А разбалтывать было чего! Взять хотя бы историю замужества воспитанницы деда писателя, Прасковьи Ивановны. Мексиканские страсти отдыхают!

Дед, писателя, Степан Тимофеевич, был нрава крутого, когда гневался, вся семья пряталась в ближайшем лесу. Но был человек очень открытый и справедливый. И была у него воспитанница, двоюродная племянница, сиротка Параша. К слову "сиротка" напрашивается эпитет "бедная", но в данном случае сиротка была отнюдь не бедная, от родителей досталось ей большое наследство.

Но Степан Тимофеевич, будучи опекуном, никакой корысти не имел, а воспитанницу свою очень любил, наравне с дочерями, именуя её не иначе, как Парашенькой.

Надо заметить, что в те времена уголовная субкультура не проникла ещё в общественное сознание, как сейчас, и имя "Параша" никакого негативного оттенка не несло. Тогда бы группа "Ума Турман" могла бы спеть не только "Прасковья, девушка из Подмосковья", но и "Параша, красотка ты наша", — и прекрасно зашло бы. Но я отвлёкся.

Отдалённым соседом Багровых был некто Куролесов, мелкий помещик, человек весьма никчёмный, но на военном поприще сумевший дослужиться до майора. Положительных качеств у него никаких не было, кроме умения подольститься и подъехать к нужным ему людям, за счёт этого и процветал.

И вот это самый Куролесов без памяти влюбился в Парашу. Девушка не была красавицей, но у неё была природная живость, весёлый характер, а, главное, — более тысячи душ крепостных и весьма прибыльные имения, против чего красавец-майор устоять не мог.

Куролесов весьма быстро сумел очаровать бабушку Параши, и всё её окружение, и саму девушку он тоже очаровал подарками и обходительностью, что было нетрудно: девушке было четырнадцать лет.

Также он попробовал подкатить к Степану Тимофеевичу, и тут нашла коса на камень: лесть и угождение, которыми Куролесов решал все свои задачи, Багрову-старшему были глубоко противны, и соискатель был отправлен восвояси безо всякой надежды.

Но однако же вскорости опекуну богатой сиротки потребовалось убыть из имения по насущным делам на несколько месяцев, и за это время Куролесов всё обтяпал: пользуясь всеобщим к себе расположением, быстро уладил и с обручением, и с венчанием, притом невесте в метрике приписали три года, чтобы всё было прилично.

Степан Тимофеевич, вернувшись, и узнав, что произошло, устроил расправу невиданную — супруга его лишилась косы, и год ходила с пластырем на голове, всем остальным заговорщикам тоже досталось. Но изменить ничего было нельзя.

Куролесов однако сперва показал себя идеальным супругом: жену свою ублажал, как мог, имения привёл в порядок, в обществе блистал своей добропорядочностью.

Но уезжая в отдалённые башкирские имения, давал выход своей гнилой натуре: предавался дикому пьянству и разврату, а, хуже всего, в пьяном виде он становился настоящим садистом, и издевался над людьми, мучил их и пытал, так что и не все в живых оставались. Губернские власти все были подкуплены и закрывали глаза на любые преступления.

До жены слухи доходили, но она всё отметала, считая поклёпом: возвращаясь домой, муженёк был само совершенство. Но однажды, получив очень весомые известия, Прасковья решилась на отважный шаг: с доверенными людьми отправилась она в далёкий путь, в результате чего сама убедилась в том, что муж её — настоящий изверг и мерзавец.

Она объявила мужу, что лишает его доверенности на управление её имениями, а самому ему запрещает появляться в её владениях во веки вечные. В ответ муженёк избил её до полусмерти, и приказал запереть в подвал, не давать еды и воды, пока она не подпишет ему купчую крепость на всю собственность.

Жена проявила твёрдость, хотя это явно грозило ей неминуемой смертью.

Но некоторые из бывших с нею слуг сумели бежать, и болотами, лесами, добрались до Степана Тимофеевича. Узнав, в какой беде его воспитанница, тот собрал бригаду из самых здоровых своих крестьян, вооружил их ружьями, и отправился в экспедицию — добрался до имения Куролесова, выбил дверь в подвал и забрал Парашеньку.

Куролесов побоялся выйти из флигеля под прицелом наставленных на него ружей.

Утратив жену и все жизненные перспективы, Куролесов ударился в самое жестокое пьянство и издевательство над дворовыми своими людьми, так, что, не вынеся мук, через три дня они отравили барина мышьяком.

Как вам сюжет??!! Вот о чём кино надо снимать!!

— Воронеж? Странный вопрос… А! Вспомнил! Его же архитектор нарисовал. Дяденька такой. По этому рисунку Воронеж и построили.

Колю этот факт очень заинтересовал.

— А меня, прежде чем я из мамы появился, тоже дяденька рисовал?

Мама засмеялась, а папа возмутился:

— Какой ещё дяденька?! Тебя я рисовал! Понятно?

— Ага… — Коля задумался. – А зачем ты мне веснушки нарисовал?

— А мне дети с веснушками нравятся, — выкрутился папа.

— Весело же.

— Не очень… — насупился сын. – И уши мне большие зачем? Меня из-за это лопоухим дразнят.

— У папы, когда он тебе уши рисовал, рука дрогнула, — улыбнулась мама. – Он, вообще, у нас плохо рисует.

— Да что ты?! – опять возмутился папа.

— Могла бы и поправить мой рисуночек!

— Да, — согласился Коля.

— Мама, а ты почему мне не нарисовала другие уши?

— Ну, если честно, и у меня с рисованием в школе было не очень, — призналась мама.

Коля тяжело вздохнул.

— Да ты не переживай, — отец взъерошил сыну волосы.

— У меня тоже в детстве уши были, как у слона. А потом ничего прошло.

— Да я не про это…

Коля внимательно посмотрел на маму, потом на папу, потом слез с дивана, и серьёзно так сказал:

– Когда сестрёнку мне рисовать будете, меня позовите. Я прослежу, чтобы вы ничего не испортили. Девочка ведь должна быть красивой!

художников, причём, вовсе не Шишкина и не Кустодиева. Зарабатывает — дай-то бог всякому мужику, при этом живёт реально, как последняя рабыня — ничего себе, семь дней в неделю с шести утра до двенадцати ночи обслуживая уютную группу тепло устроившихся на её шее паразитов.

Речь, собственно, пойдёт о её старшем сыне. Весьма своеобразный, горячо любимый юноша, плод трагической первой любви, омрачающей.. в смысле, освещающей всю её жизнь. Впервые я услышал об этом юноше, когда он поднял руку на мать из-за того, что она осмелилась ему возразить. Её друзья тогда устроили мозговой штурм, вычисляя, как бы обойти её родительские чувства и максимально доходчиво объяснить ребёнку, что так нельзя и не будет. Второй раз я услышал о нём через год, когда он решил, что ему маловато карманных денег, и оказался в милиции, взятый с поличным в момент осуществления закладки. Мама тогда несколько дней носилась, как угорелая, пока не собрала, наконец, сумму, достаточную для выкупа любимого сыночка. Я тогда выразительно поднял бровь, её друзья вздохнули — говорит, мол, что сама всё знает, но родительские чувства — иначе она просто не может.

Третий раз я услышал об этом юноше ещё через год. Внезапная остановка сердца, или, если по-простому, то передоз. И вот с тех пор я нередко думаю: если бы она тогда не бегала и не хлопотала, скорее всего, ему пришлось бы изрядно нехорошо, но, скорее всего, он и сейчас был бы жив.