Хотя Трамп может быть нелепым, он никогда не говорил ничего ироничного, забавного или даже слегка смешного — ни разу, ни разу. Я говорю это не риторически, я говорю буквально: никогда.

Для британцев отсутствие юмора почти бесчеловечно.

Но в случае с Трампом это факт. Он, кажется, даже не понимает, что такое шутка – для него шутка – это грубый комментарий, безграмотное оскорбление, акт непринужденной жестокости.

Трамп подобен троллю: он никогда не смеётся и не забавляется; он лишь визжит от восторга или насмешки.

И самое страшное, что он не просто произносит грубые и глупые оскорбления: он на самом деле думает, когда их произносит. Его разум – всего лишь роботизированный алгоритм мелких предрассудков и инстинктивной злобы.

В нём нет ни иронии, ни сложности, ни тонкости, ни глубины. Всё поверхностно. Мы видим в нём человека без внутреннего мира, без души.

В Британии мы традиционно на стороне Давида, а не Голиафа. Все наши герои – отважные аутсайдеры: Робин Гуд, Дик Уиттингтон, Оливер Твист.

Трамп не отважный и не аутсайдер. Он – полная противоположность.

Он даже не избалованный богатый мальчик и не жадный толстосум. Он скорее похож на большого белого слизняка, привилегированного Джаббу Хатта.

И, что ещё хуже, он хулиган.

Когда он оказывается среди хулиганов, он внезапно превращается в хнычущего приспешника.

Он бьёт сверху вниз — то, чего джентльмен не должен, не может и никогда не должен делать — и каждый его удар приходится ниже пояса. Ему особенно нравится бить уязвимых или безмолвных — и он бьёт их, когда они лежат.

Поэтому тот факт, что значительное меньшинство — возможно, треть — американцев наблюдают за тем, что он делает, слушают, что он говорит, а затем думают: “Да, он, похоже, в моём вкусе”, является источником замешательства и большого огорчения для британцев.

В конце концов, невозможно прочитать ни одного твита или услышать, как он произносит одно-два предложения, не уставившись в бездну.

Он превращает простоту в вид искусства; Он — Пикассо мелочности, Шекспир дерьма. Его недостатки фрактальны: даже у его недостатков есть недостатки, и так до бесконечности.

В мире всегда были глупые люди, и злодеев тоже хватало. Но редко глупость была настолько злой, а зло — настолько глупым.

Он заставляет Никсона казаться заслуживающим доверия, а Джорджа Буша — умным.

Если бы Франкенштейн решил создать монстра, состоящего исключительно из человеческих недостатков, он бы создал Трампа, и раскаивающийся доктор Франкенштейн в отчаянии закричал бы: “Боже мой, что я создал? ”.

Если бы идиот был бы телешоу, Трамп был бы его декорациями".

Когда я поступил в Современник, меня поселили у Кремля в роскошном доходном доме Егоровой-Скарчинской. Построен он был на средства представителя купечества Сергея Андреевича Егорова, а тот, в свою очередь, оформил его на супругу. После революции дом, конечно, национализировали, и большевики расселили в нем всяких видных деятелей коммунистического движения. Чтоб им было удобнее на работу (в Кремль) ходить.

В квартире № 13 жила сестра Ленина Анна Елизарова с мужем, в квартире № 7 — любовница Ильича Инесса Арманд. Сам вождь, конечно, тоже здесь был частым гостем.

В огромной многокомнатной квартире Инесса жила одна, а в 1970-е из нее сделали коммуналку из 11 каморок и поселили в них малоизвестных (тогда еще) актеров театра Современник – Петра Вельяминова, Валентина Гафта, Валерия Хлевинского, Юрия Богатырева, Ольгу Богданову, меня и режиссера-постановщика театра Иосифа Райхельгауза...

Мужики! А часто ли вы селите своих любовниц в 11-комнатные квартиры, напротив Кремля (памятника В. Ленину в городах кроме Москвы)?

— Послушайте, Карен, тут недалеко в Ники... Никип...

— В Никифоровке? — подсказал Шахназаров.

— Йес! Так вот, там в сельшопе...

— В сельпо, — терпеливо поправил Карен Георгиевич.

— Да! Там продаётся отличное шерстяное пальто, тёмно-серое. Но стоит дороговато — 17 рублей. Не одолжите десятку?

