советский летчик Владимир Лавриненков, оказавшись в плену.

В ходе воздушного боя истребитель Героя Советского Союза потерпел крушение на вражеской территории. В сегодняшнем материале расскажем, как проявил себя в боях советский ас и как ему удалось совершить дерзкий побег из плена?

Владимир родился 17 мая 1919 года в деревне Птахино под Смоленском. Лавриненков окончил аэроклуб, школу пилотов. Великую Отечественную он встретил инструктором в Черниговской авиашколе, откуда рвался на фронт.

В ноябре 1941 года Владимир начал службу под Сталинградом в составе частей ПВО. Весной 1942 его перевели в 753-й истребительный авиационный полк. Во время боев под Ельцом на своем Як-1 Лавриненков сбил первый "мессер".

К концу лета 1942 года на счету Лавриненкова было уже четыре сбитых самолета лично и столько же в группе. За мужество и героизм Владимир Дмитриевич Лавриненков был награжден орденом Красного Знамени.

Опытного летчика в августе 1942 года вновь перевели под Сталинград. Лавриненков участвовал в трудных воздушных боях с превосходящими силами противника. Вот что он вспоминал о фронтовых буднях:

"Непрерывные боевые вылеты требовали огромного напряжения сил. Наверное, поэтому мы постоянно не высыпались. "Мессершмитты" почти непрерывно патрулировали над Сталинградом.

Противник имел большое количественное преимущество в самолетах. Но гитлеровцы даже временно так и не стали хозяевами в воздухе. Стоило только нам вылететь солидной группой, как мы быстро очищали родное небо".

Летчики стойко выдержали самый трудный период битвы за Сталинград. Несмотря на потери, полк Лавриненкова храбро сражался: истребители успешно выполняли задания по уничтожению авиации врага, прикрытию штурмовиков и разведке.

За свои заслуги Владимир Дмитриевич Лавриненков был удостоен звания Героя Советского Союза. К весне 1943 года на его счету было 322 боевых вылета, 16 сбитых лично и 11 в группе. Это был выдающийся результат для летчика-истребителя.

Летом 1943 года Лавриненков участвовал в освобождении Ростовской области. 24 августа у поселка Матвеев Курган он атаковал немецкий самолет-разведчик Fw-189, который красноармейцы прозвали "рамой".

Это была одна из самых трудных целей для советских летчиков, разведчики летали на большой высоте и в случае любой угрозы стремительно старались оторваться по скорости.

В тот день "рама" корректировала огонь немецкой артиллерии по советским позициям. Для исправления положения срочно была поднята четверка истребителей "Аэрокобра", в ее составе был и Лавриненков.

Опытный ас с товарищами догнал врага и вступил в воздушный бой. В ходе схватки Владимир атаковал противника с близкой дистанции и серьезно повредил "раму".

Затем Лавриненков случайно зацепил вражеский самолет крылом, получил ранение от удара и потерял управление. Он, как и вражеский летчик, выпрыгнул с парашютом.

Владимиру не повезло, он приземлился на захваченной врагом территории. Сразу же после посадки его окружили немцы и взяли в плен. Герои Советского Союза крайне редко доставались врагу живыми, поэтому каждый из них был на особом счету.

Противник решил отправить Лавриненкова в Берлин для определения его дальнейшей судьбы. Летчик не пал духом и продумывал варианты побега. Его перевозили в немецкую столицу на поезде.

Во время движения состава Лавриненков усыпил бдительность охраны и вместе со своим товарищем Виктором Карюкиным выпрыгнул из вагона. Они сбежали их плена и вскоре вышли к партизанам.

Лавриненков и Карюкин примкнули к партизанскому отряду имени Чапаева, действовавшему под Киевом. Они участвовали в боях с врагом. Так, в селе Хоцки Лавриненков забросал гранатами дом, где находились немцы, затем Владимир пробрался к сараю и освободил группу пленных.

29 сентября 1943 года партизаны встретились с наступающими частями Красной Армии. Владимир вернулся в родной полк и продолжил летать, был назначен на должность командира эскадрильи. Вот что он вспоминал о своей первой победе после двухмесячного перерыва:

"Набрав высоту, снова повел машину на ведущего вражеской тройки. Гляжу вниз, а там уже белеют камыши днепровских плавней. Неужели, удерут "юнкерсы"?

