покрасивее — и ушли. Был самый разгар обеденного перерыва, таверна переполнена, все галдят, офисьянтки с ног сбились, повара с невидимой кухни устрашающе гремят сковородками...

В общем, минут сорок прождал заказ, изнывая от запахов. Смотрю — идёт официантка и моё несёт. Установил с ней визуальный контакт, она головой через зал кивнула, мол, щас, Олега, будет тебе клефтико, в хорошем смысле слова. Я сок желудочный выделил, вкусовые сосочки подготовил, приборы по восьмому разу протёр, сижу, как целка радостный, жду.

И вот уже осталось официантке буквально каких-то два шага до столика — и в эту секунду вдруг раздаётся громкое противненькое дребезжание, на которое мне-то, честно говоря, насрать, но люди вокруг начали вскакивать с мест, галдеть и бегать, как будто в клетку с бабуинами дети бросили связку петард. И, самое главное, "моя" официантка совершает резкий военно-морской разворот и, вижу, хочет куда-то бежать и что-то кричать.

Тут, я думаю, нужно объяснить некоторую особенность моего организма. Я когда жрать хочу, у меня иногда наступает стадия затмения, могу кинуться ни за что. Секунду назад нормальный воспитанный цивилизованный человек обсуждал поэзию Бродского, и вдруг без всякой паузы — выхватил булочку у незнакомого ребенка в парке и сожрал её у него на глазах, роняя куски на землю. Это сахар виноват, упал в организме. Или — шёл по улице, говорили о символизме Марка Райдена, и вдруг без предупреждения украл деньги из коробочки у инвалида, купил себе дрожащими руками бургер и сожрал у него на глазах, роняя майонез и куски салата на тротуар. Или — разогнал голубей и жрал прямо с асфальта пшено. Впрочем, это я покурил с друзьями "магрибской ночи", это не считается. Там голубям, кстати, пох[рен] было, они гуль-гуль-гуль мне место дали, а вот старушки, которые их кормили, кажись шокировались...

В общем, я в два прыжка догнал уплывающий над плечом официантки поднос и овладел блюдом. Я подозреваю, что учёные докажут, если уже не доказали, что мужской ceкс-драйв и желание пожрать управляется одним участком мозга - то же самое, башка не варит, ломишься, как кабан во время гона, схватить и пихать. Только в случае с едой — себе в рот, а в секасе малость по-другому, но в общем-то то же — схватить и пихать, ну что ж поделаешь, такие уж мы нелепые зверушки, ох-хо-хо...

И держу я крепко свою большую белую тарелку с клефтико, а толпа ломанулась к выходу и меня понесла, я только успел вилку со стола схватить и почти на выходе смотрю — стоит бесхозная початая бутылка ксиномавро, вино такое, тоже удалось спасти от пожара. В общем, длинная история коротко, у них на кухне загорелось масло, пламя перекинулось, всё заполыхало — крыша там, деревянные конструкции и прочее. Поварята выбежали через чёрный ход. Пожарные не торопясь, по-киприотски, приехали, попрепирались, кто будет брандспойт держать, а кто краники открывать, знакомым в толпе руками помахали, шланги размотали и тушат.

Вы слышали греческий хор? Хозяин таверны так страдал, так плакал! Если бы в Афины поехал, большие деньги бы, наверное, зарабатывал в театре. Он как будто брал в ладошки ваше сердце и печень и слегка сожмёт — отпустит, сожмёт — отпустит... Даже если по-гречески не понимаешь, надо совсем бесчувственным животным быть, чтобы не проникнуться. И вот стоит толпа сочувствующих туристов и киприотов вперемежку, все перемазюканные в копоти. Толстый красивый хозяин плачет свою арию о разбитых надеждах, пчёлы какие-то летают, как символ трудолюбия. Официанты плачут, поварята плачут, прохожие плачут, у всех от слёз светлые дорожки на чумазых лицах. Пожарные — и те тоже украдкой слезу смахивают, даже менты местные подъехали на машине и тоже прослезились. И посреди этого Содома, Гоморры и последнего дня Помпеи — спокойно стоит совершенно равнодушная к чужому горю скотина с единственной уцелевшей в пожаре тарелкой в руке, и как цивилизованное чудовище невозмутимо жрёт, орудуя вилкой и не забывая запивать винчиком. Сочувственно мычу, конечно, но клефтико не перестаю наворачивать, ибо война войной, а баранина, между прочим, очень быстро застывает. И, то ли опасность обострила чувства, то ли ещё что, но нотки малины, вишни и сливы в ксиномавро очень гармонично раскрыли букет специй в барашке...

