Ничего не меняется…

28 июня 1867г. Достоевский посетил Тургенева в Бадене. Между ними состоялся довольно напряженный и неприятный разговор.

Свою версию происшедшего Федор Михайлович изложил в письме поэту Майкову:

"Признаюсь Вам, что я никак не мог представить себе, что можно так наивно и неловко выказывать все раны своего самолюбия, как Тургенев. И эти люди тщеславятся, между прочим, тем, что они атеисты! Он объявил мне, что он окончательный атеист. Но Боже мой: деизм нам дал Христа, то есть до того высокое представление человека, что его понять нельзя без благоговения и нельзя не верить, что это идеал человечества вековечный!

А что же они-то, Тургеневы, Герцены, Утины, Чернышевские, нам представили? Вместо высочайшей красоты Божией, на которую они плюют, все они до того пакостно самолюбивы, до того бесстыдно раздражительны, легкомысленно горды, что просто непонятно: на что они надеются и кто за ними пойдет? Ругал он Россию и русских безобразно, ужасно. Но вот что я заметил: все эти либералишки и прогрессисты, преимущественно школы еще Белинского, ругать Россию находят первым своим удовольствием и удовлетворением. Разница в том, что последователи Чернышевского просто ругают Россию и откровенно желают ей провалиться (преимущественно провалиться!).

Эти же, отпрыски Белинского, прибавляют, что они любят Россию. А между тем не только всё, что есть в России чуть-чуть самобытного, им ненавистно, так что они его отрицают и тотчас же с наслаждением обращают в карикатуру, но что если б действительно представить им наконец факт, который бы уж нельзя опровергнуть или в карикатуре испортить, а с которым надо непременно согласиться, то, мне кажется, они бы были до муки, до боли, до отчаяния несчастны. 2-е) Заметил я, что Тургенев, например (равно как и все, долго не бывшие в России), решительно фактов не знают (хотя и читают газеты) и до того грубо потеряли всякое чутье России, таких обыкновенных фактов не понимают, которые даже наш русский нигилист уже не отрицает, а только карикатурит по-своему.

Между прочим, Тургенев говорил, что мы должны ползать перед немцами, что есть одна общая всем дорога и неминуемая — это цивилизация и что все попытки русизма и самостоятельности — свинство и глупость. Он говорил, что пишет большую статью на всех русофилов и славянофилов. Я посоветовал ему, для удобства, выписать из Парижа телескоп. "Для чего? " — спросил он. "Отсюда далеко, — отвечал я.

— Вы наведите на Россию телескоп и рассматривайте нас, а то, право, разглядеть трудно". Он ужасно рассердился.

Я перебил разговор; заговорили о домашних и личных делах, я взял шапку и как-то, совсем без намерения, к слову, высказал, что накопилось в три месяца в душе от немцев: "Знаете ли, какие здесь плуты и мошенники встречаются. Право, черный народ здесь гораздо хуже и бесчестнее нашего, а что глупее, то в этом сомнения нет. Ну вот Вы говорите про цивилизацию; ну что сделала им цивилизация и чем они так очень-то могут перед нами похвастаться!". Он побледнел (буквально ничего, ничего не преувеличиваю!) и сказал мне: "Говоря так, Вы меня лично обижаете. Знайте, что я здесь поселился окончательно, что я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим! "Затем мы распрощались весьма вежливо, и я дал себе слово более к Тургеневу ни ногой никогда".

(Письмо А. Н. Майкову. 16(28) августа 1867. Женева)

Собственно, почитаешь местных зайцев-побегайцев и ровно ту же картину видишь.

Ну и да. Сторонник всяческих свобод и новоявленный "немец" Тургенев материнское имение разорил, а крепостных-продал.

Тоже яркий штрих к образу.

Случай рассказала моя сестра, работает она санитаркой в хирургическом отделении районной больницы. Проходила операция по удалению апендикса у одной очень плотной дамы средних лет. Операцию проводил старенький хирург а помогала в этом ему молоденькая медсестра только что окончившая мединститут. Роль ее заключалась в том чтобы подать, принести или унести. Операция уже подходила к концу как хирург столкнулся с одной проблемой с которой часто сталкиваются хирурги когда оперируют людей с излишним весом — при удалении апендикса был удален и подкожный жировой слой проще говоря кусок жира не понятной формы который следовало вложить обратно, однако Василий Семенович долго вертел и прикладывал этот шмат, но у него это не получалось. Тогда он секунду подумав, поворачивается к Верочке, молодой медсестре, и со словами: "Держи, дома картошки пожаришь" — бросает ей шмат жира на поднос. Далее следует легкий стон Веры и ее гремящее падение на пол. Шутник оказался хирург.

... Утёсов рассказывал, что однажды, когда он был председателем выпускной комиссии в ГИТИСе, Алла Пугачева (она была из этого выпуска) подошла с фотографом к Утёсову и попросила разрешения сняться с ним на память.

Леонид Осипович с удовольствием согласился. И тут же вспомнил историю, как однажды балалаечнику Трояновскому удалось сфотографироваться со Львом Николаевичем Толстым.

Балалаечник был человек предприимчивый, он сделал с этой фотографии клише и выпустил афишу, на которой был изображен вместе с великим писателем. Его антрепренер как-то предложил концерт балалаечника какому-то хозяйственнику и показал афишу.

Тот внимательно посмотрел и сказал: "Ну, этот с балалайкой будет играть, а что будет делать этот старик с бородой? "Антрепренер обиженно ответил: "Этот старик с бородой, если услышит ваши слова, в гробу перевернется". — "Понятно, — сказал хозяйственник, — это акробат. Не надо".

— Так вот, Аллочка, — закончил Леонид Осипович, — при вашей популярности, я боюсь, будут спрашивать: "А что это за старик рядом с вами? "

Друг ездил в Бразилию. Приехал рассказал — в гостинице объяснили, что есть районы куда лучше не соваться. типа гетто. Зайдешь можешь не выйти. И на пляж ночью лучше не лезть — там молодежные банды тусят. Тоже обидеть могут.

А у друга кожа такая — обгорает на солнце в момент. Ну и решил пойти ночью на пляж, благо вода не остыла.

Мышь

А режиссер говорит: "Извините, а мог бы он пробежать быстрее и лучше чуть левее по кадру? А потом развернуться на камеру в определенной точке и вот так пошевелить усами? "И ты говоришь: "В принципе да. Может. Но он этого не будет делать". — "Почему? "И ты смотришь на режиссера и как бы злишься, ненавидишь, но одновременно его становится даже жалко. И говоришь ему честно: "Он так не будет делать, потому что он — мышь. Вы понимаете? Он — мышь. Ну, животное. Он вообще вряд ли понимает, что живет, он просто так всю жизнь бегает и смотрит, как получится". Режиссер говорит: "Ааа... "Я говорю: "Вы понимаете, мы можем, конечно, запустить мышь левее по кадру и даже придать ускорение, но мы не договоримся о повороте головы в нужной точке. Вы же наверняка хотите, чтобы мышь только голову поворачивала, а не всем туловищем разворачивалась? "У режиссера такая радость в глазах: "Да! Да! Именно только голову! "Я говорю: "Вы понимаете, этого не получится". — "Почему? "И опять ты его одновременно то ненавидишь, то жалеешь.