Этого нельзя допустить! Догнал их ведущее звено и снова атаковал лидера. Он запылал сразу. В наушниках раздалось: ""Юнкерс" горит! " — и немецкий бомбардировщик круто пошел вниз, на плавни.

С этой тройки начиналась моя новая боевая жизнь, новая жизнь всей эскадрильи. Для меня было очень важно убедиться самому и показать своим подчиненным, что глаза мои по-прежнему зорки, а руки тверды, что я остался таким, каким меня знали раньше".

Советский ас прошел всю Великую Отечественную, совершил 488 боевых вылетов, в 134 воздушных боях сбил лично 35 и в группе 11 самолётов противника.

За свои заслуги Владимир Дмитриевич Лавриненков был дважды удостоен звания Героя Советского Союза, награжден множеством орденов и медалей.

От админа...

В 1948 году Владимир Лавриненков окончил Военную академию имени Фрунзе. 1 ноября 1954 года — окончил авиафакультет Академии Генерального штаба.

В последующие годы занимал командные должности в армиях ПВО в Киеве, Риге, Минске. Генерал-полковник авиации (1971).

Умер 14 января 1988 года в Киеве. Похоронен на Байковом кладбище (участок № 7).

Бронзовый бюст Героя установлен в городе Починок Смоленской области (скульптор М. П. Оленин).

Владимир Дмитриевич Лавриненков — почётный гражданин городов Смоленска (1982), Починка и Севастополя.

Именем дважды Героя Советского Союза В. Д. Лавриненкова названа школа № 43 в городе Севастополь.

Всероссийский турнир по вольной борьбе памяти В. Д. Лавриненкова среди юношей и девушек проводится в Смоленске.

Имя Героя носит речной теплоход проекта 302 "Генерал Лавриненков".

И. А. Менделевич посвятил ему скульптурный портрет.

в чисто мужской кампании. Благо осень еще не холодной была, а поэтому, прихватили палатки (т. к."... все внутрях не разместятся...", а вчерась дождик нехилый был) и, естественно, водку (бутылок 5-6), пивка ящичек и самогонку (3 или 4 трехлитровых банки). Тогда как раз были большие напряги с водкой (кто помнит) — ее родимую по талонам выдавали, а всю остальную приходилось доставать за очень дополнительные бабки, и поэтому, решив купить закусь в местном сельпо, тащили с собой только топливо и личное барахлишко.

Приезжаем к нему на дачу где-то в 7 вечера — уже темновато прилично, и опаньки! , а туда уже его родственники толпой приехали!!! Е-мазай! Чего делать-то? Решили поставить палатки и спать штабелями, чтоб теплее было, т. к. спальники только у 1/3 населения. Принято — сделано. Hо посреди огорода палатку-то не поставишь, да и на асфальтово-грунтовой дороге тоже. Поэтому решили идти через деревню к лесу, зайдя мимоходом в лабаз. Еле-еле успели к закрытию, но только от этого толку было мало — все что было из хавчика уже раскупили — ни хлеба нема, ни огурчика, ни... Сами помните, наверное, постперестроечное время со всеобщим дефицитом, когда продавали за копейки лопаты из титана, а пожрать нечего было. Hу и вот — в магазине из жратвы лежат на полках в полном и гордом одиночестве сосиски (изготовленные каким-то местным кооперативом, судя по виду, еще до нашей эры в неолите, если не в палеолите, и явно из вторсырья деревообрабатывающей промышленности, судя по вкусу), с килограмм перловки (которую негде варить было — каны не взяли, т. к. рассчитывали на кухню в домике) и горчица. Причем горчица была производства местного, и, что самое интересное, расфасована в 1,5 ЛИТРОВЫЕ БАHКИ!!! Кто до этого догадался — я не знаю — ни до этого ни после этого такого я больше не видел!!!

Hу и чего делать? Пришлось взять все сосиски (около 5 кг) к плохо скрываемой радости продавщицы, видимо ЭТО не жрали даже собаки, а местные просто не покупали, и 1,5-литрашку горчицы. Пока закупились, прошли всю деревню и примыкающее к ней поле, стемнело окончательно, да еще и дождик слегонца брызгал. Встать пришлось на опушке леса, примыкающего непосредственно в полю. Первым делом, ес-но, все принялись ставить две палатки и пошли в лес за "дровами". Почему дрова в кавычках, так на то есть причина — ни пил, ни топоров не было вообще, а по сырости лес мог соревноваться только с болотом в дельте Амазонки.