А давешние японцы из другого ресторана назад шли строем, меня увидели, полукругом окружили, что-то на своём ква-ква-коничива (??!), и ЩЁЛК-ЩЁЛК-ЩЁЛК! примерно полторы тысячи фотографий с моей личностью сделали. И дальше пошли. Роботы, ятить.

А! У меня вопрос — я тарелку там на приступочке оставил, но в суматохе забыл за еду заплатить, никто на Кипр не едет, деньги передать хочу?

чтобы написать неизвестному баянисту, пишу всем.

Пошли мы тут за грибами. То, что это год грибной, уже все знают. Но у нас в Подмосковье уже месяц дождей не было, какие грибы? Грибы без дождя не растут.

Ну, погуляли, понаслаждались лесным воздухом, ничего не нашли, идём домой по лесной дорожке.

А там на обочине пропасть грибов! Просто косой коси! И грибы такие крепкие, упругие, загляденье!

Жена у меня подозрительная, говорит: "Что-то я таких грибов не знаю, они точно съедобные? "

"Точно, — говорю. – Это чешуйчатка травяная, совершенно замечательный гриб"

Жена говорит: ладно, собирай, но дома мне в книге фото покажешь, иначе есть не буду!

Ну, я набрал полный пакет, домой пришли, открываю я "Энциклопедию грибника", нахожу нужную страницу и читаю вслух: "Чешуйчатка травяная всегда считалась вкусным съедобным грибом, но недавно в ней были обнаружены следы синильной кислоты".

Хм… Но следы, это и есть следы! "Вон, говорю, в сарае — сколько моих следов! А меня-то там нет! А потом, — говорю, — ты вишнёвого варенья наварила. Там этой синильной кислоты хоть отбавляй!".

Убедил. Сварили, съели. Вот, пишу. Уже больше двух дней прошло. Что русскому человеку какие-то следы?

дань в виде тапок, маек, брюликов и т. п. и ещё много, много других чудес. На 200 % согласен с Высоцким:

Внизу не встретишь, как ни тянись

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес

Если позволяет работа, хожу в горы, лучше с ночёвкой, лучше на несколько дней, а если и товарищи рядом есть, так это ж абсолютное счастье и ничего от жизни мне больше не надо.

И собралась у нас дружная компания горников — Лена, Ира, Ася, Марина (имена изменены) и я. Иногда к нам кто-то конннектится, потом уходит, кто-то опять приходит, но вышеназванные это основной костяк группы.

Собрались мы как-то в воскресенье пойти — Лена, Ира и я. Остальные — у кого-то дела, у кого-то работа, в общем мы втроем только.

А по дороге в горы есть ипподром и периодически, несколько раз в год там устраиваются какие-то праздники, выставки, приезжают очень высокие лица и, как положено, все дороги там с утра перекрыты в усмерть и только если сесть на самый первый автобус, который выезжает в 6.00 можно проскочить. И в это воскресенье тоже чего-то там намечается.

Я нашим говорю в субботу:

— Давайте шеститичасовым автобусом поедем, а не семичасовым как обычно, успеем проехать, а нет, это ж будет полный карачун.

— Не-ет, зачем, успеем, не хотим рано вставать, гыр-гыр-гыр и вся песня с припевом.

Лады, моё дело предупредить.

На следующий день, встретились, загрузили свои тушки в автобус, поехали. Едем:

— Ну что куда пойдем?

— Может на "Ящерку" (там из скалы камень торчит, один в один голова ящерицы)?

— Может на "Волка" ( огромная скала в виде головы волка)?

"А может туда, а может сюда? ", перебрали 33 варианта, и до меня тоже докопались как до траншеи:

— Ты, мож, интересный маршрут предложишь?

Я:

— У меня есть губозакатывающий аппарат и не один, я вам дам попользоваться. Кто ж вас таких наивных в горы пустит-то сегодня?

Ага, нырнули девчонки в свою виртуальность, где они золотые рыбки. Наивные чукотские девушки. Мы доехали только до ипподрома, а там нас суровые чекисты развернули категорически:

— Слышь водила, возвернись и чтоб на остановках людей не высаживал, ехай вон до этого места и там уже едь как положено.

