и всю жизнь проработал на ниве эстрадного искусства. Он танцор и артист оригинального хореографического жанра. Характер у него непростой. У него было с десяток жен, от многих есть дети, о которых он ни дня не заботился, и в общем он самодостаточен, и при том, что он маниакально замкнут на ceксе с девушками, он все-таки всегда создает некие новые прото-семьи, они как и его работа недолговечны, он нигде не задерживается надолго и при всей дружелюбности имеет крайне сложный и необычный характер. Больше всего на свете он обожает ceкс с незнакомками и самого себя. Остальные люди живут, как правило, от дяди отдельно и совершенно его не волнуют.

Короче, я его люблю. В период, когда произошла эта история, он переживал очередной развод, его нынешняя жена, которая моложе его, в двое, если не больше, дядю бросила после 10 лет совместной жизни. Дядя съехал от жены в общежитие в центре Сормова. Жена его снюхалась с соседом, и теперь ему там не рады, объяснил мне он.

Характер у дяди такой, как у моей мамы, ведь это его сестра, с ним лучше не спорить, а лучше сразу согласиться. Не важно, что я не ем жирное или еще что-то, он всегда меня кормил своей домашней едой.

В этот раз была солянка с тремя видами мяса, пояснил мне он. Решил побыстрей съесть эту солянку, чтобы он от меня отстал.

Фотографий моей семьи, которые он обещал мне показать, никаких там не было, какие-то пару штук, но дело было сделано, я уже приехал с другого конца города, и теперь, поняв, что ехал зря, захотелось побыстрее съесть эту солянку и свалить отсюда.

Пока ел, еще тогда подумал, все кусочки мяса аккуратненькие такие квадратики-прямоугольники, а этот кусочек какой-то размохренный, и какая-то на нем полукруглая отметина. Этот кусок я даже я не смог прожевать, и не выплевывать же его, неудобно перед дядей, я стал рвать кусок этого мяса, держа в его руках и в зубах, кое-как удалось его проглотить огромным куском. Просто ничего не оставалось в этой ситуации, попробуй не съешь.

Вышел из кухни дядя, он словно специально туда вышел, дав мне время разобраться с этим куском.

— Ну что? — говорит дядя. Он смотрит на меня добрыми глазами, его рот полуоткрыт, вижу его фирменную улыбку, несколько оголившихся от десен со стальными корнями имплантов спереди торчат, как у вампира, сильно выпирая вперед такая маленькая выдвижная верхняя челюсть, как у Чужого.

— Ну что, смог прожевать? Доварилось мясо?

— Да, говорю, смог! И тут до меня медленно доходит, откуда на этом мясе след такой маленькой полукруглой челюсти, как у Чужого, и почему мясо такое слегка размохрившееся, видать, мясцо это уже кто-то пытался до меня пожевать. Дядюшка скормил мне мясо, которое до этого сам не смог прожевать.

Боже, какое, блин, гадство, больше к нему ни ногой. Блин, что теперь делать? Вышел на улицу, метался по проспекту, то собираясь сунуть два пальца в рот, то, может, в аптеку за слабительным, чтобы как-то вышло из меня это гадкое мясо, которое передо мной жевали другие люди, пусть и родные.

А вы бы что сделали на моем месте?

малостоящие aзиaтскиe жизни. Иногда я думаю, что в отпуске историей страны лучше не интересоваться.

Раньше про Албанию рассказывали с ужасом. Где-то там, в горах, прячется страна-затворник, и нищие крестьяне, не ведающие электричества, уныло ковыряют землю на осликах и волах. На самом деле этот затворник всем и всегда был позарез необходим. И грекам, и римлянам, и вандалам, и болгарам, и туркам, и сербам, и итальянцам, и немцам, всем. Маленькая страна с выходом на Адриатику и Ионическое море — это вам не кусок хмурой тундры. Как мы поняли из отрывочных и поверхностных сведений, на момент окончания Второй Мировой, пережив последовательно несколько оккупаций, албанцы были обреченно бедными аграриями, безграмотными на 98 процентов. И на этом фоне к власти пришли коммунисты. Сами пришли, в отличие от соседей, без братской помощи, своими силами справились, своими домашними пассионариями обошлись, добровольно и с песней, по принципу "хуже уже быть не может".

