который к тому моменту имел двоих малолетних детей и несколько лет плотно работал в шоубизнесе, переводя куклы в деньги, отнёсся к этому плану с исключительно практической точки зрения. Он прикинул, что ездить по стране, ставить спектакли и получать гонорары значительно выгоднее, чем служить в гостеатре на зарплате, и сказал Владику свое "одобряю".

Но Владик — он же романтик, он творец. Димин суровый коммерческий взгляд на жизнь Владику абсолютно чужд. Владик воспарил. Он снова был первокурсник — чистый, наивный и преисполненный восторгов, он прибегал с занятий с горящими глазами, он врывался к Диме в мастерскую, он взахлеб рассказывал и рассказывал, чт? сегодня на мастерстве им объяснял Александр Янович, какие тонкости мастерства раскрыла им Тамара Рахматулаевна, как блестяще прошел его этюд, как интересно был сделан зачин, как они в тандеме с…

Дима хватал ртом воздух. "Костин, — орал он, — ты взбесился?! Тебе сколько лет?! Какие зачины, какие этюды, какая на хрен рахматулаевна, окстись, опомнись! "

Но крылья было не подрезать. По сути дела, в дополнение ко мне, Ане и Васе кукушка сунула Диме в гнездо четвертое яйцо.

Владик нам никогда не мешал — в нашей питерской двухсотметровой квартире жили только мы, дети, няня и пекинес Конфуций, и потеряться там было проще, чем столкнуться. Да и потом мы были молодыми, а кому в молодости мешают друзья?

Но был договор: мы с Димасом готовим ужин, а Костин моет посуду. Посудомоечную машину мы тогда еще не купили, и Костин всё исправно мыл. Вот только к грязным сковородкам на плите он испытывал неприязнь и игнорировал их, ну, типа, не заметил, далеко стояла, да и близорукость…

Обнаружив в очередной раз сковородку на плите, я написала Владику письмо и оставила у него в комнате на кровати. Костин пришел поздно, вскрыл конверт и прочитал примерно следующее: "Послушай меня, любимый. Я знаю, что всё безнадежно…"

Там много чего было. И тишина, и долгожданные шаги в ночи, и жаркие мысли о его теплых руках, и его равнодушие, и горечь, и снова одиночество. Пишу я довольно красочно, фигня катилась как по маслу, и на третьей строчке Костин, который дружит с Димасом с семи лет, с выпученными глазами собирал по комнате носки и кое-как пихал их в сумку, чтобы прочь, прочь, беда же, лучший друг, бежать, бежать… К счастью, он дочитал до конца. Письмо было подписано: Твоя Немытая Сковородка.

Утром бледный и бешеный Владик ждал меня в гостиной, размахивая письмом, как Мартин Лютер девяноста пятью тезисами. "Ты знаешь, ты кто?! — задыхался он.

— Да ты же ведьма! Да я же чуть не умер! Да как ты могла!! "

Ах, блестела, сверкала с тех пор сковородочка-то. Разве что розами ее не украшали.

затравленного взгляда отчаявшегося человека.

Я не двинулась с места, размышляя, что же могло привести ее в такое состояние? Вдруг она снова прошла мимо кафе. Она удалялась маленькими, быстрыми шагами. Как будто бежала от чего-то, в руках у нее уже ничего не было. Я выскочила на улицу. Напрягая зрение, прошла по темному переулку. В глубине одной подворотни я наметила сверток. Это был небольшой ящик из-под фруктов, набитый лохмотьями, а внутри спал, словно ангелочек, новорожденный младенец! Я повернулась и побежала, как сумасшедшая! Случаю было угодно, чтобы я догнала несчастную. Я схватила ее за руку и строго сказала:

"Сейчас же вернитесь за ним. И не стыдно вам! "

Я обидела ее, она заплакала. "Не зовите полицию... Не зовите, умоляю вас... " — непрерывно повторяла она.

Я отвела ее в переулок, положила ей на руки ребенка и выслушала историю, банальную, конечно. Её соблазнили и бросили, она родила, а семья выкинула ее на улицу без единого су. Тут в свою очередь заплакала я. Она была так молода. Ей не было еще девятнадцати лет! Такая худенькая, такая маленькая. Я сказала ей: "Подождите меня здесь". Поднялась в свою уборную, заполнила чек, бегом спустилась вниз и сунула ей в руку.

Я сказала: "Никогда не отчаивайтесь. Если вам что-нибудь понадобится, нажмите звонок у моих дверей. Вам откроют, и мой дом будет вашим".

Она взглянула на чек — миллион!

Я только услышала: "О, мадам! Мадам... "И она пустилась бежать.

Через два года она мне написала, что вышла замуж. Свою дочь назвала Эдит. В конверте был маленький медальон-амулет – с единственным выгравированным словом: "Спасибо". Этот медальон всегда при мне.