Я наших подкалываю:

— Ну что, сходили в горы? А я предупреждал.

— Что делать, что делать? А давайте на речку поедем?

— Давайте, не домой же возвращаться.

Приехали, а там уже поддатые мужички сидят. Нас увидели, обрадовались:

— О-о, здрасьте, заходите гости дорогие! Чай, кофе, чего покрепче?

— Да нет, мы на родник хотели посмотреть.

— Идёмте, идёмте, смотрите на здоровье.

— Да нам и отсюда хорошо видно. А у вас кипятка не будет?

— Нет, нету.

— Ага, ну мы тогда пошли.

Мне смешно. Мы так по-женски практично-прагматично "Нет кипятка? Ну мы тогда пошли, раз с вас больше взять нечего за спасибо".

Долго искали где затусить. Нашли, разложились. Лена недовольна — в горы хотела, а не на речку, а мы с Ирой довольные, хоть пня нам выписывай — речка, лесок, трава, птички поют, романтика.

Сели, поели, выпили по 50 грамм коньяка. Лена повеселела совсем слегка, а нам с Ирой совсем хорошо стало.

— А давайте переедем вон туда, от этих подальше?

— А давайте.

А чуть дальше, метров через 500 стоит военная база, рядом место очень хорошее, мы с Ирой туда хотим пойти, а Лена боится. Она у нас старой, советской закалки, шпиономанию даже демократия за 34 года не смогла вывести из организма:

— Не-ет, вы что!? Не ходите туда, нас сейчас арестуют!

А мы с Ирой непуганные звери:

— Да ладно, идём, кому мы нужны, ничего не будет.

У Лены истерика:

— Стойте! Вон на нас из бинокля уже смотрят!!

Я ее подкалываю:

— Из телескопа. 100кратного. Телескоп подключен к компьютеру, а в компьютере база данных. Вас уже вычислили и на карандаш взяли. Запустили дрон и спутник навели. Все Лена, вам хана, пишите завещание.

Потом мы ее пожалели, ушли оттуда в другое место, безопасное. Пришли, разложились, я отошёл и вдруг слышу, меня Ира отчаянно зовёт:

— Макс, Макс, иди сюда, иди сюда!

Ба-а, что такое? Оказывается, Ира нашла трёх сорочат, на ветке сидят:

Старший умный был детина,

Средний был и так и сяк,

Младший вовсе был дурак.

Младший дурачок сидел на низкой ветке, вот подходи и бери его голыми руками, средний чуть повыше, а умный детина очень высоко залез, не достанешь.

Мама сорока летала наверху в истерике, трещала без умолку. На человеческом языке это звучало примерно так:

— Не трожьте моих детей, вы самки собак, вообще берегов не видите, идите отсюда!

Мы ее пожалели. Очередная передислокация, уже последняя. Сели, поели, поспали, пора и честь знать. Пошли на остановку. По дороге встретили стадо отдыхающих коров. Одна корова легла набок, ноги вытянула, здорово отдыхает, я даже позавидовал.

Тут и походу конец, а кто читал тот молодец.

и понижали голос, прежде чем выдохнуть это сомнительное словечко. И уж тем более редко его можно было встретить в публичном месте в печатном виде. Разве что в букинистическом магазине, музее западноевропейской живописи или в объявлениях на еврейском кладбище.

Но тут грянула Перестройка. Оказалось, что евреи — это еще куда ни шло, есть и похуже нас, тем более, что пути к исправлению для всех открыты. К тому же стало можно произносить и печатать все слова, даже более неприличные. А главное, из задних рядов стало выходить вперед то, что многие хотели узнать, но стеснялись спросить. В том числе и не только конкретный вопрос "еврей ли Вы? ", но и что еврейство это за собой тянет, откуда оно взялось, и что под собой имеет.

Евреи, несколько поколений отлученные от сакрального знания, имевшие очень невнятные и размытые представления о еврейской истории, языке и еврейской культуре, преимущественно почерпнутые из подпольных уроков иврита, Фейхтвангера, Шолом-Алейхема, Бабеля и многочисленных изданий о вреде сионизма, а также из чудесных, но малопонятных песен сестер Берри и очень понятных, но сомнительных куплетов типа "От рожденья имя Сруль, а в анкете — Саша" или "Когда еврейское казачество восстало", жаждали припасть к истокам. И оказалось, что это даже возможно!

