Московским метрополитеном напрямую правит абсолютный подземный хтонический хаос, напрочь лишенный какой-либо логики вообще. По крайней мере, это единственная гипотеза, которая способна объяснить длиннющую и совершенно негуманоидную историю переименования самых разных станций.

Например, в московском метро одновременно существуют две станции "Арбатская" и две станции "Смоленская" — в разных местах, на разных линиях, и никак между собой не связанные (!). В плане удобства при записи адресов и назначении встреч эти дублирующиеся имена не имеют аналогов ни в каком другом метро России и мира. И никто их не планирует переименовать!

Зато что касается истории переименования станций Московского метро, то она настолько потрясающа, что, я надеюсь, когда-нибудь благодарные потомки включат ее в учебники по шизофрении. Почему в эпоху перестройки переписывали станции с именами революционеров — это понять можно. Но за какие преступления "Лермонтовскую" переименовали в "Красные ворота" — уже загадка. А если копнуть историю глубже, открывается полный ад. Вот навскидку несколько примеров:

При открытии две соседние станции были названы очень похоже: "Измайловский парк" и "Измайловская". Уже большое удобство для пассажиров, верно? В 1963 их решили переименовать. Догадайтесь, как? Их имена взаимно поменяли местами. Да, вы не ослышались: поменяли названиями между собой. Две соседние станции, и без того называвшиеся почти одинаково. Нормально, да? Но даже этим дело не закончилось! В 2005 "Измайловский парк" (бывшая "Измайловская") вдруг переименовали в "Партизанскую". Зачем? Почему вдруг "Партизанская"? На дворе 21 век. Какие партизаны там завелись в 2005 году?

Станция "Октябрьская" до 1961 года называлась "Калужская". А потом "Калужская" открылась совсем в другом месте. Получите, москвичи и гости столицы. Переписывайте все адреса в своих блокнотиках, чтоб не уехать теперь случайно в далекие гребеня.

Станцию с красивым названием "Мир" в 1966 году переименовали в "Щербаковскую". А в 1990 — в "Алексеевскую". При этом обе станции "Ботанический сад" в том же 1966 стали называться "Проспект Мира" — так что хоть какой-то "мир" в названиях сохранился. А "Ботанический сад" появился снова, но выше на четыре остановки.

Особого маразма переименования достигли уже в наше время — переименовывать начали новые станции сразу после их открытия, а иногда даже до. Разумеется, тоже без каких-либо понятных причин. В 2008 станцию "Деловой центр" переименовали в "Выставочную" — мудрость потрясающей глубины. А "Битцевский парк" стал называться "Новоясеневская". Логика здесь давно бессильна.

Я уже не говорю о том, как дают названия. Самый писк, это когда у нас на юге открыли ветку легкого метро и кто-то вдруг решил, что пассажирам станет удобно записывать и запоминать станции, если их названия станут как можно длиннее — желательно из трех слов, склеенных по одной унылой системе. Так появилась мода называть станции непременно словом "улица", "бульвар" или "аллея". А к этому добавлять какую-нибудь фамилию (лучше малоизвестную), по возможности удлиняя ее именем или титулом. Так они и идут все подряд, эти станции, по всей ветке: "Бульвар Дмитрия Донского", "Улица Старокачаловская", "Улица Скобелевская", "Бульвар адмирала Ушакова", "Улица Горчакова" и "Бунинская аллея". Впрочем, у меня есть гипотеза, которая предлагает вполне разумное объяснение: чиновник по названиям просто получал откаты от фирмы, которая выиграла тендер по выпиливанию букв для табличек, а цена заказа напрямую зависела от числа символов.

Л. Каганов

"Подтяжки, гонорары и немые сцены: афоризм от Михалкова"

В середине 1960-х, когда советская литература цвела метафорами, а быт великих писателей оставался загадкой для простых смертных, в московской квартире Сергея Михалкова разыгралась сцена, достойная пера самогО острослова.

Поэт и писатель, чьи строки знала вся страна — от пионеров до

"Всё мое детство прошло за кулисами. Меня засовывали в комнату, набитую реквизитом, и там был мой детский мир. Я испытывал абсолютный восторг. Пока шел спектакль, я играл в этой комнате, находя там для себя игрушки среди реквизита.

Однажды я так заигрался, что не обратил внимания на то, что идет спектакль, и вышел на сцену к маме, весь обвешанный оружием, пулеметами. Мама пришила мне к брюкам новые пуговицы, и у меня не застегивалась ширинка. Вот я и пришел к маме, чтобы она мне застегнула ширинку, я всегда обращался за помощью к ней. А на сцене шел спектакль по пьесе Мольера и мама была в старинном костюме, в парике…

Возникла пауза в зале и на сцене, а потом дикий хохот. С мамой был шок. Мы жили тогда в Витебске, в Белоруссии. В течение месяца весь город рыдал от хохота. Это был мой первый выход на сцену. Я его запомнил на всю жизнь... "

Николай Ерёменко-младший.

Киргизские пользователи в соцсетях возмутились тем, как в мультфильме "Три богатыря" изображены татаро-монголы. По их мнению, "уродливые и тщедушные" кочевники слишком похожи на них самих, а русские богатыри показаны "слишком благородными и сильными". В ход пошли обвинения в "шовинизме", "нацизме" и даже сомнительные лекции об истинном

Сказ про одуриновые камушки и царскую мудрость

В некотором царстве-государстве народ подсел на одуриновые камушки. Растолчёшь такой в блестящий порошок — и на душе сразу праздник: смех звонкий, всё по плечу. Радость была яркая, да только короткая, словно искра — вспыхнет и погаснет.

А расплата подкрадывалась неспешно: год за годом тупела голова, слабела воля. Замечали это не сразу — будто песок сквозь пальцы, утекала сила.

А уж как расхваливали одурин повсюду! И на заборах красовался, и в песнях звенел. Кто не нюхал — тех за чудаков считали, белых ворон.

Прозрел мудрый Царь и задумал запретить всю рекламу. Только объявил — поднялся шум по всему царству.

Сбежались негоцианты, что на торговле порошком богатели: "Батюшка-Царь! Наши картинки — просто украшение! Никто силой не заставляет!".

Царь бороду погладил, глаза прищурил: "И то верно. Коли украшение — зачем золото на ветер пускать? Объявляю вашу рекламу делом пустым. Сэкономите целые состояния!".

Так негоцианты и онемели. Не возразишь же против царской "заботы", не признав, что их "невинные картинки" — та самая приманка, что заманивала народ в кабалу, где радость в долг брали, а расплата на всю жизнь оставалась.