К истории от 7 октября про кормежку синичек.

В прошлом году встретил удивительного деда в очереди в поликлинике — лет ему было 97, взгляд радостный, походка пружинистая. Разговорились. Он овдовел лет 20 назад, осталась квартира в городе, но жить предпочитает далеко за его пределами. У леса, на свежем воздухе, на старинной даче. Москва - только для хворей и профилактических осмотров, как в этот приезд.

Я спросил, что держит его на этом свете. Какие привычки помогают ему оставаться в веселом расположении духа и в добром здравии. Тут он оживился:

— Птицы, конечно! — и давай перечислять, кто к нему из леса прилетает, кого чем кормит, кто с кем дерется, кого дед отваживает от своей кормежки — он невзлюбил приставучих соек и ворон. Был убежден, что корм они способны добыть сами, жрать горазды, и нечего им кормиться с его пенсии. Расплодились сверх меры. Их вокальные данные он оценивал как отвратительные. Нет достойных песен — нет корму!

А вот редкие, певучие, мелкие лесные птицы — тут он сходу высыпал множество названий, из которых я знал только пеночку и синичку — совсем другое дело!

Но и их надо оберегать от постоянной халявной кормежки, чтобы не разленились добывать еду сами. Вот что с ними будет, когда я умру? — спросил он философски.

Дед помогает птицам в реально трудных ситуациях, когда вопрос для них становится о жизни и смерти. Ядреный мороз ударил или дожди сильно затянулись, особо не полетаешь. Но рад им каждое раннее утро. Платит как певцам, понемногу — за качество пения отсыпает немного корма. Четко понимает, кому что нравится. И вообще установил жесткий режим — очередность выступлений. Каждая птаха знает, когда ей петь, когда накормят и когда прогонят.

Честно говоря, позавидовал я этому человеку. Хотя мои 56 лет все-таки лучше, чем его 97. Он был счастлив, а я нет. Меня жизнь начала заколебывать, всё лучшее видел и испытал, восхитить меня трудно, работать и творить всё более лень. Меня б гарем разве что мог бы оживить в дюжину красавиц — больших любительниц ceкса, бани, велика, массажа, восторженных фанаток моих писаний. Хватил бы виагры — и вперед! Но тут только одна жена осталась, и она не любит баню. Скучно жить в цитадели добродетели!

А этот старец, готовый спокойно помереть хоть на следующий день — счастлив! Глядя на него, вспомнил, что сам был такой же. Но только в детстве — когда мне не нужно было ни ceкса, ни кофе по утрам, ни пива на ночь, ни сигарет каждый час, ни уйму денег на прихоти, ни чудес роботоспособности на работе.

Что старый, что малый — мудрое наблюдение. В детстве мне тоже нравилось кормить и слушать певчих птиц. Дышать свежим воздухом, рано просыпаться. То, что я всё это потерял в городской суете — это был не разумный выбор мой, а моя глупость и необходимость. С молодости привык, что чем больше город, чем ближе живешь к центру, чем бензиновей ароматы, тем больше денег мне платят. Очень поздно я достиг того духовного возраста, когда накормить стаю певчих птиц мне приятнее, чем съесть кусочек эксклюзивного плесневелого сыра самому. Поставки этого сыра прекратились, особо не грущу. Российские певчие птицы сохранились, им рад, жизнь продолжается.

И вообще понял, что самое счастливое время моей жизни было вовсе не то, когда я потребил чего-нибудь — съел, выпил, выкурил, износил, изъездил или оттр@хал. От этого остались только смутные приятные воспоминания. Надежно смываемые ныне возрастным склерозом. Оставалось вовремя сходить на унитаз или на помойку, избавляясь от остатков потребленного.

Но самое лучшее для меня было, когда я дарил — ласки, песни, танцы, шутки, мысли, нужные или красивые вещи, клубнику или лимонник с дачи — своим любимым, родным и близким, случайным незнакомкам. От радости жизни, от избытка сил и ресурсов, которые сами по себе мне лично не нужны в таком количестве.

Мне всегда нравились солнечный свет, свежий воздух, могучий лес, чистая вода, живописные виды, хохочущие девушки и скачущие лошади — никто мне не выставлял за них никогда никакого счета. Свое лучшее я дарил, но и мне самое лучшее просто дарилось.

