Поворотник.

Кончался август… День на пастбище тоже заканчивался… Начинался августовский вечер. Вместе со стадом я был уже недалеко от верхнего конца деревни. Подъехал товарищ на новеньком отцовском Иже… Поздоровались.

— Ты сегодня в поселок? — спросил он.

— Нет, я ещё завтра на пастбище, у бабушки десять овец и две козы, поэтому стадо надо шесть дней пасти…- ответил я.

— Сегодня вечером, чем занят? — поинтересовался товарищ.

— Да, собственно, ничем. У дяди Васи, нашего соседа, телевизор сломался, даже кино вечером не посмотреть.

— А ко мне брат двоюродный приехал. Давай вечером вместе на футбольное поле выберемся… Костерок пожжем, картошки поедим?

— Давай. Во сколько?

— Сейчас шесть вечера, ты домой ужинать?

— Да, — ответил я, — сейчас стадо в деревню заведу, на пруд, искупаюсь, поужинаю и готов. Грядки поливать уже не надо, всё выросло…

— Ну, значит, часиков после восьми, на поле встретимся.

— Что взять? Картошки, помидоров?

— А ты на мотоцикле?

— Нет, Урал, сломанный стоит, отец на Минске в поселок уехал, будет запчасти заказывать.

— Ну и не таскай тогда… Мы с братом на мотоцикле будем, привезем…

— Понял. До вечера.

Товарищ кивнул, топнул ногой по кик-стартеру и полетел по тропинке к себе. Иж бодро трещал мотором и блестел на солнце хромированными выхлопными трубами. Да, хорошая вещь! Проводив взглядом Иж с гордо восседавшим на нем приятелем, я направился к деревне. Козы уже гордо шли во главе стада, овцы бежали следом. Прошел за стадом до нижнего конца деревни, хозяева поили и загоняли овец и коз домой.

Собрался, натянул старые кеды, переложил из пастушеской сумки в карман ножик и спички.

— Бабушка, я ушел.

Футбольное поле находилось примерно посредине пути до соседней деревни, до деревни было около полутора километров, поэтому идти было недалеко. Между деревнями были две дороги, одна полевая, другая шла по лесу. Футбольное поле находилось на опушке, от лесной дороги его отделяли деревья, по краю футбольного поля, со стороны поля ржаного, росли черемухи, рябина, вязы… Невысокие, но тоже отгораживали.

Солнышко уже зашло, наступили вечерние сумерки. Заливались птицы, трещали без умолку кузнечики, жужжа натужно рядом пролетел шмель. Свернул с дороги в прогалину между кустами рябины, зазвенели комары. На краю футбольного поля стоял знакомый мотоцикл. А, вот и приятель… Поодаль его брат…

Двоюродный брат приятеля был постарше его на год, имел то же имя и фамилию, когда о братьях говорили, то просто, называли имя во множественном числе. Порознь же они именовались, большой и маленький. Лето они оба частенько проводили в деревне у своей бабушки, жила она в середине деревни, возле поворота на ферму. Старший брат тоже был участником многих наших летних проказ.

— А мы тут уже дровишек набрали. У тебя спички есть?

— А как же, а вы, почему не взяли?

— Да, забыли… Друг на друга пронадеялись.

— Ясно. Где будем костерок делать?

— А давай, как и в прошлый раз, подальше от сосен, возле дальних ворот, от кустов недалеко, там кострище осталось.

— Давай. Да и ветерок с поля лучше обдувать будет.

Разожгли костер, стемнело. Красота! Ветерок приносит то запах нагретого за день соснового бора, то запах осенних полевых цветов… Горит костер, потрескивают угли… Неподалеку отдыхает мотоцикл, отблески костра отражаются в выхлопных трубах и стекле фары… Мотоцикл пахнет особым запахом, свойственным именно двухтактным моторам, в них в бензин добавляют масло, поэтому, он и пахнет смесью масла и бензина. Те, кто ездил на двухтактных мотоциклах, знают и помнят этот запах! Запах юности…Запах дороги…

— Ну что, картошку заряжаем?

— А вы картошку взяли?

— Да, и картошку, и помидоры, — сказал старший брат. — И еще кое-что взяли, ты такое и не пробовал…

— А что это, дай гляну… Это ром?! Кубинский?! Где взял?

— Да, это я из города привез! У нас в соседнем районе еще перед олимпиадой его на спиртзаводе стали разливать по бутылкам, а везут из Кубы!

— Ни хрена себе! Не только не пробовал, даже и не видел ещё… а какой он на вкус? Сильно крепкий?

— Я его и сам ещё не пробовал, сейчас попробуешь и нам расскажешь, — со смехом сказал старший.

В костерке, под углями лежит картошка, пламя стало меньше, а вокруг стало темнее… Небо… В городах звездное небо выглядит по-другому, ну звезды и звезды, и что? В городе засветка городская мешает разглядеть главное. В сельской местности, в лесу, на даче, безлунной ясной ночью очень хорошо виден млечный путь. По небу на самом деле, идет выраженная полоса звезд, и правда, похожая на разлитое кем-то молоко. Вот и здесь, над головой бездонное черное небо, мириадами звезд раскинулся млечный путь… Тем, кто этого не видел, об этом бесполезно рассказывать, всё равно, что дальтонику объяснять про цветной телевизор.

— А у тебя стакан есть? – спросил младший.

— Да откуда, я же без сумки… а в мотоцикле нету?

— Так Иж без люльки, отец отцепил после сенокоса и оставил в поселке, она, говорит, мне пока не нужна… На рыбалку без нее удобнее. Вот за грибами начнёт ездить, снова прицепит…

— Ну дела, я из горла не умею…

— Да и мы с братом тоже не умеем…

— Что делать будем? Не ехать же домой за стаканом?