Тут можно было бы написать, что дальше все было предсказуемо, но кто в самом жутком помутнении разума может предсказать страну-концлагерь, тридцать седьмой год длиной в сорок четыре, добровольную изоляцию от всего мира, где даже Советский Союз и Китай — это прeдaтeли, приспешники Запада, вpaги, растоптавшие идеалы сталинизма? Больше, больше aдa, "уголовные статьи должны быть жестче и строже сталинских", оборвем все связи, нароем инфернальное количество бункеров по всей стране, чтобы торчал такой в каждом дворе, чтобы страх и паранойя подмешивались в чай; репрессии пятидесятых, репрессии шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых, этнические чистки по принципу борьбы с партизанами — рот открыл один, а мы пoкapaeм всю область, будем силкoм paзъeдинять ceмьи, вышлeм их в труднодоступные районы, чтобы пoлзaли там от дома до поля под надзором полиции. Казалось бы, куда ж высылать-то, страна с гулькин нос. Ничего, выкрутились, нашли места. Тайная полиция в каждом окне, и от этой жути ты уже готов донести сам на себя. Ждали нaпaдeния вpaгoв-югocлaвoв, голодали, боялись, умиpaли, пытaли друг друга, сходили с ума. Только по официальным данным репрессиям подверглась треть страны. Объявив первое в Европе атеистическое государство, взopвaли цepкви, взopвaли мeчeти, верить запретили, за крeщeниe kaзнили. Едешь сегодня по деревням и думаешь, что ведь пейзажи кажутся такими близкими, итальянскими, но что-то все равно не то. А церквей нет. Ни в одной деревне не торчат ни шпили, ни минареты, только в больших городах строят их заново — новые и глянцевые.

Машина, рояль, магнитофон не просто были недоступны, а запрещены. И ясно, что их всё равно было ни купить, ни достать, но даже свались они с неба, владеть "буржуйским" считалось преступлением, и аскетизм вынужденный умножался на насаждаемый.

А потом рабочие, чьи условия труда в статьях про Албанию сейчас называют "диккенсовскими", с диким остервенением лoмaли, кpyшили, жгли, рвaли и кpoмcaли все памятники Энверу Ходже, все его портреты, книги, его изречения, высеченные на камне, его цитаты на красных тряпках, натянутых над сценами в дворцах культуры. От этих дворцов сейчас тоже торчат одни остовы. Иногда попадается по дороге такое страшное: полуразрушенные колонны, кривой фасад, куски гипсовых пионеров с ржавыми горнами, призрак сталинской городской архитектуры, останки социалистической жути.

А потом к ним пришли девяностые и они все чуть не умepли. Деньги одномоментно исчезли. Ни пенсий, ни накоплений, ни еды, ни работы. Армия и полиция разбежались. Из тюрем ушла охрана, открыв двери, и арестанты однажды утром обнаружили, что они больше никого не интересуют. Орды мафиозных группировок рвaли остатки страны между собой. Молодые люди бросились прочь, и это самый тяжелый и непоправимый урон, который был нанесен Албании. Немецкий обозреватель в докладе CDU употребил ветхозаветное слово Exodus, "a tremendous loss", сказал он. Бежали подросшие дети, одни, без родителей. Я вообще не могу себе этого представить. Это как?? "Мы с папой не можем, бабушка и дедушка больны, мы их не бросим, беги один, ты уже почти взрослый мальчик, тебе повезет. "Так? В страну вошли итальянские войска, они не могли и не пытались навести порядок, они просто охраняли грузовики с гуманитарной едой.

