лучшей участью, если вы можете себе это представить.

Лечения не было до середины 50ых, прошлого века, то есть сравнительно недавно лепрозории( колонии для прокаженных) стали закрываться.

Вот об одной такой колонии моя история.

Проказа на Гавайских островах не водилась — её вместе с китайскими рабочими завезли, она перекинулась на гавайцев и распространилась как лесной пожар...

Традиционно большие семьи полинезийцев способствовали этому, лечения не было, единственный выход — изоляция больных, в лепрозории.

Впопыхах создали: на острове Молокаи, часть которого была доступна с океана и практически почти недоступна с остальной части острова.

Заболевший человек немедленно терял все права гражданина и переводился в строгую изоляцию, ожидая судно на Молокаи.

Все контакты с семьёй обрывались немедленно и навсегда.

Заключённых прокажённых погружали на корабль и плыли на Молокаи, где гавань и причал построили позже, вначале они должны были вплавь добираться до своей вечной тюрьмы..

Для здорового гавайца проплыть полмили не проблема, но это для здорового, больные отчаявшиеся прокажённые доплывали не все...

Вся эта жуть полной изоляции и бесправия продолжалась до тех пор, пока в общество не просочились слухи о многолетнем кошмаре лепрозория.

Первым отреагировал священник, отец Демиан.

Добровольно, вещь неслыханной храбрости, он добирается до колонии и принимается за дело.

Первым делом он строит церковь и устраивает регулярные службы, налаживает уход за тяжелобольными.

Также он вступает в переписку со множеством благотворителей, священнослужителей и властями, умоляя и требуя помощи и смягчения участи отверженных прокажённых.

И один в поле воин, он добивается реформ и помощи, постепенно смягчается режим, разрешается переписка и посещения, волна пожертвований и посылок, вахтовым методом прибывают священники и добровольцы.

Всё это он не увидит, заразившись и умерев от проказы, войдя в число самых любимых святых Гавайских островов. И моим.

А вот и история, прошу прощения за долгую присказку.

Молокаи редко посещаются туристами, неважные пляжи, мутная от песка и глины вода, немного там и отелей, да и добираться далековато...

Я же упёрся, надо мне туда, начитался в детстве Джека Лондона.

Врать не буду — так себе остров, грустный, смотреть особенно нечего.

Кроме визита в бывший лепрозорий.

Добраться туда и сегодня нелегко, пешком я поленился, мул довёз меня до той части острова по крутой горной тропинке.

Прибыли.

Выходит экскурсовод, живущий в колонии, приветствует нас, знакомится.

Доходит очередь и до меня, я протягиваю ему руку для рукопожатия, нимало не подумав, инстинктивно, как делал тысячи раз в жизни.

Его глаза странно сверкнули, после секундного замешательства он ответил рукопожатием, крепким и странным, ладонь была жёсткая, как доска, и пару пальцев были деформированы.

Он явно был рад рукопожатию, мы разговорились, и тут пришёл мой черёд сморгнуть пару раз, прогоняя влагу.

Его история началась, когда ему было 16 лет и его отправили на Молокаи с диагнозом проказы.

Через пару месяцев выяснилось, что проказы у него нет, это ошибка, надо выпускать...

К несчастью, амнистия пришла слишком поздно для него, он таки заразился проказой — в колонии.

Там он и прожил всю свою жизнь, потом случилось чудо, появился Дапсон и он вылечился, но, увы, возвращаться было некуда, вылечившиеся прокажённые остались доживать в колонии..

Их там уже очень немного, полностью на щедром содержании виноватого перед ними государства. Там же живут и монашки, помогающие им в быту.

Посетил я и своего святого, могилу и церковь отца Демиана, постоял и подумал...

Уезжали мы вечером, дав отдохнуть мулам.

Я простился с нашим гидом, опять пожал ему руку и услышал, что мои два рукопожатия стали номер 11 и 12 в его жизни!

Он тут же поторопился заверить меня в своём полном излечении...

Я же признался ему, что я не подумав пожал ему руку, инстинктивно.

И не жалею — ни тогда ни сейчас, 20 лет спустя, доставил мужику великую радость простым и обычным жестом.

Надеюсь, что моя история воспримется как оптимистическая трагедия.

Постскриптум- нарушение прав человека больных проказой признаны вопиющими, многочисленные извинения и выплаты компенсаций стремятся хоть немного возместить тот неимоверный урон нанесённый гуманности и состраданию.

в нашем институте, потом еще, конечно же, Фаина Георгиевна Раневская, да, вот, пожалуй и все…

И как же приятно мне сегодня было встретить одну из таких.

Зашел я в маленький продуктовый магазинчик и услышал как какой-то разговорчивый мужик, решил сделать шикарный комплимент даме, покупающей виноград.

Дама на каблуках, хорошо одета, ухожена, накрашена, на вид лет пятидесяти, может чуть больше. За руку она держала девочку лет пяти.

Мужик:

— Ох, какая вы молодая бабушка, а уже с такой большой внучкой. Прямо подружки. Просто глаз радуется на вас смотреть, честное слово.

Дама мило улыбнулась и любезно ответила:

— Спасибо вам за комплимент, очень приятно, только я не молодая бабушка с уже большой внучкой, а старая мама, с еще маленькой дочкой… но мы и вправду подружки.

Мужик сделал вид, что ни капельки не смутился и продолжил:

— Ну, я имел в виду, что, э-э-э что, вы выглядите, как бы, в том смысле, если, вы бы, наприм…

Дама, все так же улыбаясь, перебила его:

— Стоп, стоп, стоп. Срочно остановитесь, или меняйте тему, ведь, что бы вы сейчас не сказали, эта тема вас закопает…

Не больше. Раз в несколько лет РУ выводят в резерв, и мы их чистим. То есть нетканой тканью, которая лучше идет на портянки чем на обтирку, мы трём все поверхности шин и щитов. Потом втаскиваем шланг от компрессора и, одев намордники, сдуваем пыль, встревоженную тряпками. Открываем двери в турбинный и котельный цеха. Там люди убегают сломя голову от нашей электрической пыли. Двадцать процентов пыли мы собираем лопатами с пола, десять процентов улетают в смежные цеха, а остальное садится на соседнее оборудование. Дурь несусветная! Но, к сожалению, пылесосы в конце восьмидесятых прошлого тысячелетия были в Сибири еще не изобретены.

У меня с РУ связано! Будучи монтером я, как-то ночью, дергал предохранители в этом РУ и не нарочно, конечно, не выключив автомат, то есть не сняв напряжение, задел болт под предохранителем. Полбороды и усы, а также всё жало большой отвертки слизнуло взрывом-пламенем… Ослепнув и отлежавшись на полу – сознание подсказало, что лучше замереть, чем искать выход наощупку и наткнуться на голую шину с напряжением, я спокойно, как только может быть спокоен сапёр, у которого в руках только что взорвалась шутиха, заменил предохранитель и сделал в журнале запись – "схема разобрана", мол.

Но утром явился, как всегда на пересмену, Михайлович и, увидев мою розово загорелую рожу без бороды и бровей, сразу уткнулся в журнал, а прочитав мои записи, прозорливо попросил показать мой индикатор, а потом отвертку. Отвертку я не смог ему показать. Потерял, мол. Постеснялся предъявлять ручку от неё. Как я мог ему объяснить исчезновение двенадцати сантиметров стали толщиной в восемь миллиметров? Михайлович и не требовал настойчиво, а попросил меня проводить его в это клятое РУ. Ничего там не нашел (я все зачистил и заменил колодки предохранителей), но премии меня лишил… Гад!