, а зачем у вас дубинки?

— Это зонтики, — угрюмо отвечает боец.

— А почему резиновые? — недоверчиво спрашивает слишком развитоедитя.

— А чтоб не промокали! — нашелся омоновец.

Было мне тогда не то восемь, не то девять; жили мы в хрущевке и наша с братом комната имела общую стену с квартирой из соседнего подъезда. Туда въехала молодая бездетная пара, обожавшая вечеринки с громкой музыкой, затягивавшиеся за полночь. Аппаратура у них была мощная, слышимость через стенку — хорошая, и, как апофеоз, их музыкальные предпочтения, как