Догадайтесь с двух раз — много ли толку было от костра, размером со свечку, особенно когда 15 хмырей пытаются одновременно пожарить столько же сосисок? Света от костра было пожалуй меньше, чем от луны, изредка мелькавшей меж тучами. Во-во, геморрой полный! Поэтому решили пить так, а закусь — это явление в нашей стране необязательное. Сели кружочком, с боку от "костра". Приняв n-ую кружку на грудь и закусив очередной холодной сосиской, народ вспомнил и о горчице — для разнообразия вкуса. Банка-то одна, а народа до... — до места, где расположен седалищный нерв. И сиди жди пока к тебе эта банка с горчицей по кругу придет. Я уже был тогда очень "хорош" и, подумав — ну ее к черту, отвалил в палатку. Что было дальше, мне рассказали с утра.

Один из Женькиных друганов, изрядно заправленный, заколебавшись ждать эту горчичную банку, выкинул одну хитрую фичку: он вылил всю банку в траву примерно в центр круга сидаков — макай мол туда. Дело было где-то около часу ночи. Пиплы обрадовались классной выдумки и с энтузиазмом принялись на ощупь тыркать сосисками в траву, находящуюся где-то в центре круга. Распробовав продуктместного горчичного производства, некоторые стали возмущаться — горчица горчит, но не жжет, зараза!!! (халтура видать, как и сосиски) — зря только деньги потратили! Hо альтернативы нет — сошло и так. Я так понял, что народ поотрубался окончательно не раньше 4 утра. Утром я вместе с остальными, проснулся от просто дикого истерического хохота одного кадра, полегшего ночью у "костра". Hа вопрос выползшего из палаток народ (кто смог): "Что случилось???!!!", он дрожащей рукой указал в траву. Я посмотрел. В траве внутри вытоптанного по краям круга лежала куча совершенно не тронутой горчицы и ЗДОРОВЕHHАЯ ЛЕПЕХА КОРОВЬЕГО HАВОЗА ВСЯ ИСТЫКАHHАЯ КАК РЕШЕТО.

Кто ржал, кого рвало, кто тупо смотрел на эту картину,...

бесконечным нежеланием учиться. Я не любил ни одного предмета в школе, включая пение, физкультуру, труд, уже не говоря о математике и прочей физике. От скрипки, фортепиано и шахмат я отказался твёрдо, да так, что мои еврейские родители не стали настаивать. Единственное моё занятие было чтение книг. Я читал всё подряд: Купера, Фейхтвангера, Азимова, Стругацких... Моя всеядность доходила до того, что я, сильно охреневая, прочёл пару медицинских учебников, оставшихся у мамы после мединститута. Так я понял, что медицина — не моё.

А учёбу в школе я саботировал по-итальянски — приходил, но нихрена там не делал. Надо ли говорить, что я там слыл абсолютно необучаемым и учителя, заламывая руки, охали моей маме, что-то вроде: "У таких родителей, а такой сын...".

Правда, в 11-м классе я решил, что пора начинать учиться: сильно помогла экскурсия в ПТУ при судостроительном заводе на Подоле — я вдруг понял, что в ПТУ я не хочу вообще никак. За пару месяцев, с помощью репетиторов я нагнал всю школьную программу. До конца школы оставалось ещё несколько месяцев и мы с репетиторами по быстрому прошли институтскую программу по вышке и физике за первый курс техвузов. Учёба мне давалась легко — тут немаловажную роль сыграли сотни книг, которые я "проглотил". Кто знает, может, от многих поколений седобородых талмудистов, чья кровь течёт в моих жилах — мне тоже ума перепало.

В институт (КИСИ) я поступил легко и на первом курсе практически ничего нового не узнал, а после него мне пришлось спешно покидать Украину, по причинам, описанным в моих предидущих историях.

Ещё одно моё отличие от обычных домашних еврейских мальчиков было то, что я не боялся вступать в драку. Нет, я не любил драться и, если честно, всё-же боялся, но я знал чётко: струсишь один раз и тебе конец: пи*дить будут каждый день, а район у нас был сильно криминальным. Несколько раз я был бит, но всегда дрался до конца, уже будучи фактически поверженным — я знал: остановлюсь до того, как нас разборонят — значит зассал, а этого я себе позволить не мог.