У нас говорят “there is no business like show business”. Но я бы сказала то же самое про туризм.

Вдруг в какой-то момент выяснилось, что весь этот ад происходит в совершенно райских декорациях — длинные изящные галечные пляжи, теплое-теплое море со всеми подходящими сюда идеальными цветовыми эпитетами — и темно-голубое, и светло-зеленое, и лазурное, и изумрудное, и бирюзовое, и какое угодно, и вода такая чистая, как бывает только на островах, и дивный климат, полугреческий, полуитальянский. Оказывается, не нужно пахать на волах, вот же он, Клондайк, лежит под ногами, и потянулись туристы, и запрыгали по склонам белые отели, их широкие длинные балконы напоминают по форме волны, спускаются ступенчато, красиво, никаких больше коробок и прямых углов, изыск, мягкость линий, открыточный и манящий курортный дизайн, и вдоль каждого белая лестница, и над ней цветы, и кругом цветы, и на каждый этаж можно попасть с улицы, как часто строят на побережьях. Террасы, завтраки на море, кофе, ступеньки прямо на пляж, зонтики, и вдоль берега вся кухня итальянская, и на гриле дымятся осьминоги и кальмары, и официанты носятся с ведерками и бокалами, а чуть уедешь вглубь — на вертелах крутятся бараны целиком, пекутся слоеные пироги и албанский сыр, и везде хорошее вино, и улыбки, и радостная доброжелательность удивленной свалившимся счастьем и еще не перекормленной туристами страны.

Народу в сентябре совсем мало, пляжи тихие, а бархатный сезон по-настоящему бархатный, не только по календарю, как в Испании, когда что август, что сентябрь — здравствуй, сковородка раскаленная. Жары нет, а море теплое, почти тропическое. В предпоследний день после обеда вдруг полил дождина, загоральщики разбежались, наши дети уползли в отель, и на всем длинном берегу остались только мы, сидящие в бурлящей воде, как в теплой ванне, ошалевшие от блаженства, а еще два грустных бармена, которые не смогли бросить нас на произвол стихии, без внимания, заботы, тепла, любви и мохито.

Смотришь на это и думаешь, что море лечит шрамы любого масштаба. Еще немного, и всё затянется, забудется, и будет тут маленький тихий филиал рая, весь из волн, пляжных зонтиков, белых платьев и бугенвиллей.

Lisa Sallier

вовремя на работу после первомайских праздников. В те времена такие вопиющие случаи нарушения трудовой дисциплины было принято показательно разбирать на партсобраниях и заседаниях профкома. Очень хорошо подобная сцена показана была гениальным Георгием Данелия в "Афоне" ("вот вечно тебе, Борщов, больше всех надо, пусть бы Вольдемар в фонтан и нырял! ").

Предмет разбирательства — прогул цельного рабочего дня Василием.

Председатель: — Ну что, товарищи, разберёмся, почему товарищ Василий позволяет себе невыход на работу! И примем соответствующие меры! Товарищ Василий, так почему Вы позволили себе внеплановый выходной? Не нагулялись?

Василий: — Товарищи! Я не просто так! Я отмечал день рождения!

Председатель: — Мы все отмечаем дни рождения! Это что, повод не работать? Чей же такой день рождения Вы отмечали?

Василий, сделав максимально серьезное лицо: — Карла Маркса!

Аудитория взорвалась дружным смехом. Когда все успокоились, стало понятно, что случай непростой. Председатель завис и усиленно обдумывал, что сказать на такое политически фундаментальное заявление, и наконец, произнес: — Как же Вы отмечали день рождения Карла Маркса?

Василий, без тени улыбки: — Ну как, как... Пошёл в магазин, купил поллитру.

Председатель: — А потом?

Василий: — А потом, конечно, выпил.

