У великого князя Николая Константиновича, или Николы, как его звали в семье, сложились непростые взаимоотношения с матерью, ещё осложнившиеся, когда великий князь влюбился в Фанни Лир, разведённую американку. Великая княгиня Александра Иосифовна считала, что сын, энергичный, единственный из Романовых получивший высшее образование, интересовавшийся наукой, искусством, должен сделать выдающуюся карьеру на государственном поприще, а не прожигать жизнь в объятиях иностранной авантюристки.

В апреле 1874 года разразился грандиозный скандал: из киота семейной иконы, находившейся в спальне Александры Иосифовны в Мраморном дворце, исчезла бриллиантовая звезда. В ходе следствия выяснилось, что пропавшие бриллианты сдал в ломбард адъютант великого князя Варнаховский... Семья решила, что на страшное святотатство и воровство Николу толкнула жадная до денег американка. Николай Константинович вину признал, хоть и не сразу. Дело, бросающее тень на всю царскую семью, замяли, великого князя признали сумасшедшим и отправили в ссылку. Художественную коллекцию Николы, в том числе и прелестную копию известной скульптуры "Венера — победительница" Антонио Кановы, Александра Иосифовна взяла себе. Однажды на вечере в Мраморном дворце французский посол, внимательно разглядывая Венеру, воскликнул: "О! Да это же американка великого князя!". При этих словах кровь бросилась в лицо Александре Иосифовне: "Вы ошибаетесь!". Но посол не ошибался.

Во время путешествия по Италии Николай Константинович и Фанни посетили виллу Боргезе, где великий князь увидел шедевр Кановы. Пришёл в восторг и пожелал изобразить свою возлюбленную в виде полуобнажённой Венеры с яблоком в руке. Его заказ выполнил скульптор Томазо Солари.

После обескураживающего "открытия" Александра Иосифовна поспешила избавиться от скульптуры и отправила её сыну, который тогда жил в Ташкенте. Прошло много лет, и теперь Венера (или Фанни) — победительница украшает экспозицию Государственного музея искусств Узбекистана.

Интимные привычки Александра II

Государь утром после прогулки отправлялся в ретирадное место, посещение которого превращалось в специфический ритуал. Его величество наследовал от своих отца и деда тугость на пищеварение и в бытность свою на Кавказе в 1850 году, попробовав курить кальян, заметил, что кальян много способствует его пищеварению. Итак, его величество, воссев где подобает, начинает курить кальян и курит, доколе занятие это не увенчается полным успехом. Перед государем поставлены огромные ширмы, и за этими ширмами собираются лица, удостоенные по особой царской милости высокой чести разговором своим забавлять государя во время куренья кальяна и совершения прочего... Лица эти получили в Петербурге прозвание кальянщиков. Пока государь курит кальян и ожидает его благотворного действия, кальянщики рассказывают разные анекдоты, забавные, скандалезные и прочие.

"Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало — все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.

— Да, да!

Проводница:

— Чай будете?

— Пожалуй… Принесите стаканчик, — улыбнулась я.

Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор:

— Нюся, дай чай старухе!

Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно? …

В шестьдесят лет мне уже не казалось, что жизнь кончена, и, когда седой как лунь театровед сказал: "Дай Бог каждой женщине вашего возраста выглядеть так, как вы", спросила игриво:

— А сколько вы мне можете дать?

— Ну, не знаю, лет семьдесят, не больше.

От удивления я застыла с выпученными глазами и с тех пор никогда не кокетничаю возрастом".

Фаина Раневская.

Валентин Серов, начавший писать портреты для заработка, очень быстро стал самым модным петербургским художником. Ему удавалось выразить характер модели, узнаваемое выражение лица, живой взгляд. Художник всё подмечал и никогда не льстил тем, кого писал. Петербургская аристократия хоть и опасалась, но жаждала, чтобы её запечатлел Серов

Человек я, как известно, до чужого добра жадный. Адски завидую сейчас казанским коллегам, у которых такой роскошный козырь в рукаве, как история с княжной Мещерской. И сколько я где-нибудь на Литейном или Поварском глаза ни пучь и руками ни маши, перенести подробности из Казани в наши аскетичные петербургские декорации не осилю. Но каков контент!