богатства общества. Тут он был прав. Если целый день ждешь разрешения на вылет, то чем-то надо заниматься.

Кто-то спит, играют в карты — особый разговор, некоторые читают. Но это вызывало подозрение у бдительных товарищей, да и политотдел не дремал.

Разговор не об этом. Такую операцию готовили, ждали подходящую кандидатуру.

Представьте: пара "прапоров" бегает по службам с обходным листом. Проходя мимо финчасти, наш кандидат видит, как другой "прапор" у кабинета финансиста, слюнявя пальцы, пересчитывает толстую пачку рублей.

— Это чего?

— Да за баню...

— Какую баню?

— Мы — прапорщики, сверхсрочники, нам по уставу полагалось бесплатно мыться в солдатской бане. Мы же не ходили?

— Нет. Так вот, 1800 рублей — за 25 лет.

Течет слюна, и он ничего не видит, кроме этих денег. Рыба клюнула.

— А че делать?

— Зайди к финансисту.

— Ага...

1800 рэ по тем временам — это "Урал" с коляской, который в соседней деревне оторвут с руками за 2500!

— Товарищ капитан, мне бы 1800 за баню.

Капитан (наш человек) протягивает бумагу:

— Пишите рапорт.

— Какой?

— Можно в свободной форме.

— А как?

— Ну, пишите: Я, прапорщик Нечипоренко, прослужил в армии 25 лет и ни разу не был в бане. Прошу выплатить компенсацию.

"Воистину, золото сводит с ума". (Паниковский)

Тот трясущейся рукой пишет.

Капитан ставит пару печатей и посылает его в санчасть.

— Зачем?

— Порядок такой, потом — ко мне.

Бедный прапор, под бдительным оком наблюдателей, бежит в санчасть к полковому врачу.

А там - тоже наши люди.

Врач приглашает комиссию (так положено), заставляет прапора раздеться, и на этой бумаге пишет:

"Комиссия в составе (полк. врач, зубной врач, ухо-горло-нос, рентгенолог и ГИНЕКОЛОГ!) путем углубленного осмотра пациента подтверждает, что он 25 лет не мылся в бане и заслуживает полагающейся компенсации". Подписи, печати...

Финансист, удовлетворенный бумагой, посылает прапора к начальнику штаба дивизии. Этажом выше.

Начштаба дивизии, собачья должность (ведь на нем все: от боевой подготовки до последней пьянки у солдат, кражи, драки, недостача, самострелы...), спускает с лестницы прапора с его бумагой, и мат стелется густым слоем по военному городку.

Выговора получили все соучастники событий. Но их сняли к 7 ноября. Иначе 13 получку не получить...

parrot

простую, без фильтров, — советую.

— Где ж таких делают? Завод, небось, закрыли ещё в девяностых.

И тут судьба решила пошутить. Нашёл он Лену. Простая, в меру добрая, но с каким-то странным блеском в глазах — будто знает пароль от мироздания. Через месяц смотрю — человек подменён. Не спорит, не ругается, спокоен, даже новости перестал комментировать.

— Серёга, она не токсичная! — хвалится.

— Просто любит. Без условий, без квитанций. Я впервые за десять лет сплю не настороже.

Я уже подбирал костюм свидетеля, как он вдруг вваливается ко мне, бледный:

— Она ненормальная!

— В смысле — психует?

— Хуже. У неё какой-то “протокол любви”. Как у инженеров, только вместо чертежей — чувства.

Оказалось, Лена не просто добрая, она — системная. Говорит ему:

— Если не чистить сердце от обид, там накапливается мусор. Потом отношения тормозят, как старый ноутбук.

Артём пересказывает мне и морщится:

— Она говорит "дефрагментирую эмоции"! Это что, любовь по ISO-стандарту?

— Может, просто умная, — предположил я.

— Да она инженер по чувствам! У неё любовь с техподдержкой! Шаг первый — отпусти прошлое, шаг второй — не бери лишнее, шаг третий — работай передатчиком. Не гаси сигнал, а усиливай — и сам становишься источником. Говорит, по тому же закону сохранения: чем больше излучаешь, тем сильнее греется твоё собственное сердце. У неё там, понимаешь, добро с КПД!

Я не выдержал:

— Постой. Ты десять лет ныл, что все бабы — модемы с глючными драйверами. Нашёлся, наконец, апгрейд до оптоволокна, а ты опять недоволен. Ламер ты безнадёжный.

— Не в конфиге дело! — взвыл он.

— Я не понимаю, как с этим работать! Раньше всё было просто: наорал — получил скандал, накосячил — получил слёзы. А тут… тишина. И какой-то протокол. Я в этой системе — неавторизованный пользователь.

Он пытался спровоцировать: забывал хлеб, опаздывал, флиртовал с официантками. А она — ноль реакции.

— Устал? — говорит.

— Садись, я схожу.

— Серёг, я чувствую себя вирусом в стерильной операционной. Она не лечится, она дебажит систему!

В конце он сорвался. Накричал из-за немытой чашки. Ждал крика, драмы, но Лена просто посмотрела и сказала:

— Я вижу, тебе нужно иначе. Если хочешь — можем играть по твоим правилам. Только у меня будет стоп-слово. "Ой всё".

А потом добавила, уже спокойно:

— У нас разная пропускная способность, Артём. У меня — оптоволокно, у тебя пока модем. Я не против — просто связь рвётся, когда ты в обиде. Я хочу помочь оптимизировать канал. Иначе у нас любовь будет лагать.

Он чуть не поперхнулся:

— То есть ты хочешь меня… апгрейдить?

— Не тебя, а канал между нами. Если сердце чистое — сигнал проходит свободно. Если закрыто — шум и помехи.

— А если хакеры? — бурчит.

— Чем открытее система, тем важнее защита. Будем ставить патчи на уязвимости. Это не стыд, главное — вовремя обновляться.

Он слушал, как загипнотизированный, потом шепнул мне:

— Ты понимаешь, Серёг, она реально думает категориями сети. Любовь у неё как система: не романтика, а архитектура.

А через пару недель вдруг говорит:

— Знаешь, я меньше злюсь. Наверное, обновление всё-таки скачалось. Или просто кэш почистил.

Теперь живут вместе. Артём шутит, что у них дома лаборатория по "эмоциональной профилактике". Но я вижу — впервые за годы он живой, не в обороне.

Может, она и правда сектантка. Только если в её культе люди высыпаются, не ругаются и качают стабильный коннект — я бы туда записался. На правах почётного атеиста.