Считается, что причина тому — няня Арина Родионовна, которая Пушкину и калью варила (старинный русский суп на огуречном рассоле, прадедушка современных расольников), и картошку в золе пекла (ее, с хрустящей корочкой, с солью, Пушкин просто обожал), и розовые, со свекольным соком, блины стряпала. Женившись, поэт сохранил привычку к невычурной пище. "Обед составляли щи или зеленый суп с крутыми яйцами, рубленые большие котлеты со шпинатом или щавелем, а на десерт — варенье с белым крыжовником", — вспоминала подруга поэта, Александра Смирнова-Россет.

В заметках Петра Вяземского отмечается, что Пушкин "вовсе не был лакомка". "Он даже, думаю, не ценил и не хорошо постигал тайн поваренного искусства; но на иные вещи был ужасный обжора. Помню, как в дороге съел он почти одним духом двадцать персиков, купленных в Торжке. Моченым яблокам тоже доставалось от него изрядно", — делился литературный критик своими наблюдениями. Моченые яблоки и варенец из томленого молока Александр Пушкин часто просил к чаю. А на десерт особенно любил клюкву в сахаре.

Николай Гоголь

Страстные, вдохновенные, неистовые даже описания еды выдают в Николае Гоголе либо великого обжору, либо человека, который должен был лишать себя радости от вкусной пищи и потому так сочно живописал ее на страницах своих книг. Желудок свой он называл "самой благородной частью тела" и в то же время беспрестанно жаловался на плохое пищеварение: желудок-аристократ капризничал и заставлял своего хозяина мучиться.

Уроженец Миргородского уезда Полтавской области вырос на борще с галушками, пампушках с чесноком, кулеше, рубленых котлетах, фаршированных яйцом и печенкой, и знаменитых варениках, которые так аппетитно потом уплетал Пацюк в "Ночи перед Рождеством". Оказавшись за границей, Гоголь безоглядно влюбился в итальянскую кухню. "Он садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиоли, брокколи… Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое. Гоголь с сияющим лицом принимает все из их рук за столом в полном удовольствии и раскладывает перед собой все припасы — груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча склянок со светлыми жидкостями… Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом. Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в позу, как жрец, готовящийся совершать жертвоприношение…", — так вспоминает один из гоголевских обедов историк Михаил Погодин.

Гоголь и сам неплохо готовил. Своему дяде он писал: "Вы еще не знаете всех моих достоинств. Я знаю кое-какие ремесла: хороший портной, недурно раскрашиваю стены альфрескою живописью, работаю на кухне и много кой-чего уж разумею из поваренного искусства". Так, известно, что он сам делал себе квас из моченых груш и макароны. Последние в первой половине XIX века были в России в новинку, и Николай Гоголь любил эффектно замешать миску специально недоваренных (мы бы сейчас сказали — al dente) макарон со сливочным маслом, черным перцем и тертым пармезаном. Рецепт пасты с сыром и маслом известен едва ли не с XV века, но считался домашним, пока в XX веке не прославился под именем пасты альфредо, придуманной в любимом Гоголем Риме.

Иван Крылов

Мальчишка, вынужденный заботиться о брате после смерти родителей, самолюбивый, язвительный насмешник, влюбленный в театр, зарабатывал на жизнь литературным трудом и игрой в карты, попал в опалу, скитался по провинциям и наконец стал широко известен благодаря басням. А еще — благодаря своей небрежности и раблезианскому аппетиту. Прийти на прием к императрице Марии Федоровне в дырявом сапоге и пожаловаться на скудные порции на дворцовом обеде было вполне в его духе. Звавшие на обед Крылова готовили вчетверо больше обычного, а он часто приезжал с любимым поваром, который подавал пару дополнительных блюд только для него. Современник Крылова поэт и переводчик Михаил Лобанов писал, что тот любил сытный, хотя простой обед, и преимущественно русский: "Добрые щи, кулебяка, жирные пирожки, гусь с груздями, сиг с яйцами и поросенок под хреном составляли его роскошь. Устрицы иногда соблазняли его желудок, и он уничтожал их не менее восьмидесяти, но никак не более ста, запивая английским портером".

