ноль, и марш-бросок обеспечен. А проигрывать нужно умело, чтоб не заметил. Иначе -опять марш-бросок за то, что держим его за идиота. Так вот, этому разряднику каждый дает из своего взвода более или менее сообразительного солдата, я дал узбека для обучения игре в шахматы. Обучил он их быстро, вот только незадача: этот узбек очень быстро постиг азы игры, и начался кошмар. Он выигрывает, и мы — в марш-бросок. А проигрывать он вообще перестал. Вечером игра с ним нашего разрядника показала, что он — ас, то есть, нашего разрядника, который его учил месяц, два назад, он делал как ребенка. Объясняем ему, что выигрыш светит марш-броском. Он проигрывает, и опять -марш-бросок, комбат решил, что он поддался. В общем, боевая подготовка и постоянно в свободное время, в надежде завтра не побежать, тренируемся по шахматам. Перед дембелем комбату говорю: вот так и так, но зачем было шахматы вводить. Он отвечает: понимаешь, вы ведь и марши бегали, и все вместе были заняты, и научились понимать друг друга на отлично, поэтому мы и побеждали все кроссы и соревнования, общий враг чиканутый на шахматах вас сплотил. А по шахматам я мастер спорта, и обыграть вас всех мог, кроме этого узбека, он действительно иногда выигрывал, а иногда — нет. Но он был самородком, а вы его учили хорошо проигрывать, и это меня тоже заставляло тренироваться. Вот так вот, есть вот такие командиры, которые могут заставить всех делать одно дело и делать хорошо.

спать, да и водочка дает о себе знать.

А друг отца — Виктор Николаевич — немного странный, педантичный и мнительный человек.

На рыбалке его странность выражается так: Он на время сна привязывает рыбацкую резиновую лодку себе за ногу веревкой, а сам спит, естественно, в палатке.

Его комментарии по этому поводу ограничиваются тремя словами: "Шоб не с[тыр]или".

Значит, просыпаемся мы утром с бодуна. С жуткого. Мысли такие ленивые в голове.

Будим Виктора Николаевича — мол, утренний клев, рыбачить пора.

Он поднимает голову, открывает (как он думает) глаза и произносит: "На х[рен]! "

Тот же ответ мы получаем на вопрос о возможности использования его лодки на время утреннего клева.

Принимаем это как ответ "да".

Здесь надо уточнить, что тот берег озера, на котором мы останавливаемся, очень высок и крут.

Спуститься пешком по нему к воде еще можно, а вот лодку дотащить — никак.

Не мудрствуя лукаво, мы загружаем лодку необходимым снаряжением, кладем в нее якорь и бросаем с берега на воду.

Все произошло в одно мгновение. Вслед за лодкой из палатки, сидя на жопе, с большими (уже проснувшимися глазами) и криками: "[дол]бана в рот! " пролетает Виктор Николаевич и скрывается за обрывом берега, затем раздается звук, похожий на звук при падении свежего мяса на стол без скатерти и сопровождаемый также похожим на него по звучанию криком:

"[м]лядь!".

Мой друг протирает глаза и говорит: все, не пью больше (он не знал о системе сигнализации, к которой прибегал Виктор Николаевич).

Я же понял, что произошло, но надеялся, что он упал в воду.

В воду он не упал. Виктор Николаевич лежал в лодке лицом вниз в неестественной позе, потом перевернулся, обвел окрестности помутневшим взором и сказал: "Хорошо, не за х[рен] привязал! "