Шахназаров, улыбаясь, дал деньги. Макдауэлл купил пальто — то самое, что висело в сельпо четыре года и давно вышло из моды. Для местных это была дорогая реликвия, для него — экзотический трофей.

Но главное открытие ждало его позже. На вечере у местного жителя Федора, за стаканом самогона (который Малкольм сравнил с виски), зашёл разговор о футболе. Закусывали солёными грибами.

— Оу, трюфели? — восхищённо спросил британец.

— Нет, грузди, — просто ответил Федя.

После третьей стопки они понимали друг друга без перевода. Федя вспомнил, что через 10 минут начинается матч. Макдауэлл, заядлый болельщик, обрадовался.

— Отлично, щас всё будет... — сказал Федя и вышел во двор.

Британец ожидал увидеть телевизор. Вместо этого он увидел, как Федя достаёт из сарая шест с крюком, надевает толстые резиновые перчатки и закидывает импровизированную конструкцию на линию электропередачи. По кабелю, идущему вдоль шеста, ток поступал прямиком в дом.

— Тэд, но это опасно! — воскликнул Макдауэлл.

— Да ладно, Мишаня, че ты... — отмахнулся Федя.

Матч они посмотрели. А вечером Макдауэлл сказал Шахназарову:

— Я восхищён вашим народом. Они брутальны, неприхотливы и нигде не пропадут. Да, ваша страна переживает не лучшие времена, но с такими людьми вы всегда возродитесь...

Через несколько дней Шахназаров заехал в Никифоровское сельпо. Продавщица, смеясь, рассказала ему про "полоумного иностранца", который купил залежалое пальто за 17 рублей. Все четыре года никто из местных не брал его — слишком дорого и немодно. А тут нашёлcя ценитель.

Эта история — не просто забавный случай. Это встреча двух миров: британской утончённости и русской изобретательности. Макдауэлл увёз из России не только пальто, но и уверенность: эта страна держится на людях, которые могут подключить телевизор к ЛЭП шестом, но при этом остаются гостеприимными, щедрыми и непобедимыми.

P. S. Пальто, купленное Макдауэллом, стало символом той поездки. Возможно, оно до сих пор хранится где-то в его гардеробе — как напоминание о том, что настоящая роскошь не в брендах, а в историях, которые за ними стоят.

"ЗнаТоКи" он смотрел в детстве, но — признаётся — далеко не каждую серию досматривал до конца. Причина проста: многие серии были нудны. Не помнит ни одного захватывающего детективного сюжета, который мог бы тягаться с Конан Дойлем, Агатой Кристи или хотя бы с Вайнерами. Тех же Вайнеров он в том же возрасте читал — и помнит отлично. А тут — сериал, который при совершенно сером творчестве сценаристов и никудышных операторах (сделавших из детектива подобие ситкома) держался исключительно на обаянии главных актёров.

И то не всех. В основном — на Томине-Каневском. Немножко — на Кибрит. А вот Знаменский был, по его мнению, скучен, блёкл и примерен, "как шахматист Карпов" — гениален, но без эмоций.

Но главный грех сериала — заставочная песня.

"Если кто-то кое-где у нас порой…" — в первый раз её можно было выслушать со смехом. Но с сотого раза она начинала бесить. Лучше бы, считает Лёша, наняли какого-нибудь частушечника, который на тот же мотив выдавал бы к каждой серии новые куплеты. Для профи — дело на минуты. Были бы деньги, хоть копейки и слава всенародная. Но у поставщиков контента фантазии на такое не хватило. Записали чёрт знает что один раз — и вздохнули с облегчением: ставить можно до бесконечности.

Возможно, в этой критике есть доля правды. "ЗнаТоКи" действительно стали явлением не благодаря детективным интригам, а благодаря узнаваемости героев — их человеческим слабостям, шуткам, бытовым диалогам. Они были не столько следователями, сколько соседями по эпохе. А песня… Что ж, песня стала таким же символом советского телевидения, как и гимн — символом государства. Её можно любить или ненавидеть, но невозможно забыть.

Так что Лёша, возможно, не прав в своей категоричности. Но он точно прав в одном: искусство требует фантазии. И если уж делать культовый сериал — то либо с частушечником на каждый выпуск, либо с сюжетами, которые не уступают Кристи. А иначе — остаётся только надеяться на обаяние Томина.