И на фоне этих ослепительно огромных корабельных бортов разворачивалось действие бурных рррреволюционных лет.

И в аккурат в этот период из театра за пьянку выперли то ли машиниста сцены, то ли бутафора….

И он решил ОТОМСТИТЬ! За всё!

По задумке режиссёра-постановщика спектакль начинался с полного затемнения.

Затем раздавались корабельные склянки, медленно включался свет – и начиналось представление.

Наш изгнанный из театра страдалец решил использовать эти несколько минут полной темноты для осуществления своей благородной мести.

Вооружившись банкой с чёрной краской и кистью, он в полной темноте вывел на белоснежном борту линкора те ТРИ заветные буквы, которые волнуют сердце каждого русского человека.

Буквы были – с человеческий рост, и прекрасно читались с любого места, будь то ложа-бенуар или галёрка.

Короче, когда дали занавес, нашего героя уже и след простыл.

Зато публику ожидало незапланированное яркое развлечение в виде знакомого до боли слова на борту корабля.

Начался смех, переходящий в хохот, и "под это дело" дали занавес. В смысле – закрыли.

И стали срочно замазывать чёрные матерные буквы белой краской. Замазали, дали занавес ( в смысле – открыли) и начали спектакль.

Ну, поначалу публика ещё какое-то время обсуждала происшедшее, но потом втянулась в спектакль, и затихла.

Спектакль идёт, красочка белая под лучами прожекторов подсыхает, и настаёт момент, когда из-под белой полезла ЧЁРНАЯ … и вот уже заветное слово буквально пылает на борту линкора.

И как тут актёрам играть революционную трагедию, когда за спиной — ТАКОЕ!

И опять в зале – ржачка! И опять дают занавес.

И зритель слышит, как за сценой заработали молотки.

И когда занавес открыли в третий раз, зал не то, что заржал – зал задохнулся от хохота.

То место, где были БУКВЫ, было … забито ДОСКАМИ. Крест-накрест.

Понятно, какая могла быть в тот вечер "Оптимистическая трагедия" под стоны "умирающего" от хохота зала, под рыдающих от смеха актёров…

И занавес закрыли в третий раз.

Насовсем.

В телефонной книге было только два контакта. "Мама" и "Папа". Секунду помешкав, я нажал "Папу".

— Привет, сынок! — раздался в трубке густой приятный баритон.

— Простите, это не сынок. — сказал я.

— Мы нашли телефон, хотим вернуть владельцу. Это телефон вашего сына?

— Да, сына. — немного растерянно ответил собеседник на том конце.

— А как он у вас оказался?

— Говорю же — нашли. Гуляли, смотрим телефон лежит. Наверное из кармана выпал. Он у вас в каком отряде?

— Кто?

Баритон откровенно тупил. "Надо было мамаше звонить" — подумал я. С другой стороны, мне легко было понять растерянность отца, когда с номера ребёнка звонит какой-то непонятный мужик. Поэтому я терпеливо повторил.

— Сын ваш. В каком он отряде, вы знаете?

— Он ни в каком не в отряде.

— Он что, вожатый?

— Какой вожатый?! Вы где вообще этот телефон нашли?

— Тут, на территории.

— На какой территории?!

— На территории лагеря.

— Какого лагеря? Это что, розыгрыш?

— Знаете, мне не до розыгрышей. Я приехал в лагерь навестить своего ребёнка, мы нашли телефон. Лагерь "Дружба". Вы что, не знаете, где ваш ребёнок находится?

— Я отлично знаю, где находится мой ребёнок! Ни к какому лагерю это отношения не имеет. Вы или издеваетесь, или тут какая-то ошибка!

— А это мы сейчас легко выясним. — сказал я.

Мы как раз подходили к домику охраны.

— Назовите фамилию ребёнка и возраст. — попросил я баритона.

И пока один из охранников шуршал листами со списками детей, мой собеседник сопел в трубку, переваривая происходящее. Я специально держал телефон поближе к охраннику, что бы баритон мог слышать ответ из первых уст.

— Есть такой! — наконец сказал охранник, повторив фамилию и имя ребёнка.

— Шестой отряд. Корпус три.

— Слышали? — спросил я в трубку.

— Сейчас мы отнесём ребёнку телефон, и вы уж там дальше сами разбирайтесь, ваш это ребёнок, или не ваш.

— Хорошо. — ответил собеседник изрядно подсевшим голосом.

— Спасибо. А где вы говорите этот лагерь находится?

— В Костино. Это по Ярославке.

— [м]лять! — неожиданно выругался баритон.

— Что? — спросил я.

— Что-то не так?

— Да нет, всё так. Извините. — сказал баритон.

И секунду помолчав, вдруг зло процедил сквозь зубы:

— Всё так! Просто интересно, если ребёнок в лагере, то с кем эта ссс@ка в Египет улетела?!

присоединится к команде только в Крондштате. Поэтому матроса отправляют к портовому доктору-англичанину.

Матрос приходит к доктору и на пальцах объясняет тому, что, мол, грузил ящики, заболел живот. Доктор осматривает его и пишет справку на английском языке. И тоже на пальцах показывает рабочему, что ему нельзя работать, только отдыхать, а по прибытии срочно показаться врачу.

Матрос радостный, хотя и с болью в животе, идёт с запиской на корабль и показывает её мичману. Мичман знает только немецкий язык, но кое-как находят графу болезнь.

"Едрить! " -удивляется мичман: "Написано "херня" какая-то! "

Матрос идёт к себе. На вопросы о болезни машет рукой: "А... Херня! "

В общем всю дорогу домой он сидит на бухте с тросом и курит. Матросы переговариваются:

"Видишь, сидит человек и хернёй страдает! "

Но за сутки до прибытия в Крондштат матрос умирает от страшных болей в животе. У всех на устах: "От херни какой-то помер... "

Так постепенно неизвестное слово расходится по флоту и начинает выходить в массы.

Между тем ту самую записку донесли до одного офицера, знающего английский, чтобы всё-таки удовлетворить своё любопытство. Он сказал принесшему: "Это, батюшка, никакая не херня! Это hernia — грыжа по нашему... "