Блины у Крылова шли десятками, хоть и были величиною с тарелку и толщиной в палец. Увидев ломившийся от еды стол, Крылов обычно говорил: "Ой, не могу…". И через паузу добавлял: "Не могу обидеть вас отказом". А встав и помолившись на образа, всегда произносил: "Много ли человеку надо? " — вызывая тем самым всеобщий хохот.

Иван Тургенев

Не чревоугодие, но умение разбираться в хорошей еде — важнейший талант (после писательского дара, конечно), которым обладал автор "Отцов и детей". Он навсегда остался русским барином, даже несмотря на то что большую часть жизни провел во Франции. В имении матери Спасском-Лутовинове подавались завтраки, которых хватило бы на целый ресторан. За продуктами в Орел и Мценск отправлялись телеги, хотя и свои поля, сады и огороды приносили несметное количество фруктов и овощей, в прудах водилась рыба, а в лесах — дичь.

Особенно любил Тургенев варенье из крыжовника, требовавшее прилежности при приготовлении. На обедах подавали ботвинью, уху из налимов с их же печенками, свежие ягоды — малину, землянику, смородину. Отправляясь на охоту, писатель непременно устраивал пикник, перекусывая жареными цыплятами, свежими огурцами и хлебом с солью. Изысканности этой нехитрой снеди добавлял херес, который из фляжки разливали по серебряным стаканчикам. Позже из этих охотничьих привалов вышли "Записки охотника".

Будучи в Париже, Иван Тургенев сдружился с Густавом Флобером, Эмилем Золя, Эдмоном де Гонкуром и Альфонсом Доде. Все пятеро регулярно устраивали дружеские обеды, выкладывая по 40 франков (немалая сумма по тем временам) за каждого. "Что может быть восхитительнее дружеских обедов, когда сотрапезники ведут непринужденную, живую беседу, облокотясь на белую скатерть? Как люди многоопытные, мы все любили покушать. Количество блюд соответствовало числу темпераментов, количество кулинарных рецептов — числу наших родных мест. Флоберу требовалось нормандское масло и откормленные руанские утки; Эдмон де Гонкур, человек утонченный, склонный к экзотике, заказывал варенье из имбиря; Золя ел морских ежей и устриц; Тургенев лакомился икрой. Да, нас нелегко было накормить, парижские рестораторы должны нас помнить", — писал Доде.

Антон Чехов

"Кто не придает должного значения питанию, не может считаться по-настоящему интеллигентным человеком", — писал Антон Чехов, производя впечатление эталонного интеллигента, хотя и вырос в бедности вдали от столиц. Домик Чеховых в Таганроге поражает своими миниатюрными размерами и скудостью обстановки. Сложности с деньгами постоянно преследовали семью, так что неудивительно, что мальчиком Антоша на рыбалку ходил с керосинкой и сковородкой, не в силах дождаться, пока улов попадет домой и будет приготовлен для всех.

Хотя, конечно, были и исключения: жареные караси в сметане навсегда остались для него блюдом из разряда "божественных", а чтобы рыба не отдавала тиной, ее необходимо было на сутки живой оставить плавать в молоке. Кстати, сейчас повара тоже прибегают к этому приему — вымачивают в молоке рыбное филе. Отдавал должное Антон Чехов и жареным пескарям: "Только их надо уметь жарить. Нужно почистить, потом обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтобы на зубах хрустели — хру-хру-хру".

Другая большая любовь Чехова — это блины. "Печенье блинов есть дело исключительно женское… Повара должны давно уже понять, что это есть не простое поливание горячих сковород жидким тестом, а священнодействие, целая сложная система, где существуют свои верования, традиции, язык, предрассудки, радости, страдания… Да-да, страдания… Если Некрасов говорил, что русская женщина исстрадалась, то тут отчасти виноваты и блины".

Мастер малой формы Чехов умел и описать еду, и сделать ее характеристикой своих героев. Филологи пишут целые работы, в которых подробно объясняют, как стерлядь и мадера становятся у Чехова-литератора метафорой неоправданной роскоши, а жирная жареная индейка — символом пустоты души. Чехов-человек хорошей еде радовался, а дурной справедливо огорчался. "В полдень суп с гусем — жидкость, очень похожая на те помои, которые остаются после купанья толстых торговок… После обеда подают кофе, приготовляемый судя по вкусу и запаху из жареного кизяка", — такие заметки и сейчас сделали бы писателя заметным ресторанным критиком.

