что о смерти.

В те дни Мама жила прямо там, в палате, рядом с Папой, ночевала на трех стульях, а днем ненадолго прибегала домой, чтобы помыться, сварить и обложить подушками кашку и сразу назад.

В палате Мама всегда была бодра, весела и легкомысленна, шутила даже. Беззвучно плакала только за дверью, когда в умывальнике мыла посуду.

С папиной работы послали сотрудницу с апельсинами, ей поручили проведать и узнать — как там Юрий Васильевич и насколько все у него серьезно?

Тетка вошла, поздоровалась и почти не выдала своего испуга, увидев изменившегося отца.

Через полторы минуты, она поднялась со стула, сказала: "Выздоравливайте, Юрий Васильевич", и попятилась к дверям.

Тут в палату вошла веселая Мама с помытой мисочкой в руках и лицо ее моментально нахмурилось. Мама уничтожающе сверкнула глазами на посетительницу и с металлом в голосе заговорила:

— А вы кто еще такая? Чего приперлась? Стоит жене на секунду выйти, как она тут как тут?! Что смотришь? Глаза твои бесстыжие! А ты чего там лежишь, улыбаешься? Я не посмотрю, что ты больной! Я тут кручусь — верчусь, ночи не сплю, а за моей спиной! Что это еще за фифа? Больной, больной, а, смотрю, не теряешься! Ты прекрасно знаешь — со мной шутки плохи.

А ты еще здесь? Давай отсюда, и чтобы духу твоего больше…

Испуганная тетенька, зачем-то извинилась и, не прощаясь, выскочила в коридор.

Папа улыбнулся одними губами и тихо сказал:

— Мамочка, ну ты что творишь? Это же Ольга из моего отдела.

— А мне хоть Ольга, хоть Галя, нечего их приваживать. По стенке ходит, а туда же. Выпей вот лучше кефирчику, а я пойду предупрежу на вахте, чтобы ее больше сюда не пускали. Все.

Мама подскочила и решительно вышла из палаты.

Я никогда в жизни не видел сцен ревности в исполнении своих родителей и был, мягко говоря, поражен.

На всякий случай выскочил за Мамой в коридор, мало ли что она там натворит в таком состоянии.

В самом конце длинного коридора, Мама догнала растерянную Ольгу и сказала:

— Ради Бога простите меня, но вы должны понять… Передавайте там всем вашим привет и спасибо.

Оля, у меня к вам большая просьба, только не откажите: если сможете, придите к нему еще хотя бы раз. Пожалуйста. Ладно? Только я вас очень прошу, не оттягивайте. Лучше завтра…

Несколько раз в день Аркадий записывал показания в специальный журнал.

А еще была МАРЛЯ. Обычная марля, 1 кв. метр на рамочке. Раз в неделю Аркадий вешел новую марлю, а снятую укладывал в специальный пакет, опечатывал сургучной печатью и сдавал куда следует. Марлю отсылали куда положено и умные люди сделав анализ этой марли всегда точно знали — что в воздухе витает. Видать под землей было что-то особо секретное, о чем супостат и пронюхать не был должен.

Только с некоторых пор стали на площадку к Аркадию очкарики захаживать. Так называли офицеров, которые строем ходить не умели, форму на них сидела коряво, носили они очки, но были, видать, шибко умные, т. к. работали все под землей и строевые офицеры относились к ним почтительно. Ходят очкарики и все смотрят и смотрят. А чего смотреть? У Аркадия все в порядке, как положено. Но всех очкариков уж очень интересовала МАРЛЯ.

— Как вы ее вывешиваете?

— Как снимаете?

— Как пакуете и в какие пакеты?

— А каким это вы сургучом те пакеты опечатываете?

... Ну привязались...

— Да как в инструкции написано, так и делаю...

Один очкарик даже сам приходил марлю снимал, паковал и новую вывешивал. А все чего-то им не нравится, ходят, головами крутят. Да вот и комиссия недавно из Москвы приезжала. Часть проверяли, и опять, среди прочего, МАРЛЕЙ интересовались. Аркадий не переживал, а зачем? Дембель близок, готовиться надо, альбом рисовать, да мало ли забот...

А вот на днях Аркадий с Серегой, дружком своим разговаривал. Серега и пожалуйся, дескать стережем мы тут незнамо что, а оно это самое все здоровье-то и подорвало.

