дней, один коллега по работе, известный тем, что с совестью знаком понаслышке, завел такой разговор:

— Как в пятницу погулял?

— Переборщил, — ответил знакомый, понимая, что кредитор нашелся.

— А что деньги занимал, помнишь?

— Да, конечно, — искренне признался приятель, мысленно уже доставая деньги.

— А сколько занимал, помнишь? – Сверля его хитрым и наглым взглядом, спросил коллега.

По выражению лица и по интонации, знакомый понял, что хитропопый "товарищ" ситуацию прочитал, и отдавать придется явно больше, чем одалживал. От чего его физиономия стала для приятеля еще гнусней. Но деваться некуда. И только он хотел смиренно произнести: "нет, не помню".

Как в слух вырвалось:

— Да, помню, держи свои пятьдесят рублей.

Тот только крякнул от неожиданности и выпалил:

— Триста же.

Приятель, конечно же, доплатил, понимая, что это и есть та реально взятая им сумма. Но в дальнейшем имея отношения с такими людьми, предпочитал использовать их же методы.

— дело привычное. И с ними бегала ничейная псинка по кличке Мунька — добродушное веселое существо.

Детишки с ней игрались, старшие подкармливали. Собачка была музыкальная, восторженно вальсировала под музыку, если ее держали за передние лапы. Года два обреталась во дворе. Отношения со мной тоже были приятельские — когда приезжал молочник, я наливал ей в специальную плошку.

Потом у нее появился кавалер чей-то хозяйский. Когда его выпускали на улицу, парочка с визгом сломя голову носилась по двору; прямо таки медовый месяц.

И тут случилась драма. Сначала я и не понял. Возвращаюсь себе домой а навстречу понуро плетется Мунька. Кто сказал, что собаки не умеют говорить? Еще как умеют.

Присел погладить

— Здравствуй, Мунечка.

И она жалобно скуля уткнулсь мне в колени. И мордой в сторону своего приятеля. А тот бегал с другой ухоженой, домашней.

— Дяденька-а-а, почему мне так пло-о-охо? Вдишь что творится? Я ли не любила его? А о-он с этой сучкой расфуфыренно-оой и откуда она взялааась?

В общем, утешал ее так же, как своих дочунек. Говорил такие же успокаивающие слова, потом сбегал за куриным крылышком. А вы говорите животное!

И чем ближе подъезжает ко мне этот образчик отечественного мотоциклостроения, тем больше я убеждаюсь, что его водитель находится в состоянии такого опьянения, которое можно назвать одним словом "коматоз". Все понимают, что настолько пьяный человек представляет опасность и для себя самого и для многих людей, в том числе и детей, прогуливающихся по вечернему селу. Начинаю махать этому последователю Бахуса и пытаюсь его остановить, но вижу, что останавливаться он не намерен. В руках у меня была папка. Папка участкового — это отдельная история, чего там только нет — бланки, бумага, чистые протоколы, материалы на исполнения, запросы и куча всего, что спускается с верхов к обычному лейтенанту милиции. То есть в общем получается достаточно увесистый предмет. И вот когда Валерик поравнялся со мной, даже не притормозив, бью этой папкой по его голове. Этот херов байкер даже не моргнул, а вот папку я в руках не удержал, и она, родная, подлетев в воздух и даже на секундучку зависнув, опустилась точнехонько в люльку мотоцикла, а Валерик, даже не обернувшись и не попрощавшись, уехал в засыпающую сельскую даль... Почти вся ночь прошла в обходе местных шалманов в безуспешных поисках, а на следующее утро Валерик трезвый и чисто выбритый пришел ко мне в опорный пункт, вернул папку со словами: "Вы наверное ее у меня забыли, когда я вас вчера подвозил".

все сделали, но надо еще отрегулировать направление прожекторов и другие мелочи. Вдруг прибегает наблюдающий за работой раввин с двумя помощниками и кричит, чтобы срочно все выключали, потому что наступает шаббат. Неевреям работать не запрещается, но если в шаббат включить или выключить свет в кошерном помещении (а зал кошерный, там ведь есть собираются), то оно станет некошерным, и все пропало.

Все стоят в растерянности, кто-то звонит бригадиру и докладывает обстановку. Но тут выступает вперед один из осветителей, итальянец Марко. Подмигивает своим – мол, не журись, народ, ща все будет – и идет объясняться с раввинами. Говорит им следующее:

– Я немного знаю ваши порядки. Знаю, что вам нельзя включать и выключать плиту в субботу. Но ведь ставить кастрюли на уже горящую плиту и снимать их можно. Вот мы будем делать с прожекторами то же самое, что вы делаете с плитой. Мы не будем их включать – они уже горят. И не будем их выключать. Мы только будем их двигать туда-сюда. Будем ставить и снимать фильтры. А когда будем уходить, то вырубим главный рубильник, он вне кошерного помещения.

Раввины подумали-подумали, посовещались между собой и согласились. Не знаю, как там с точки зрения богословия, но им, наверно, самим хотелось, чтобы со светом все было нормально. Довольный как слон Марко звонит бригадиру:

– Грег, все в порядке. Я договорился, можно продолжать работать.

Грег, сам наполовину еврей, в полном изумлении:

– Марко, я не могу поверить. Ты переспорил трех раввинов?

Марко:

– Ха! Это пара пустяков по сравнению с тем, что я сделал месяц назад.

– А что ты сделал?

– Выбил из тебя сверхурочные.