Алексей Толстой

"Красный граф" — так называли классика советской литературы, вернувшегося из парижской эмиграции в Советский Союз. Его право на титул шепотом оспаривали: графиня до рождения сына ушла от мужа к другому. Но талант его был неоспорим. Сказка "Золотой ключик", фантастическая повесть "Аэлита", исторический роман "Петр Первый" стали образцами своих жанров, а описанная в них еда — частью большой литературы.

Толстой, при имени которого немедленно вспоминается знаменитый портрет работы Петра Кончаловского, где писатель сидит за уставленным яствами столом, хорошую еду любил страстно. Едва вернувшись в Россию в 1923 году, он отправляется в поездку по Волге, о которой мы узнаем из записок Анны Ахматовой: "Приехал Толстой. Рассказывал, как питался во время писательской поездки по Волге. Ежедневно — икра, копченая рыба, чудесные сливки, фрукты и какие-то особенные огурцы... А ведь в стране голод".

Мастер создавать привлекательную атмосферу вокруг даже простых вещей, Толстой умел пустить пыль в глаза. Он обожал застолья и, принимая в гостях Герберта Уэллса, диктовал меню: "Стерлядь, большущая, не стерлядь, а невинная девушка в 17 лет, и кругом еще раками обложена. Потом рябчики в сметане, икра, разумеется, балык, тешка из белорыбицы, гурьевская каша с гребешками из пенок... "Писатель обожал застолья, гостей не отпускал до последнего, все наедались (и напивались) в его доме, а также посмеивались над байками писателя, поднимая тосты за неунывающего весельчака.

Иван Бунин

Ивана Бунина часто называли честолюбивым, своенравным и капризным человеком, но за показной резкостью он прятал обнаженные нервы и вибрирующую совесть. Нелегкий характер в нем сочетался с врожденным шармом. Наверное, если бы он не стал писателем, был бы путешественником. До революции он был знаменит — две престижные Пушкинские премии, почетный академик изящной словесности, в эмиграции же едва сводил концы с концами. Нобелевскую премию, полученную "за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер" первым из русских литераторов, большей частью раздал нуждающимся.

В мемуарах современников мелькает при этом бунинская щеголеватость и любовь ко всему первоклассному. Знал бары с хорошей шведской водкой (он ее особенно любил), говорил, что через вина познает душу страны, со знанием дела выбирал балык, в ресторанах часто заказывал рябчиков и "закусочки" (эту аристократическую привычку припомнил ему как-то Владимир Набоков). Эти привычки мало вязались с новой жизнью, в которой вечно не хватало денег. Иван Бунин приучился нюхать мясо, проверяя, не тухлое ли оно (делал это и на ужинах в гостях, и в парижских ресторанах, и у себя дома): "Дворянин тухлятину есть не может". Константин Симонов, который приезжал уговаривать Бунина вернуться на родину, привез нехитрой снеди — водку, селедку, черный хлеб, колбасу. За столом Бунин приговаривал: "Хороша большевистская колбаска! ", но в СССР так и не вернулся.

Особые отношения были у писателя с ветчиной. Врач как-то предписал ему есть ее за завтраком, и с тех пор ветчину всегда покупали с вечера, а Бунин просыпался ночью, шел на кухню и, не дожидаясь утра, всю ее съедал. Даже когда ветчину стали от него прятать в самые неожиданные места, он ее всегда находил. Автор "Антоновских яблок", написавший: "А потом удивительный обед: вся насквозь розовая вареная ветчина с горошком, фаршированная курица, индюшка, маринады и красный квас — крепкий и сладкий-пресладкий…", в годы войны ел тошнотворные супы из белой репы и пререкался с обитателями дома при дележе надоевших макарон за обедом. "Выругавшись по поводу скудости пищи и вспомнив, каких рябчиков и с каким соусом подавали в "Праге", он забирал свою бутылку красного вина и снова взбирался к себе наверх, снова запирался и писал уже до самого вечера", — отмечал писатель Александр Бахрах.