Аудитория пережила вторую волну хохота. Василий оставался настолько серьёзным, что по его лицу можно было сделать вывод, что он про себя поёт "Интернационал". Председатель очень сильно думал, что делать дальше, и, наконец, принял решение, обратившись к секретарю собрания: — Анна Ивановна! Посмотрите, пожалуйста, по календарю, когда день рождения Карла Маркса!

Анна Ивановна удалилась. Рядовые участники собрания, они же общественность, начали подхихикивать и отпускать комментарии юмористического характера, мол, действительно неплохо бы когда выпить хочется календарь купить, там же ещё Фридрих Энгельс и другие выдающиеся личности есть. Наконец, вернулась Анна Ивановна и публично подтвердила, что Василий отмечал день рождения Карла Маркса именно в день рождения Карла Маркса. Здесь уже, подхихикивая, задумались все присутствующие. Дело явно принимало политический окрас. С одной стороны, прогул есть прогул. С другой стороны — написать в протоколе заседания профкома, что работник завода прогулял смену, отмечая день рождения самого Маркса... Как наказывать за такое?

После долгих раздумий Василию "поставили на вид", он отделался простым предупреждением. Хотя в те времена за прогул можно было легко вылететь с работы причем с плохой характеристикой. А за Василием прочно закрепилось прозвище "марксист".

прозрачная, — она была невероятно весёлая и энергичная! Этот человек просто излучал позитив, — вокруг неё всем становилось радостно!

После этого мы не встречались, но интересовались: как там бабушка? Новости всегда радовали: например, родня отправилась во Франкфурт потусить, а бабушка с ними, и зажигала до утра на зависть молодым!

Такие примеры очень дорогого стоят, — ты понимаешь, что можно встречать старость не только в инвалидном кресле с потухшим взором и с трясущимися руками, но и в пивной на кураже!

В какой-то момент я вдруг спросил: а бабушка она с какой стороны, — с папиной или с маминой? Мне объяснили: ни с какой. Она приёмная.

Когда-то маленькая девочка стала круглой сиротой. Тогда эти вопросы решались просто: после службы в храме, на которую собиралась вся община, священник, оглядев присутствующих, показал пальцем на одну семью: вы забираете ребёнка.

Обсуждений не было. А чего там обсуждать-то? Семьи были большие, пять-шесть детей. Ну, будет на одного больше, в чём проблема? Как мудро заметил Тевье-молочник в пьесе Григория Горина: "Ещё одна тарелка супа стол не перевернёт".

В итоге девочка получила новых родителей, а в придачу кучу братьев-сестёр. Потом она выросла, замуж не вышла, так уж вышло, простите за тавтологию. И какой-то момент стала самой взрослой в семье, матриархом, так сказать.

Её все любили и уважали. Когда годы начали брать своё, она стала редко выходить из дома ("ходунки" категорически отвергала — "я же не старушка, с ними ходить! "). Но в одиночестве не оставалась никогда — родственники навещали каждый день, в том числе приезжая специально с других континентов, куда пораскидала жизнь родню. А на похороны бабушки собрались вообще все, — эта утрата объединила даже людей, которые давно не общались.

Отпевали её в том же храме, где когда-то батюшка решил её судьбу.

Вот и вся незамысловатая история приёмной бабушки.

Ах, да. В той самой семье, на свадьбе которой мы познакомились, долгожданная девочка родилась через несколько месяцев после кончины бабушки. И когда в доме наводили порядок, чтобы детскую кроватку поставить, решили выкинуть кучу открыток, эти ирландцы, такие старомодные, до сих пор шлют друг другу открытки по праздникам.

В числе других нашлась открытка от бабушки, с Рождеством. В открытку были вложены сто евро, их никто не заметил раньше.

Обычно в рождественскую открытку денег не кладут, не тот повод. А бабушка почему-то положила.

Когда писалась открытка, ещё никто ничего не знал, даже будущие мама с папой… А бабушка их поздравила. С Рождеством!