откладывали. Молюсь только, чтобы вообще улететь, желательно сегодня, ибо у меня всего четыре дня на поездку на малую родину, и когда будет следующая — неизвестно (как оказалось, никогда, это был мой последний визит в Грозный).

Так вот, задерживали вылет ещё раз несколько, и на посадку пригласили только около полуночи. Вышли мы из накопителя, измаявшейся толпой, и почесали к самолёту пешочком, в темноте, сквозь мелкий осенний дождик. Для автобуса, видимо, тоже горючки не было, а темнота была тоже, видимо, из экономии, фонари на стоянке включились, когда мы уже дошли. Самолёт стоял где-то в япунях, и, топая до него, меня очень смутило количество идущих — явно для ЯК-40 избыточное. Причём в толпе наблюдались всего три женщины, сильно беременная армянка с мужем, чеченская бабушка, практически не говорящая по-русски, с целой толпой то ли внуков, то ли ещё кого-то из мелких родственников, и я, уже подумавшая, что лучше уж очутиться в бассейне с крокодилами, чем в подобном окружении, ночью и в замкнутом пространстве. Славянских лиц не было ни одного. Вдобавок ко всему, все волокли свои чемоданы, саквояжи, кошёлки и котомки в руках, это-то как раз и не удивительно, ибо в ЯК-40 багажник представляет собой несколько полок в хвосте (может, кто и помнит это), а вот количество этих мешков, баулов, чувалов и т. п. впечатляло. В отрицательную сторону.

И началась посадка. Двое брутальных армянских летунов объявили порядок посадки. Сначала идут те, кто с билетами на сегодня. На такие мелочи, как указанное в билете место, никто и не думал обращать внимание, ринулись толпой. Потом с билетами на вчера. Потом вообще все, у кого есть хоть какие-то билеты. А остальные — посмотрим. Да-да, так и было сказано. Пока всё это укладывалось в моей тупой голове, кто-то схватил за рукав и втащил в самолёт.

— Чего клювом щёлкаешь, давай быстрей, я тебе место занял! — возмущался пожилой армянин.

— С-с-сы-пасибо! — заикаясь, пролепетала я в полуобмороке, при виде занятого места. Это был по-армянски модернизированный самолёт, в багажнике с одной стороны отсутствовали полки, зато красовались четыре пассажирских кресла, на два из которых мы и уселись с добрым дяденькой, оказавшимся доцентом кафедры гистологии ЕрМИ.

Народ продолжал набиваться, и салон самолёта превратился в трамвай в час пик. Откуда-то взялись складные стульчики, кому их не хватило, угнездились на собственных чемоданах-саквояжах, и, скрипя и пыхтя, наш летучий трамвай взлетел. Летели мы на полчаса дольше заявленного, но я, занятая болтовнёй с соседом, этого особо не заметила.

Сели в Грозном, жестковато, но терпимо, хвала небесам, и в очереди на выход я услышала:

— Дэущк, ти в Грозном виходищь?

Ну ё-маё, если бы ещё объявили: "Грозный, следующая остановка — Ереван! " было бы вообще эпично.

Когда я рассказала про весь этот кавардак родственнику, КВС на пенсии, но продолжавшему работать как раз в системе безопасности полётов, он ехидно ухмыльнулся и рассказал анекдот. Взлетает самолёт, командир спрашивает у второго: "Скорость? Сколько плит осталось? ", второй отвечает, что маловато. Через пару секунд всё повторяется. Точка принятия решения, продолжают взлёт, кое-как взлетают, командир опять: "Так сколько плит оставалось? " — "Две! " — "Эх, чёрт, могли бы ещё двух зайцев взять!". А после анекдота родственник добил одной фразой:

— Так вот, этот анекдот, совсем не анекдот. Особенно в Ереванском авиаотряде.

Это было начало 90-х, тогда и не такие чудеса творились)))

Попробовали убрать — не убирается, выпустить — тоже не хочет.

В Таллине туман, Москва далеко, и кто-то предлагает:

— А может, в Ленинград заскочим, красиво же там!

Так Ту-124 направился на "экскурсию" в город на Неве.

Самолёт стал кружить над Ленинградом — не из любви к архитектуре, а чтобы сжечь топливо, вдруг придётся садиться "на пузо". Пока они летали, механики решили починить стойку старым проверенным способом — шестом через дырку в полу. Серьёзно. В небе. На высоте полкилометра. С шестом.

Если бы в те времена существовало шоу “Очумелые ручки”, они бы выиграли первый сезон.

После восьмого круга (или, по другим данным, шестнадцатого — у кого как счётчик работал), первый двигатель сказал:

— Всё, ребята, я устал, я ухожу.

Через минуту второй добавил:

— А я что, хуже?

И оба выключились, как два телевизора без электричества.

Самолёт планирует над центром Ленинграда, снизу — Невский проспект, мост Александра Невского (ещё строится), а впереди — Нева.

Второй пилот, моряк по прошлой жизни, сказал:

— Всё под контролем, я умею швартоваться!

В 12:15 Ту-124 прошёл в четырёх метрах над мостом и мягко плюхнулся в Неву, не задевая даже чайку. Ширина реки — 400 метров, а они попали точно по центру. Если бы существовал рейтинг "Мастер парковки года", Мостовой и Чеченев получили бы кубок лично из рук Петра I.

Паровой буксир увидел купающийся самолёт и, не растерявшись, пристыковал его к берегу.

Пассажиры спокойно вышли — ни одной царапины.

Местные жители аплодировали, а дети спрашивали:

— Мама, а самолёты теперь по Неве летают?

Ночью самолёт немного устал и тихо утонул — ну, всё-таки не подводная лодка.

Потом его вытащили, разобрали, и отправили в Кирсанов как учебный тренажёр:

"Вот, курсанты, учитесь — а то потом тоже купаться будете!"

Эпилог

Командир и штурман получили квартиры, но орденов не дали — видимо, наградного пункта "посадил самолёт в реку и всех спас" тогда ещё не придумали.

А народ прозвал это "Чудом на Неве".