Мы с мужем жили тогда в спальном и совсем не элитном районе Гольяново. В один прекрасный день, шастая по окрестностям с визитной карточкой покупателя-москвича в поисках какой-нибудь жратвы, я вдруг уперлась носом в огромную афишу на тумбе у местного кинотеатра "София". На ней аршинными буквами объявлялся концерт еврейской песни силами никому неизвестного и никуда не приписанного дальневосточного (а не ближневосточного, что было бы логичнее) областного еврейского эстрадного коллектива "Блуждающие звезды". Т. е. крупными красным буквами было дважды написано слово "еврейский" и приглашались все желающие!

Судя по профилям читавших, заинтересовавшихся было немало, хотя какой-то носатый глумливый дед многообещающе сострил: "Правильно, соберут всех нас в одном месте, а в соседнем зале устроят съезд "Памяти" и так решат обе проблемы сразу! "Но народ был полон оптимизма и двинул за билетами.

В объявленный день мы с мужем, с трудом вырвавшись с работы, галопом неслись по Первомайской улице в сторону кинотеатра "София". Время было на пределе, и я боялась, что опоздаем, и нас не пустят. Но муж мой захихикал и сказал: "Оглянись по сторонам, нас таких много! "На мгновение притормозив, я присмотрелась к бегущим. Мама дорогая! Было впечатление, что сзади нас теснили петлюровцы и всё еврейское население Гольянова и Измайлова бежало, как от погрома, надеясь укрыться в киношке! "Равняйся на нос четвертого", — продолжал веселиться мой муж, и мы продолжили забег.

В кинотеатр было не протолкнуться, но все так счастливо улыбались друг другу, что казалось, что мы или на местечковой свадьбе, или на учредительном съезде Бунда. Наконец все уселись, а по периметру одним плотным кольцом стали молодые маккавеи из отрядов еврейской самообороны, порожденных "Памятью" и баркашовцами, а другим — молодые милиционеры, призванные защищать то ли нас от погромщиков, то ли погромщиков от нас. Но радость встречи с прекрасным не могло омрачить ничего.

Наконец начался концерт. Вышел пожилой подержанный еврей, шаркнул ножкой и прохрипел в микрофон: "Идн, шолом! "И зал зарыдал... Концерт был чудовищный! Эти несчастные, кочевавшие по Сибири и Дальнему Востоку еврейские артисты, были немолоды, усталы и, мягко говоря, не Ойстрах. Они одинаково нестройно пели, тяжело и с одышкой плясали, пыля несвежими костюмами, бездарно играли сценки из старинной жизни черты оседлости и с фальшивым пафосом читали стихи. Идишем они владели так же плохо, как те, кто их слушал, так что артисты и зал отлично понимали друг друга. Но всё это совершенно не имело никакого значения.

Люди смеялись и плакали одновременно, поворачивались друг у другу с радостными, но залитыми слезами лицами, с блаженной бессмысленной улыбкой повторяли отдельные опознанные слова: "мазл, гезунд, шиксе, геволт, мишигене... " и были абсолютно счастливы. Офонаревшие от этого зрелища менты недоумевали, что происходит, видимо, лишний раз убеждаясь, что понять этих евреев невозможно, и на всякий случай держась поодаль.

Концерт длился часа три и час еще благодарная публика бисировала. Ошалевшие и измотанные артисты, думаю, не только не видали, но и не мечтали о таком успехе даже в ранней романтической юности. Наконец, заваленные цветами, на плохо слушающихся ногах они уползли за кулисы, а красномордый народ, размазывая по возбужденным лицам слезы, помаду и сопли, потянулся к выходу. Я сама прорыдала весь концерт, периодически хохоча над самой собой.

У выхода рядом с нами оказалась пожилая пара. Щегольски одетый профессорского вида седой дядька, аккуратно оберегая жену от толчеи, громко сказал: "Рива, какое же говно этот концерт! Но я взял билеты еще на завтра и на четверг. Где еще ты увидишь такой зал, да и вообще неизвестно, повторится ли это еще когда-нибудь при нашей жизни... "

Я рада, что при их и нашей жизни это, причем в большом разнообразии и куда более достойном исполнении, повторялось не раз и повторяется до сих пор, уже не вызывая ни такого ажиотажа, ни таких эмоций, но такого зала мы действительно никогда больше не видели. В свете текущих событий — и вряд-ли увидим еще, разве что в аэропорту.

Зала абсолютного народного единства...