— Как определил? , интересуется Аркадий.

— А чего там... молвил Серега, я здоровье как проверяю? А вот на столб малую нужду справляю, и стараюсь повыше попасть. Ну так вот, в начале службы на ладонь выше головы доставал, а сейчас заметно ниже.

Ну поржали они, а Аркадий и спроси:

— Слышь, Серый, а ты на каком столбе здоровье проверяешь?

— А я как бойцов на посты разведу, так и к столбу подхожу. Ну чтоб на свежем воздухе... во-он на том сначала, а он, зараза из караулки виден, мне летёха наш замечание сделал. Так я потом на другой столб переключился.

— А на какой?

— А вон он...

Столб стоял в двух метрах от МАРЛИ. Аркадий все понял. Серега здоровье проверяет, а результаты проверки в виде мелких, пардон, брызг, оседают на МАРЛЕ. Или не оседают. В зависимости от направления ветра.

Вечером Аркадий подошел к своему земляку-майору и завел разговор о родных краях, о рыбалке на озере Банном, и пр. и др. А в конце разговора поинтересовался — можно ли откорректировать результаты анализа марли?

— А чего их корректировать и в какую сторону? Поинтересовался майор.

— Так это... на мочевину бы откорректировать...

—???

Аркадий взял с майора честное офицерское слово и рассказал все, не называя имен.

Майор слово сдержал, результаты откорректировали, все сошлось тютелька в тютельку. Очкарики вздохнули спокойно. Через месяц Аркадий с Серегой дембельнулись.

жив?

— От этого никто не умирал.

Одна из фундаментальных традиций Бауманки заключается в том, что после защиты диплома необходимо съехать на тазике с верхнего этажа своего общежития вниз, на улицу. Я мечтал об этом с первого курса, когда впервые увидел как съезжают дипломники.

Итак, возвращаешься с защиты, берешь металлический тазик. А дальше

1. Произносишь тост, славишь Бауманку и друзей. Рюмку водки хлобысь.

2. Затем садишься в тазик, разгоняющий бобслея берет тебя за ноги и аки северный олень несется вниз. На лестничной площадке остановка и снова пункт номер 1.

Из-за того, что на каждой лестничной площадке надо толкать тост и пить огненную воду, далеко не все доезжают до первого этажа (кое-кто с устатку и не евши отключался уже к четвертому этажу). Кругом безумная атмосфера праздника. Твои друзья горстями швыряют монеты, конфетти, спиртное рекой. К процессии спуска с каждым этажом присоединяются все новые и новые люди. Все поздравляют! Ура! На первом этаже тебя поднимают и в тазике выносят над турникетами на улицу. Ритуал требует, чтобы ты, встав на перевернутый тазик, сказал свою прощальную речь на крыльце общаги. Кто-то клянется в любви, кто-то смеется от дикой радости, кто-то плачет от прощания. Помню, я просто поблагодарил каждого из присутствующих и расцеловал. Я понимал, что самое лучшее и беззаботное время в моей жизни закончилось и мы расстаемся.

А дальше начинается произвольная программа. Цепляем тазик тросом к машине и понеслась душа в рай. Со скрежетом несешься по Парковым и Первомайским улицам. Снопы искр выше крыши. Особенно эффектно в сумерках или в темноте. Прохожие дамочки визжат на тротуарах от ужаса. Ты вопишь в тазике, потому что тебе тоже страшно. Особенно когда видишь, что несешься на выступающий люк и сейчас пойдешь на взлет на своем скакуне. Тазик горит. У меня вначале сгорел таз, потом подушка под задницей, потом джинсы, потом сама задница, да-с. В наше время мы гоняли по Измайлово, пока тазик не сгорал к чертям......... Сейчас менты перекрывают все выезды из студгородка и дипломники гоняют на тазиках лишь на маленьком прямом участке Измайловского проспекта перед общагами.

Дальше начинается совсем уж произвольная программа.

Когда на следующий день в общаге и на улице тебе улыбаются и приветствуют незнакомые люди, значит праздник удался на славу. Хорошо, что улыбаются и говорят теплые слова: )

Если вам кто-то говорит, что закончил Бауманку, жил в общаге, но на тазике не катался, то знайте. Перед вами не бауманец, а выпускник академии Натальи Нестеровой или института Елены Дашковой. Трусливый зад редко пукнет весело.