часть пожарного подразделения сообщили, что в доме таком-то, по такому-то адресу начался пожар на первом этаже в парадном. Немедленно на место выехала команда пожарных, которым не суждено было встретить новый год спокойно, в семье.

Всех жильцов нижних этажей вывели на улицу, пожар потушили. Оказалось, что кто-то подпалил кучу автомобильных покрышек под лестницей. Когда дым рассеялся, люди вернулись в свои квартиры и обнаружили... что праздничный стол — чистый! Даже скатерть исчезла! И тарелки.

А несколько дней назад, перед случившимся, в отделение милиции поступило сообщение, что возле офиса одной из фирм, которая находится возле этого дома кто-то срезал голубую ель — какую-то очень дорогую породу хвойных деревьев.

Пожарные вернулись в часть, уже вроде бы все спокойно, вызовы новые не поступали, хотели уже и сами на работе встретить новый год как положено — с шампанским, водкой и т. д. Но не тут-то было!

Где-то в три часа ночи раздался звонок. Сообщили, что по адресу, куда они выезжали несколько часов назад, горит подвал, только теперь пожар был в соседнем доме. На этот раз горели не покрышки, а именно подвал. Пожарные справились с огнем, и вынесли из подвала пьяных бомжей. Тут ситуация начала проясняться...

Зашли в подвал и в углу обнаружили ту самую голубую ель, украшеную консервными банками. На полу были разложены скатерти, украденые вместе с едой из соседнего дома... Пожар начался когда кто-то из бомжей уснул с сигаретой на матрасе. Сами они выползти не смогли. Зато как погуляли!

излагался. А партия уделяла большое внимание моральному облику своих членов, — передового отряда строителей коммунизма.

На практике это выливалось в то, что жены загулявших мужей-коммунистов бывало обращались за содействием в парторганизацию по схеме "Мой муж подлец, верните мне моего мужа!". И этих коммунистов разбирали на партсобрании, осуждали, и нередко возвращали в лоно семьи. Иначе было лишение партбилета и крест на карьере. Но не всегда все шло по сценарию. Об одном отклоняющемся случае я младшеклассником услышал из не предназначавшегося для моих ушей разговора взрослых.

Довольно крупная для райцентра организация, насчитывающая несколько десятков человек. В том числе там работает семейная пара лет 40, он — коммунист. Жена уличила мужа в измене, пожаловалась в партком. Созвали собрание, зал с коммунистами, президиум, все серьезно. Предоставили слово заявительнице. Та стала гневно, с пафосом осуждать морально разложившегося мужа. Президиум и зал слушают очень внимательно, не перебивая. Муж сидит, как в воду опущенный. Женщина уже все сказала по существу, но видя, как здорово она унизила мужа-подлеца, и как внимательно все ее слушают, зарделась, вошла во вкус, и с еще большим энтузиазмом продолжила гневно изобличать мужа. Собрание затягивается. Президиум и рядовые коммунисты продолжают, не перебивая, внимательно и серьезно слушать жену изобличенного в аморалке товарища по партии, пребывая в некоторой задумчивости. И тут вдруг из зала раздается голос рядового честного коммуниста:

— А что ты так раздухарилась, обличая? Ты же сама со мной спала!

Обличительница лишилась дара речи. В зале установилась напряженная тишина. Обличаемый в аморалке муж-коммунист продолжал сидеть, как в воду опущенный. Через некоторое время один из рядовых коммунистов, сидевший в задних рядах, стараясь не привлекать к себе внимание, покинул зал. Его примеру потихоньку последовали и другие.

Собрание закончилось в тишине, без принятия решения и даже без объявления об его окончании. "Интернационал" не исполняли.

П. С. Ну, за честных коммунистов!

также брался за любую оплачиваемую работу.

Несмотря на почти безнадежное положение, у двоих детей была мечта. Они хотели развивать свой талант в искусстве, но они знали, что их отец не сможет отправить ни одного из них на обучение в Академию в Нюрнберг. После долгих ночных обсуждений эти два мальчика заключили соглашение друг с другом. Они решили бросить монету. Проигравший пойдет работать в шахты, и на свои заработки будет оплачивать обучение брату. А потом, когда брат закончит обучение, он будет оплачивать учебу своему брату, работавшему в шахте, продавая свои работы, а если будет нужно, то также работая в шахтах.

Они бросили монету в воскресенье утром, после церкви. Альбрехт Дюрер выиграл и поехал в Нюрнберг. Альберт пошел работать в опасные шахты, и на протяжении четырех лет он оплачивал обучение брата, чьи работы в Академии сразу же стали сенсацией.

Гравюры Альбрехта, его ксилогравюры и его картины превосходили даже работы многих его профессоров. К моменту окончания учебы он уже стал зарабатывать неплохие суммы за свои работы. Когда юный художник вернулся в свою деревню, семья Дюрер устроила праздничный обед на лужайке, чтобы отпраздновать триумфальное возвращение Альбрехта.

После долгого и незабываемого обеда, за которым звучало много музыки и смеха, Альбрехт встал со своего почетного места во главе стола, чтобы поднять тост за своего любимого брата, который столько лет жертвовал, чтобы исполнить мечту Альбрехта. В конце своей речи он сказал: "Теперь, Альберт, мой благословенный брат, пришел твой черед. Теперь ты можешь поехать в Нюрнберг за своей мечтой, и я буду заботиться о тебе".

Все повернулись с ожиданием к Альберту, который сидел в другом конце стола. Слезы потекли по его бледному лицу, он покачал головой, всхлипывая и повторяя: "Нет... нет... нет... нет". Наконец он встал и вытер слезы. Он посмотрел на лица людей, которых он так любил, а потом, подняв руки к лицу, мягко сказал: "Нет, брат. Я не могу поехать в Нюрнберг. Уже слишком поздно для меня. Посмотри! Посмотри, что эти четыре года в шахтах сделали с моими руками! Кости на каждом пальце были переломаны как минимум один раз, и недавно у меня появился артрит в правой руке, что я даже не могу удержать бокал во время тоста, а уж тем более я не смогу провести красивые линии на пергаменте или холсте карандашом или кистью.

Нет, брат, для меня уже поздно". Более 450 лет прошло. Сейчас сотни портретов, рисунков ручкой или серебряным карандашом, акварелью, рисунки угольным карандашом, ксилогравюры и гравюры на меди висят в каждом великом музее в мире. Скорее всего, вы знакомы хотя бы с одной работой Альбрехта Дюрера. Может быть, у вас дома или в офисе также висит репродукция одной из его работ.

Как-то, чтобы отдать дань уважения Альберту за всю его жертву, Альбрехт нарисовал загрубевшие руки своего брата, направленные в небо. Он назвал свою сильную картину очень просто: "Руки". Но весь мир почти сразу открыл свои сердца этому шедевру и назвал эту картину "Руки молящегося".