с явно расширенными зрачками, но приветливо улыбалось.

— Ты, Коля, шел бы на свежий воздух! — произнес мой знакомый. Коля, не прекращая улыбаться и чего-то жуя из блестящего пакета, беспрекословно подчинился. Запах дымка был явно не табачный.

— Наркоман, что ли? — не понял я.

— Да есть немного. Курьером у нас работает, разносит разовые заказы подшипников по городу.

— И чего не выгонишь, если знаешь, что наркоша?

— Да мне без разницы, знакомый один попросил пристроить своего родственника. Клялся, что будет работать. А он действительно работает. Куда не пошлют, всюду доносит. Транспорт никогда не просит, на проезд тоже, подшипник взял, покурил где нить за углом и побежал. А бегает он быстро, даже улыбаясь.

— Нда... Но до добра это не доведет, однозначно.

— Родственник его сказал, что за все отвечает. Вплоть до возмещения ущерба если какой будет. А мне личные дела этого Коли пофигу, для меня главное чтобы работал.

— Ну-ну — произнес я и разговор закончил. Правда как оказалось ненадолго.

— Ты дохрена где мотаешься, нигде Колю случайно не встречал? — звонок от знакомого через неделю после нашей последней встречи поставил меня в тупик.

— Какого Колю? — решил я прояснить обстановку.

— Ну наркошу того, что у меня в цеху видали.

— Нет, все же что-то накосячил?

— Да это не он, а я. Нашел у себя в гараже "Навител" вот и подарил ему. Думал удобней будет адреса искать.

— И что? — так и не понял я.

— Что-что? Это сегодняшние навигаторы через интернет ближайший к абоненту город выбирают, а навител тех лет улицу в Москве ищет в первую очередь. А до Москвы четыреста верст, вот Коли третий день и нет. Тут его родственник на дыбах!

— Ладно, в Москву буду ехать, буду посматривать, может где и улыбается если не добежал еще.

на судне было 50 детей. Практически все пассажиры – граждане Российской Империи, команда же судна состояла из датчан.

Помимо прочих, на пароходе находились известный поэт и литературный критик князь Петр Андреевич Вяземский, а также 19-летний начинающий писатель Иван Сергеевич Тургенев.

Первый ехал в Германию поправить здоровье, для второго поездка была первым заграничным вояжем.

Пожар "Николая 1" стал для Тургенева одним из самых болезненных событий в жизни. И не только потому, что он оказался на волосок от смерти, но и потому, что в пожаре сгорела его репутация.

Согласно рассказам пассажиров парохода, князь Вяземский вел себя в минуту смертельной опасности исключительно хладнокровно. Он вместе с командой занимался организацией эвакуации пассажиров, сажал в лодки женщин и детей.

Поведение Тургенева было прямо противоположным. Будущим писателем овладела настоящая паника. Он метался по палубе, хватал за руки матросов, умолял спасти его, предлагал крупные суммы, которыми владеет его маменька – пожилая богатая вдова.

Когда началась погрузка в шлюпки, Тургенев ломанулся к лодкам, отталкивая женщин и детей. Он кричал: "Я единственный сын богатой пожилой вдовы, спасите меня!". Что интересно, у Тургенева был старший брат. Эта фраза впоследствии буквально преследовала Ивана Сергеевича.

Еще одна фраза будущего писателя – "Умереть таким молодым! " - тоже стала своего рода мемом 19 века.

Ситуации добавляет колоритности и тот факт, что Тургенев был около 2 метров роста и очень толстый. Паникующий молодой здоровяк, лезущий к шлюпкам, отлично запомнился пассажирам парохода, большинство из которых, кстати, сохранили хладнокровие.

Пожар на "Николае 1" Тургеневу припоминали всегда. Малодушие, проявленное в минуту опасности, и трусость, которая так порицалась в дворянской среде. Даже родная мать писала Ивану Сергеевичу, что его поведение на пароходе было недостойным. Она указывала на то, что даже матери семейств не устроили такого представления, как Тургенев.

