Смотрите, – сказал фараон Кратий жрецам – внизу длинные шеренги закованных в цепи рабов несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государства – так мы всегда считали. Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану. Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе, они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они – всё равно, ленивы и склонны к бунтарству...

– Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт, даже здоровых и сильных рабов. Но, они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража. Стражники тоже превратятся в рабов. Свершить подобное можно так. Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано:

"С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету. Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и сам город. Отныне вы – свободные люди"...

Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение. Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше.

Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль. Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободными – ведь с них сняли кандалы, стремились получить, как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь.

Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу.

А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали эти тележки. – Они еще много приспособлений наизобретают, – с удовлетворением думал про себя Кратий, – вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи... Скоро выберут себе начальников, судей.

Пусть выбирают: они, ведь, считают себя свободными, а суть – не изменилась, они, по-прежнему, таскают камни...

Жили мы тогда в общаге. Ну, т. е. , всё как водится — коммунизм на отдельно взятом этаже: ложки, кружки, кровати более или менее общие. Но кофе растворимый был тогда в жутком дефиците. А в соседней комнате как-то завёлся. И повадились за ним наши сотоварищи похаживать. Причём внаглую. Заходят, ни слова ни говоря, сразу к полке где заветная банка стоит. Накладывают себе по желанию (общага!) и уходят. Ни здрасьте, ни "сам такой!". И соседям, похоже, надоело. Как-то поздним вечером заходит некая личность в комнату где кофе живёт — в комнате света нет, но из коридора долетает достаточно — подходит к полке, открывает банку, накладывает две ложки, причём всё это в молчании с обеих сторон, идёт к чайнику (каков наглец!) и нам слышится звук падающей в кружку воды. Далее как в замедленной съёмке — человек с причмокиванием делает значительный глоток, потом раздаётся странный горловой звук и человек как кит выстреливает изо рта струю воды метра на три. Затем следует дикий рёв и любитель кофе покидает комнату как ужаленный. Немая сцена. Мы интересуемся, а в чём, собственно, дело? И удовлетворённые хозяева объясняют, что вместо кофе положили в банку молотый чёрный перец.

У всех есть такое состояние после орг@зма — которое я называю гиперчувствительностью. Главные интимные зоны становятся такими чувствительными, что некоторое время совершенно не возможно вытерпеть прикосновение к ним или уж тем более стимуляцию.

Не знаю садизм ли это, но я обожаю пользоваться этим моментом у девушек. Когда ты сам уже разряженный и можешь долго и долго входить в девушку — можно довести её до орг@зма и не останавливаться, а продолжать, продолжать двигаться. Входить медленно и глубоко. Входить и наслаждаться тем, как девушка извивается под тобой, ноет и стонет, пытаясь вырваться и оттолкнуть тебя, умоляя дать ей отдохнуть.

Если начать действовать грубо и быстро, то скорее всего на девушку начнёт накатывать новый орг@зм и новые ощущения пересилят момент гиперчувствительности, но если входить медленно, то можно мучать этими ощущениями бедняжку долго, упиваясь её стонами)

Начинаю в себе находить элементы мудроты.

Мудрота это когда считаешь всех вокруг кончеными долбое[ж]ами.

И не ошибаешься.

Пример: пришло два груза из Нижней Туры.

В один день. От разных людей. И коробки разные.

Точно, думаю, перепутают мои идиотики.

Звоню.

Грю: оформили?

— А как же!

—

Это была самая романтичная и верная пара на свете, которую я знал. Она — разговорчивая, независимая и требовательная блондинка. Он — крупный, молчаливый и суровый брюнет с крутым нравом и бойцовским характером. Мастер рукопашного боя, он ломал соперников и не терпел возражений. Лишь ей доверял безгранично, сопровождал повсюду, в холод, зной, под проливным дождем. Заботился с удивительным трепетом, по-рыцарски, терпеливо ждал пока она вдоволь не наобщается в гостях. Обычно вежливо отказывался пройти и коротал время на дворе, но от угощения отказывался редко. Скоро у нее округлился животик и сомнений не осталось, но они по привычке так ничего и не рассказали, а лишь многозначительно молчали с лукавым видом, когда по старой дружбе приходили навестить. На балкон моего второго этажа. Изящная белая кошка с ошейником, приносящая счастье, и серо-полосатый дворовый кот.