— У нас в Томске, говорит, фамилию Наякшевы уважают. (А может и не в Томске, а в Иркутске? Уже не вспомню).

Мужик был энергичный, оборотистый, нигде конкретно не работал, однако мог себе позволить обедать в ресторанах. Вертелся в околокоммерческих кругах, где-то что-то хапал, где-то зарабатывал — я всего не знаю. Он мало о себе рассказывал.

Будто бы отец у него — генеральской должности, начальник дистанции на железной дороге — полторы тысячи километров пути, десятки станций, сотни единиц подвижного состава, пара тысяч подчинённых — там кроме всего прочего, ещё и вертолёт по статусу полагается.

Семья сильная, по Сибирски основательная — а Коля — раздолбай. Работать не хочет, институт бросил, в армию пытались призвать, просто уехал — ну, что Родине служить он не хотел, на то были основания — но об этом позже, в своё время.

Мы с ним вместе провернули пару дел — мне всё равно тогда в аспирантуре особо было делать нечего — времени свободного достаточно. Помню, я поразился тогда, как легко можно заработать несколько тысяч рублей — а зарплата у меня на кафедре была сто шестьдесят.

Небольшое отступление. Бабушка оставила мне в наследство квартиру — где я и жил тогда. Хорошая квартира — со своим телефоном. Потом на подстанции произошёл сбой — и все телефонные номера перетасовались. Мой в том числе. Я выяснил, с каким номером мне теперь придётся существовать — а тут Коля говорит:

— Слушай, а давай коттеджный посёлок построим?

— Ну, давай.

Объявления в газету были даны на мой номер — Коля жильё снимал, просто комнату — в коммуналку рекламу не дашь. "Всем, кто хочет построить дом в экологически чистом уголке Ленинградской области, предоставляется уникальный шанс... "

Я принимал звонки и записывал желающих. Когда набралось человек пятьдесят, мы арендовали автобус, и поехали на место.

Красивущая ровная поляна размером в полтора футбольных поля, лес вокруг, солнышко на небе. Коля, распихивая по портфелю учредительные документы, и зачитывая из них выдержки, скатился на любимое — "экологически чистый уголок" — вдруг из лесу вышел лось, пофыркал на присутствующих, и пошёл по своим делам — общественность зааплодировала.

Коля собирал предоплату, заключал на бумаге договора, а я разыскивал надёжных строителей- подрядчиков с проектами индивидуальных домов. С дольщиками договаривался — не всем всё нравилось — кому-то хотелось побогаче, кто-то рассчитывал на ограниченный бюджет.

Чтобы согласовать с регионгазом и водоканалом будущее строительство, его надо было вписать в ситуационный кадастровый план — с привязкой по топографическим реперам — это такие вроде основания - точки отсчёта. Я нашёл знакомого геодезиста, мы с ним, вооружившись теодолитом, и схемой реперов, отправились на место.

Бл... дь.

Чуть не утонули. Красивая ровная поляна оказалась бывшим лесным озером — заросшим торфом болотом. Там не то, что строить — там ходить было нельзя — земля под ногами колыхалась.

А Колю я с тех пор больше не видел. Не знаю, сколько денег он слизнул с потенциальных заказчиков, но совесть щемит до сих пор — на телефонной станции вводы отремонтировали, мне вернули старый номер, и все звонки от обманутых "владельцев коттеджей" в экологически чистом месте, достались не мне, а владельцам того телефонного номера, которым я пользовался целых три недели. Денег с этой афёры я не видел ни копейки, думаю, Коля специально меня так подставил. Ну, Бог ему судья. Да и времени сколько прошло.

Единственный раз он выглядел искренним, разговорившись — нет, врать он конечно мастер, но в том случае — и глаза прыгали, и руки тряслись, и голос дрожал. Так не врут. Даже Станиславский сказал бы, по доброму улыбнувшись — "Верю".

Итак. Середина шестидесятых. Сибирский большой город. Коле лет четырнадцать. Утром в воскресенье он просто вышел на улицу по своим делам — глядь, что за движение? Какая- то непонятная колонна людей, двигаются так целенаправленно — ну любопытно же, что происходит?