И это заметили. Меня зауважали, в том числе и в тогда только зарождавшихся бандах. И хоть я оставался домашним еврейским мальчиком, драться научился прилично. Ещё в нескольких драках я одержал верх. И вот парадокс: чем лучше умеешь драться — тем меньше это нужно: со временем "на районе" меня уже никто не трогал. Но я не присоединился ни к одной банде (там ведь не читали книг (гы!), шутка, конечно — просто не моё).

Но самое главное, что я вынес из того периода: у меня выработался характер, что мне помогает до сих пор, хотя со школьной скамьи я ни на кого руки не поднял.

А однажды мой характер помог мне сохранить свою жизнь. Если бы я струсил — я мог бы без преувеличения уже почти 30 лет быть "на два метра под травой".

Моя тётя жила в другом районе Киева. Однажды, когда мы с мамой были у неё в гостях, тётя попросила у меня сходить в магазин за хлебом. Сходить за хлебом не в своём районе было чревато: можно было быть битым. При чём если в своём районе били один-на-один и до первой крови, то если забредёшь в чужой — бить могли жестоко, толпой и чем это закончится — нельзя было предсказать.

Всё-же, отказать тёте было неудобно, да и какой шанс, что в субботу утром меня тут кто-то вообще заметит? И я пошёл.

То, что произошло со мной через 10 минут превзошло все самые худшие опасения.

Улицы были пусты, до магазина было рукой подать. И тут на улице ко мне подошли два бывших зека. Помню, как сейчас: серая незапоминающаяся одежда и главное: у обоих все передние зубы были золотые. А их лица имели неизгладимую печать зоны. И вот эти двое подходят ко мне: один незаметным движением становится за мной, а другой, глядя мне в глаза жестким волчьим взглядом, говорит: "Малой, деньги есть?".

Почему зеки решили с подростка деньги трусить — я не знаю до сих пор, вроде не их уровень, хотя хрен знает — мож "трубы горели", денег взять в субботу утром больше негде было — понятия не имею.

И у меня сработала моя закалённость в уличных боях: я знал, как себя вести, хотя до этого никогда не пересекался с зеками.

Отвечаю, глядя в глаза зеку спокойно, но без "геройства" — пионеры-герои это не про меня: "Есть"

"Давай сюда. "

И сзади мне приставили к рёбрам нож. Сейчас, по прошествии более 30-ти лет, я отлично помню прикосновение острия ножа к моей спине. На уровне инстинкта, я чувствовал реальную угрозу. Но я знал, что если просто отдать деньги — на этом разговор может не закончится: отдал деньги — значит испугался, а это может плохо кончится. Кроме того, я понимал, что не нужно ничего из себя строить: просто быть самим собой.

Отвечаю: "Не могу".

"Почему? "

"Меня тётя послала за хлебом. Если я сейчас вернусь домой и скажу, что у меня на улице забрали деньги, она мне не поверит и подумает, что эти деньги я себе присвоил и вру ей. Мне неудобно перед ней. "Сказал и спокойно смотрю ему в глаза — без нажима, но и без подхалимажа — как будто и нет ножа у моих рёбер.

Зек смотрел мне в глаза ещё секунд десять, а может мне только показалось, что так долго. И тут, снова на уровне инстинкта, я вдруг понял: мне уже ничего не угрожает, хотя нож всё ещё был у моих рёбер.

Зек перевёл взгляд на своего товарища, стоящего за мной и тот убрал нож.

А мне он сказал только одно слово: "Ясно". И я был свободен.

"Романтика" тюремной жизни чужда мне. Меня не увлекают рассказы о жизни "на зоне" и прочий мусор. Но я знаю одно: когда люди долго живут в закрытых местах с другими людьми, где нет возможности уйти, а жизнь человека стоит немного — у этих людей вырабатывается способность очень ёмко и точно выражаться.

В простом слове "Ясно", которое мне сказал зек было вложено гораздо большее, чем смысл самого слова: это было уважение на равных к человеку, который не струсил и в экстремальной, по сути, опасной для жизни ситуации — не потерял своих "понятий".

И я спокойно пошёл в магазин: не оборачиваясь и не спеша.

Страх пришёл позже, когда я, принёс хлеб домой к тёте и сел на диван. Но страх был какой-то необычный: у меня заметно задрожали руки и колени, но голова была свободна и мысли были чисты и не затуманены страхом.

Надо ли говорить, что этот случай заметно добавил мне уверенности в себе.