Взгляд упал на мотоцикл. Да, жаль, что коляски нет… Ладно, надо что-то делать. Так! А ведь поворотники по виду напоминают пузатые рюмки… Идея!

— Отвертка есть?

— Зачем?

— Поворотник снять…

— Зачем?!

— Как зачем, он и будет стаканом!

— Нет отвертки…

— Ладно, ножик, то у меня есть.

Болтики поддались… Поворотник снят. На нем резиновое колечко, поэтому он чистый внутри, пыли нет. Ну что, надо пробовать…

Первый поворотник налили мне, как автору идеи, да и как самому младшему. С интересом смотрят братья на меня… Как пойдет? Толстоват край, непривычно… Это не стакан… Ну да ладно, не до роскоши! Ой упало… Внутрь, в смысле, упало… Так, помидорку сверху, срочно… Успел! Можно вдохнуть.

— Ну, как пошло? Как на вкус? – это младший.

— Попробуй, узнаешь…как только это взрослые пьют?! – отшутился я.

Хорошо! Из костра выкатили несколько картофелин, разрезали одну, готово. Горячая, рассыпающаяся и дымящаяся на разрезе, печеная в костре картошка! Мне жаль людей, которые не пробовали это кушанье! Конец августа, ночь, звезды, прогорающий костер, мотоцикл без одного поворотника обиженно глядящий на нас поблескивающей в свете костра фарой, печеная картошка, еще один поворотник с ромом…

Ночь, звёзды, кузнечики и догорающий костер, всполохи зарниц по горизонту… Как у Егорова "были мы шумны, беспечны, чуть пьяны, а значит, вечны…", пятнадцать лет от роду и огромная жизнь впереди, манящая невообразимыми возможностями. И не в роме вопрос, пьянила открывающаяся впереди новая жизнь, новые горизонты, новые города, новые знакомства, новые приключения!

Сейчас, вспоминая себя тогдашнего, как я хочу снова оказаться на том футбольном поле, снова смотреть на костер, вдыхать запах остывающего мотоцикла и ароматы поля и соснового леса, снова выпить рома из поворотника и закусить помидоркой и печеной картошкой… Снова оказаться пятнадцатилетним…Чтобы снова млечный путь над головой и вся жизнь еще впереди.

Мы с подругой в подростковом возрасте, когда парней еще не было, но уже хотелось, таким долбое[ж]измом занимались: я переодевалась в мужские джинсы, куртку (все мешком на мне висело), ботинки, натягивала шапку по самые глаза, и, неуклюже ее обнимая за плечи, гуляли мы так по городу. Город маленький, знакомых каждый раз встречали, были уверены, что меня никто не узнает. Боже, как стыдно… Теперь нам по 24, и мы никогда об этом не вспоминаем, да что там друг перед другом, мне перед самой собой провалиться сквозь землю от стыда хочется.

Когда была маленькая, я никак не могла разобраться с электронными часами. В семь лет я вывела свою формулу: если на часах, к примеру, 18:45, то от 18 нужно отнять 2 и по последней цифре получившегося числа можно было определить время (18-2=16, следовательно, 6 часов 45 минут).

Мне почти 20, а я до сих пор пользуюсь этой формулой))

Дело было несколько лет назад.

В нашем центральном селе есть секция конного спорта, причём, бесплатная, и куда с огромным удовольствием бегают дети. Дочь моей приятельницы не была исключением, когда подсела на конный спорт, для неё самым страшным, что могло в жизни случиться, стал пропуск тренировки. В общем, всё было чудесно до одного момента — девочка получила очень нехорошую травму на занятиях — лошадка не взяла барьер, упали они вместе, но у девчонки оказался сложный перелом таза и бедра, потому что лошадь упала сверху. В общем, больница, операция, всё сложно, когда девчонка пришла в себя после наркоза, её первая фраза была: "А что с Нирваной?". Ей было по фигу, что она полгода будет лежать в гипсе, гипсовые "рейтузы" от пояса до колена тоже не вызвали беспокойства, её волновала судьба Нирваны. И надо было видеть счастье 14-летней девчонки, когда уже её выписали из больницы, и привезли домой, и вся конноспортивная секция прискакала своим ходом её поддержать, а Нирвана стала на дыбы под окнами. У них первый этаж, лежачей загипсованной девчонке было видно свою лошадку совсем чуть-чуть, но всё равно, очень впечатлило не только девчонку, но и весь наш кишлак — куча лошадок гарцует под окнами хрущобы, чтобы порадовать девочку-подростка!

Та подросток уже сама замужняя дама и мать, Нирвана на радуге, но все, кто был свидетелями этого, до сих пор слезу пускают, вспоминая...

Из школьных сочинений.

Вот как точно анализирует школьник любовь Обломова к Ольге:

"Любил ли Обломов Ольгу? Да, но как-то по-русски: лежа, вяло и недолго".

Совсем иная любовь сложилась между Онегиным и Татьяной:

"Сначала Татьяна горячо любила Онегина, а он ее в глаза не видел. Когда

Татьяна, красная от позора, призналась Онегину в любви, он ей сказал такой холодный текст, что лучше б он молчал. А потом Татьяна похолодела, а Евгений решил начать все сызнова. Но было поздно. Костер замерз, и угли закоченели... "

О Наташе Ростовой:

"Красивость Наташи шла из ее каких-то глубоких внутренних мест, снаружи она была средней. Например, у нее был большущий неэстетичный рот, отнюдь не затмевавший ее красоты".