Сажусь в такси.

Таксист в маске с завязочками, сшитой как будто из ночнушки. Весь такой кругленький, домашний.

— Вы русская? А вы из какой части России?

— С Урала, — говорю, — но вы, наверное, не знаете, где это.

— Я очень даже знаю, где это! Я жил в России подростком. Несколько лет. В Иркутске жил, и в Новосибирске, и потом во Владивостоке. Вы не поверите, как мне там было хорошо, особенно в Иркутске! Выходишь утром на улицу, а там Ангара и го-по-та, они ведь так называются? А потом моих родителей позвали во Владивосток, сказали – это недалеко!

Недалеко, понимаете вы?

Родители с Моравы, у нас на Мораве 60 километров – далеко. Но они собрались и поехали в этот Владивосток. И ехали и ехали несколько дней, а потом оказалось, что еще не все, что теперь нужно лететь на вертолете.

Мы пришли на поле, там заросли травы, мы с чемоданами, посреди поля вертолет, возле него сидит пьяный механик в шапке. И больше никого.

Мои родители говорят: "Как же мы полетим, вы же совсем пьяный! " — а он так обиделся, вскочил и говорит: "Это вы еще пилота не видели!".

И мы пошли куда-то за сарай, там был такой крашеный желтый сарай, и там действительно лежал пилот, пьяный спал. А на нем такая белая майка, а больше, ну вы понимаете, сверху, ничего не было, хотя уже стояли морозы.

Но русские считают, что это никакие не морозы, когда около ноля.

И механик сказал ему: "А-лек-санд-рыч! " и дал рассолу, а Александрыч так встрепенулся, сел и сказал: "Ребятушки, что ж мы сидим! Время ведь!".

Мои родители очень боялись лететь.

А я не боялся. Я тогда подумал, что жизнь, она такая и должна быть.

А знаете, что там во Владивостоке было самое вкусное?

— Крабы?

— Нет! Нет! Самое вкусное это была сырая сосиска из холодильника. Когда родители ушли на работу, а ты проснулся утром и достал сосиску, и съел ее, потому что в школу тебе не надо.

Но потом мы вернулись в Прагу.

В Праге никто не ест сосиски сырыми. Даже моя жена считает, что я немного чокнутый. В Праге никто не летает пьяным на вертолете. Нет, не подумайте, конечно, я не хочу, чтобы люди летали пьяными!

Но эти картинки из России, они всю жизнь со мной, их так много, я не знаю, куда их тут девать. Они вот тут, в голове, а поделиться не с кем. И никому не интересно, а некоторые не верят.

Мы с семьей еще в начале нулевых переехали в США. Тут есть такая штука, как медицинский представитель — человек, который принимает решения о лечении в случае, если сам пациент по каким-то причинам этого не может. Обычно это кто-то из родственников. Тут едва ли не на каждую процедуру надо подписывать бумагу.

Моя сестра была на пятом месяце, когда ее лучшая подруга умерла в родах. И сестру переклинило. Она до истерики боялась рожать. А потом, за пару месяцев до родов, успокоилась. Все прошло благополучно, все здоровы и счастливы. Но через полгода сестра рассказала мне, что оформила своим представителем полузнакомую американку, которую нашла через интернет. В случае, если бы с сестрой что-то случилось, эта женщина должна была подписывать бумаги. И они договорились, что, если встанет выбор, она примет решение, чтобы врачи спасали сестру, а не ребенка. Сестра говорит, что никому из нас или мужу это доверить не могла — боялась, что мы дадим ей умереть. Больше никто об этом не знает, только я. А я в шоке.

Встретился с давним другом. После универа, он как геолог, работал в разных дальних углах нашей страны. В середине 90-х окончательно осел в г. Якутске. У него там все хорошо, уже немного говорит по-якутски. Как-то проходил мимо местной ярмарки и услышал потрясающий шаляпинский бас, который на якутском языке предлагал купить прекрасные шубы. Заинтригованный таким могучим голосом, ничего похожего на который среди местных жителей не встречал, подошел поближе. Его обладателем оказался здоровенный негроафриканец, который рекламировал шубную продукцию. Он неплохо говорил и по-русски и вообще оказался общительным мужиком. Рассказал, что правда из Африки, учился в Москве, полюбил якутскую девушку, она его тоже. После окончания переехали на ее родину. Торговая точка принадлежит ее отцу, и они теперь вместе работают. Дела идут неплохо.

Рассказал мне эту историю знакомый следователь. Преамбула. При расследовании дел об изнасиловании, подозреваемого всегда заставляют сдать нижнее белье на экспертизу. Собственно история. По горячим следам расследуется одно такое дело. Подозреваемый — представитель кавказской национальности.

Комната следователей, где сидит куча народу, в основном свои же сотрудники, и допрос подозреваемого. В процессе допроса следователь говорит тому — "Снимай трусы". На что в ответ слышит — "А может не надо?". На что секунду замешкавшись, мой знакомый отвечает, — "А как же, ну конечно надо!!!". После чего подозреваемый отходит в угол комнаты, снимает трусы и так жалобно и обреченно спрашивает — "Мне нагнуться, да?".

Народ сбежался на звук грохнувших стульев и долго смотрел на кучу ржущих и ничего не способных объяснить мужиков.

У 26-летнего Сильвестра Сталлоне в жизни был совсем тяжёлый период: нет работы, нет денег, нет перспектив. Есть одна пара штанов, которые спадают с него, потому что Сильвестр худющий и вечно голодный. И ещё есть пёс Баткус, который любит его до безумия.

Личное "дно" Сталлоне случилось в день, когда он продал этого пса — своего лучшего друга за 15 долларов. Потому что нечего было есть.

А потом случилось настоящее чудо — сценарий "Рокки" и мгновенная популярность Сталлоне.

Его первый гонорар составил 15 тысяч долларов. Огромные деньги для человека, привыкшего подрабатывать за двадцатку.

Схватив деньги, Сталлоне первым делом побежал к новому хозяину Баткусу, чтобы выкупить его.

Но тот был хитрый дядя, за взлётом Сталлоне следил, и поэтому сказал:

— Хочешь назад свою собаку? С тебя 15...

— Долларов?

— Тысяч долларов!

Сталлоне, не колеблясь, отдал весь гонорар и вернул друга. И они долго были счастливы тем, что есть друг у друга.

А в интервью Сталлоне потом скажет: "Он стоит каждого отданного за него цента".

Нашу личность во многом определяет то, как мы исправляем свои ошибки.