Или вот эти мои рассказики на ан. ру — это же не просто стайку птиц покормить, а миллион читателей развлечь. И не просом каким-нибудь, а забавными случаями и отсветами моей души. Получилось — ощущение радостное. Съездил в тропики, хорошо было — но счастье что вернулся. И эта тоска возвращаться к работе. Доказывать что-то коллегам, для меня очевидное. Писать эти бесконечные записки с настойчивостью офисного дятла.

— А дятлов вы кормите? — спросил тогда я деда. Он нахмурился:

— Дятлов — никогда! Это сильная птица. Каждый разожравшийся дятел на халяве — это несколько сгнивших от червей деревьев. Его жизненный путь — их спасать. А я спасаю птиц слабых, певчих. Которых сильные птицы клюют и закаркивают, но слушать их самих невместно.

Не хватает таких могучих дедов-спонсоров в нашем шоу-бизнесе, печально подумал я. И спросил деда напоследок:

— Ну хорошо, а если не птицы, а люди? Их вы покормите, когда попросят?

Дед задумался, но быстро нашелся.

— Отношусь к людям пожалуй так же, как и к птицам. Если пурга какая, вьюга, заблудился человек в лесу, вышел едва живой замерзший — покормлю конечно чем придется, и ночлег дам. А если он оттает и на гитаре сыграет, споет хорошо — полезу в погреб, подымусь с бутылкой коньяка. Но приручать его, раскармливать и спаивать не буду. Пусть дальше сам живет — грозно сверкнул дед очами.

ПУТЕШЕСТВЕННИК ВО ВРЕМЕНИ

Маленький канцелярский магазинчик.

Я стоял в очереди в ожидании продавщицы, которая в подсобке дралась с пустыми картонными коробками.

Вся очередь состояла из меня и маленького загорелого школьника, стоящего позади.

Чуть позже к школьнику присоединился одноклассник. Они не виделись

У меня есть немало знакомых среди бездомных. Не бомжей, а именно бездомных. Они пострижены, побриты, чисто одеты, большинство из них не пьют вообще, единицы выпивают, но не до свинского состояния. Большая часть оказалась на улице не по своей воле, выживали, как могли, остались людьми. Кто-то работает на сортировке мусора, кто-то убирает дворы или подъезды, кто-то собирает металл, кто-то нанимается работниками к дачникам. Попрошаек нет. Живут в теплотрассах, в незапертых подвалах, договариваются об охране дач с зимним проживанием. В большинстве своем люди грамотные, интересные, образованные. Как-то в самом начале общения с этими людьми вслух удивилась, что среди них мало злоупотребляющих алкоголем, на что мне Александр Васильевич (в миру — Василич) сказал: "Эх, знала бы ты, сколько наших замёрзло насмерть под алкашкой, а сколько обморозилось и осталось инвалидами после ампутации рук-ног. Инвалид — всё, приговор. Работать не можешь, идёшь побираться, начинаешь кушать с помойки. Всё, не жилец. А жить охота". Мудрый был человек; сгорел в люке под теплотрассой, когда малолетние ублюдки подожгли его нехитрый скарб и забаррикадировали выход. С тех пор стараюсь помогать бездомным, хотя большинству из них гордость не позволяет принять помощь, и они стараются отблагодарить по возможности.

У моих родственников были кролики, один был [сраны]й до безумия, пришлось его изолировать в отдельную клетку. Без ceксу и с запасом еды, стремящимся к бесконечности, он отожрался до невероятных размеров. Одной темной ночью, никто не мог спать от жуткого животного ора. Утром кошек или других зверей не обнаружили, но и клетка КРОЛИКА была пуста, дверь выломана.

Потом выяснилось, что моя сердобольная племяшка Аня, нашла симпатичую кошечку. В дом никто кошку не пустит, она решила припрятать ее в крольчачей клетке до утра. Через что прошла кошечка, можно было только догадываться по выломанной двери.

Провинившейся Ане было указано прибрать в клетке, взрослые пошли в дом.

Через минуту, счастливая Аня влетела в дом, держа среднего размера кошку, и завопила — "А она у задней стенки в клетке спала!". Так кто тогда кого, того...?

Прочитал статью о том что члены сборной США все поголовно зявлены как астматики и жрут допинг вполне легально, в отличие от русских спортсменов которые употребляют препарат для защиты сердца от перегрузок ибо это наказуемо, поэтому решил рассказать как я жрал допинг и почти победил в лыжной гонке.

В советские годы застоя все было хорошо: и колбаса