Впоследствии писатель неоднократно пытался оправдаться. В своем очерке "Пожар на море", написанном за 3 месяца до смерти, он признает, что предлагал 10 тысяч рублей матросу за спасение своей жизни "для пожилой маменьки". Но тут же он пишет, что проявил хладнокровие и мужество и ловил женщин, прыгающих в шлюпки. Читатели не поверили Тургеневу.

В конце приведу стихотворение Петра Вяземского, которому не нужно было оправдываться за события на "Николае Первом".

Я на море горел, и сквозь ночную тьму

(Не мне бы тут стоять, а Данте самому),

Не сонный, наяву, я зрел две смерти рядом,

И каждую с своим широкозевным адом:

Один весь огненный и пышущий, другой —

Холодный, сумрачный, бездонный и сырой;

И оставалось мне на выбор произвольный

Быть гусем жареным иль рыбой малосольной.

Всем Кеша был хорош, и только один недостаток не давал нам покоя: Кеша не говорил.

Все наши усилия выдавить из попугая хоть слово терпели фиаско.

Кеша молчал, как партизан на допросе.

И только дед не одобрял этих наших попыток.

— Отъе▒итесь от попугая! — ворчал он.

— Вам что, поговорить больше не с кем?

Наверное, на этой почве они с дедом и сошлись. Деда попугай устраивал, как внимательный и молчаливый собеседник, а попугай любил, наклонив голову, слушать деда, когда тот что-то мастерил или садился вечером за стопочку.

В конце концов мы решили показать Кешу соседке, которая держала двух болтливых волнистых попугайчиков и слыла специалистом по обучению пернатых русскому языку.

Стоит ли говорить, что Кеша произвёл на соседку неизгладимое впечатление. Она была от него в полном восторге!

Долго ходила вокруг него кругами, всплёскивала руками, что-то приговаривая, а потом решила зачем-то погладить.

Она протянула руку и коснулась пальцем головы мирно дремавшего попугая.

Потревоженный Кеша открыл один глаз, недовольно покосился на незнакомую даму и вдруг ясно и чётко произнёс:

— Отъе▒итесь от попугая!

Соседка потеряла сознание, а Кешу с этого момента прорвало. Получилось, как в том анекдоте про немого мальчика, который однажды за обедом вдруг сказал: "Суп пересолёный! ", — а на вопрос: "Что ж ты молчал десять лет?! " — ответил: "До этого всё было нормально! "

Вот так и Кеша. Молчал-молчал и вдруг заговорил.

Беда заключалась в том, что заговорил он голосом, интонациями, а самое главное, словарным запасом деда.

Дед, весьма крепкий ещё старик, был на войне шофёром, вернулся без одной ноги и всю жизнь проработал плотником. За словом в карман никогда не лез и словарный запас имел весьма характерный для человека такого склада ума и образа жизни.

Почему попугай выбрал именно деда объектом для подражания, остаётся загадкой, однако факт остаётся фактом – матерился Кеша именно как плотник, виртуозно и заливисто.

Соседку это шокировало, однако не вывело окончательно из себя. Она решила взять над Кешей шефство.

Обучить его хорошим манерам и правильному русскому языку.

По собственной инициативе она чуть ли не каждый день приходила и проводила с ним занятия по какой-то специально освоенной импортной методике.

Деда это изрядно злило, однако он старался держать себя в руках. Только после ухода соседки что-то недовольно бубнил себе под нос.

Впрочем, несложно догадаться, что именно.

В конце концов, видя что все её усилия не дают никакого хоть мало-мальского результата, соседка, на радость деда, свои занятия бросила.

А где-нибудь пару месяцев спустя, когда мы всей семьёй вечером пили чай, она заглянула на огонёк, справиться о кешином здоровье.

Кеша, сидевший с нами на кухне, увидев соседку, встрепенулся и вдруг произнёс:

— Берегите попугая! Кеша — птичка дорогая!

Это была фраза, которой соседка безуспешно пыталась научить Кешу в течение несколько месяцев.

И даже то, что попугай сказал эту фразу интонациями деда, не могло омрачить радости педагога.

Кажется, у неё даже слеза выступила от умиления.

А попугай покосился на вспыхнувшую от своего успеха соседку и добавил тем же голосом деда:

— Лучше бы кота говорить научила, дура шизанутая...