В 4-м семестре в рамках курса общей физики нам читали оптику. Читал ее глыба, матерый человечище, многолетний руководитель сборных России по физике, автор многих учебников и задачников, человек с неоднозначно трактуемой фамилией Козел (ударение на первый слог, что впрочем, к делу отношения не имеет). Регламент сдачи экзамена в то время (да и сейчас кажется) был таков: через несколько дней после письменного экзамена был экзамен устный. Оценка за письменный экзамен в зачетку не шла, а задавала лишь вектор и общую планку устного экзамена, по итогам которого и шла оценка в зачетку. Так, к примеру, получив трояк на письменном экзамене, надеятся на что-то выше четверки нельзя было. Впрочем, был один путь Воина: добровольно попроситься к лектору на устном экзамене. Лектор имел негласное право поднимать оценку на два очка и с трояка можно было скакнуть сразу на пятерку...

Об этом я и думал, получив ужаснувшую меня тройку на письменном экзамене, когда сказал семинаристу: — я хочу к лектору.

В отличие от других преподавателей, очереди к Станиславу Мироновичу не было, и через 5 минут я уже сидел рядом с ним.

— ну, давайте-ка для затравки вот вам задача, — сказал он, и отошел вниз

"потрещать" с коллегами. Минут через пять я набросал примерный план решения, а он, в свою очередь, направился ко мне, сел рядом, и только успев сказать "ну-с, посмотрим"... в аудиторию вошел, нет, вбежал, влетел, человек. Был он лет 60-ти, что однозначно выдавало в нем принадлежность к касте преподавателей. Глаза его наводили на мысли об амфетаминах и неведомых тогда энергетиках.

Быстро окинув аудиторию взглядом, он взлетел на наш ряд и быстро подошел к С. М.

— ты чего?! помнишь, мы ж тогда грант выбили на <эту хреновину>! Мы сделали её! ща запускать будем! Бежим скорей смотреть!

— да я не могу, ты чего. У меня студент вон сидит.

— ты чего, балда! Когда еще случай будет!

— а студент как же! Не могу я!

— ай, да ну тебя! (и сделав рукой жест который можно было фривольно истолковать как "ну и сиди тут как лох") — безумный человек слетел обратно вниз и убежал из аудитории.

На С. М. было больно смотреть. Он дернулся было вдогонку, потом обернулся, будто вспомнив, ко мне, дернулся опять, обернулся, выхватил со словами "ну что там у вас? " у меня листок с планом решения из рук, посмотрел пару секунд и со словами — ну, я вижу, у вас тут все правильно, давайте зачетку — схватил зачетку, вписал в нее "отл" и со словами — подожди! — выбежал из аудитории...

Все расположились на воздухе, в саду. Уже середина дня. Я разговариваю с кем-то, по-моему, с Лакшиным, и вдруг вижу — Рина Зелёная. Я знал, что она не знакома с Твардовским, поэтому подбежал и спрашиваю: "Рина, что происходит? "А она говорит: "Я приехала к тебе явочным порядком. Мне Шуня (мама моей жены) сказала, что вы у Твардовских, вот я и приперлась.

Конечно, еë тут же узнали, посадили за стол. Она выпила водки. Всё вроде обошлось, и тут она подкрадывается ко мне, дёргает меня за рукав и говорит:

"Гердт, я хочу выступить перед Александром Трифоновичем.

"Рина, — отвечаю я, это невозможно! Вы что, с — ума сошли? Перед кем вы собираетесь выступать — здесь цвет русской литературы, а вы с вашими эстрадными штучками".

"Нет, — твердит она, — я всё-таки хочу. Объяви меня".

Я убегаю от неё, перехожу к другой компании, но она меня всюду преследует, продолжает дергать, щипать и всё повторяет: "Ну я хочу выступить, ну объявите меня".

Наконец, устав от этих упрашиваний, я сказал: "Александр Трифонович, перед вами хочет выступить Рина Зеленая".

Сразу стало тихо, и вдруг она как на меня накинется: "Вы что, идиот? Вы с ума сошли как это возможно, здесь? В какое положение вы меня ставите, тут такие писатели, и вы хотите, чтобы я выступала со своими эстрадными штучками. Да как вы вообще пускаете его в дом, этого придурка, он же вам дачу спалит! Боже мой, ну как вы могли меня объявить! Ну да ладно, раз уж объявили, придётся выступать".

Я совершенно обалдел от такого нахальства. А она преспокойно стала выступать. И знаете, я такого счастливого Твардовского в жизни не видел. Он заливался слезами, катался по дивану. А наутро пришел к нам и говорит: "Ну, Зиновий Ефимович, то, что вы мне скамейку подарили, Это, конечно, — здорово, хорошая скамейка, но то, что вы специально для меня привезли из Москвы такую артистку, -вот это незабываемый подарок!".