Подошёл поближе, а тут откуда не возьмись, солдаты внутренних войск вперемешку с милицией, дорогу с обеих сторон перегородили "воронками" — автозак называется, народ пробует разбежаться, да не тут то было — всех заталкивают в машины. Кто пробует сопротивляться — со всего маху прикладом, не церемонясь — и туда же. Стрельнули в воздух пару раз — для острастки.

Коля и оглянуться не успел, как оказался в компании задержанных.

— А что происходит- то?

— Ты кто? Мимо проходил? Ну с крещением тебя. Сейчас узнаешь, что такое Советская власть.

Это были похороны какого-то известного диссидента, что властями было воспринято как антисоветский несанкционированный митинг. Тогда с этим не церемонились. Коле уже после об этом рассказали- в камере.

Задержанных отвезли в монастырь под городом, в келью на четверых пинками затолкали человек сорок. Коля рассказывал так -

— На улице минус двадцать, у нас в камере жара за тридцать — отопления нет, это так надышали. Воздуха нет совсем, мужики стоят потные с красными рожами, полураздевшись- потеют. Под потолком окошко маленькое- разбили, по очереди поднимаем друг друга — свежего воздуха глотнуть. Потолки высокие. Стоим, как кильки в банке. Сесть нельзя — некуда. К утру призывы к справедливости и стуки в дверь прекратились — поняли, что ничего не добьёмся.

— Пить дали на второй день, кормить начали на четвёртый. Самая большая проблема в камере — не переполнить парашу — большой оцинкованный бак — а желающих пополнить содержимое было больше, чем объём бака. Переливалось, воняло. И так дышать нечем, а тут ещё это.

— Большинство в полуобморочном состоянии, морды багровые, глаза выпучены. За неделю двое умерли, один в шоке, еле дышит, один с ума сошёл — это вообще кошмар. Сидит в углу, возле бака и воет. Это даже вытьём назвать нельзя — что-то между звериным рычанием и визгом. Слушать такое постоянно было невозможно — поэтому его били. Били страшно — пока не заткнётся. Тот полежит скрючившись, придёт в себя, отдышится и снова выть начинает. Как завалится — на нём стоять приходилось тем кто поближе — другого места не было.

— Примерно дней через десять появилась-таки врач. Холёная тётка — она даже в камеру не входила. Нос платочком зажимает. Чем-то вроде указки приподняла веко у одного из умерших, потом у второго — мы подносили.

— Да, этих убирайте. В морг.

А третьего, что без сознания лежал — нет, говорит, дышит ещё, пусть здесь побудет.

Шло время. Народ постепенно рассеивался — человека забирали, и он не возвращался. Никто не знал, что там происходит, за дверью. Настала и Колина очередь. Допрос — ровно три минуты — имя, фамилия, дата и место рождения, адрес прописки. Всё. Обратно в камеру.

— Там время по другому течёт, Коля говорил. Я и сейчас не могу точно вспомнить, сколько я там отсидел. После допроса прошёл наверное месяц, когда меня вызвали, выдали справку, что я находился на профилактическом лечении в психдиспансере -

— Ну ты помни, дружок, ты у нас теперь на контроле. Слово лишнее кому скажешь, языком болтать — недолго и снова сюда вернуться. А с протоколом ты знаком уже, объяснять тебе ничего не надо.

По справке получалось — почти три месяца "лечили".

— Я тогда никому ничего не сказал, и родителям тоже — плохо помню, говорил, всё как в тумане. Мать плакала. Отец попробовал повыяснять, но видать и ему в КГБ внушение сделали — замолчал. Вот такая история.

А теперь немного мистики.

История эта, если верить Коле, произошла в середине шестидесятых. Поведал он мне её по пьянке в восемьдесят восьмом — срок давности вышел. А в девяностом был снят фильм — по очень похожему сюжету — название — "Уроки в конце весны".

Собственно, с этого фильма мне всё и вспомнилось. Может совпадение, а может ушлый Коля и сюжет этот ухитрился продать на киностудию? Он такой, с него станется...

А фильм неплохой, хоть там и ляпов достаточно — ну откуда у внутренних войск в СССР, в середине шестидесятых резиновые дубинки?