ПЕСНЯ О КОСМОСЕ

В 1984 году актёр Георгий Епифанцев вспоминал...

У нас есть напротив МХАТа в Москве "Артистическое кафе". Там всегда есть свободные места, там уютно, хорошо... И вот, в это кафе часто ходят космонавты. И очень часто ходил Юрий Алексеевич Гагарин. Я много раз говорил Высоцкому: "Давай подойдём к Гагарину, чокнемся с ним, чтобы потом детям рассказывать, что мы с Гагариным знакомы". Но Высоцкий каждый раз меня останавливал, говорил: "Жора, опять твои кубанские замашки! Ты так сообрази, на что ты замахиваешься? "

Ну, действительно, это неудобно, неинтеллигентно — подойти к человеку, когда он ест, — навязываться. У нас, вообще, с Высоцким была такая игра: что он — интеллигентный, он — москвич, интеллигентный человек, а я — из провинции, такой грубый человек.

Высоцкий никогда не проходил мимо, если обижали и оскорбляли женщин. Всегда вмешивался, сколько бы их не было, всегда подходил и говорил: "Ну вот, зачем ты женщину обижаешь? Ну что ты пользуешься тем, что я интеллигентный человек, и ничего не могу с тобой поделать? Но вот рядом со мной Жора, он — не интеллигентный, грубый... Жора, давай!..". А потом он уже заступался за меня.

Но нам повезло. Уже в более официальном месте нас столкнула судьба с Гагариным. Познакомили нас с ним, и потом мы сели уже тоже за столик, уже в другом месте. Вчетвером сидели, беседовали долго... И есть свидетель того разговора, тогда он сидел в штатском, приятель Гагарина. Я потом его встретил в военном и очень удивился:

— Ты что, — говорю, - тоже, что ли, космонавт?

Он говорит:

— Да так, немножко…

Я говорю:

— А ну, откинь шинельку — что у тебя там блестит? -

А здесь — две Звезды.

Я говорю:

— Здрасьте! Как твоя фамилия?

Он говорит:

— Моя — Климук.

Он помнит об этом разговоре. И в числе прочего Высоцкий спросил Гагарина: "А вот, если нам придётся играть космонавтов, вот — как там в космосе, чисто по человечески: чем жить, чем дышать? Какое главное ощущение в космосе? "На что Гагарин ответил: "Ну смотрите, — говорит, — я могу сказать, мне-то ничего не будет, но это — государственная тайна. Вам может попасть, если вы разгласите её. Самое главное ощущение в космосе, чисто по-человечески, это — страшно. Вот это чёрное-чёрное небо, вот эти яркие-яркие звёзды на этом чёрном небе... И вот, туда, в эту черноту зачем-то надо лететь".

И вот, через два месяца мы были с Высоцким в Тбилиси, жили в одной гостинице, в разных номерах, но ночью перезванивались, потому что Высоцкий тоже работал по ночам, (другого времени не было) писал. И вот, так в шестом часу вдруг он позвонил: "Жора, бегом ко мне! Если б ты знал, что я написал!". Я ему всегда стереотипно отвечал: "Ну да, прям таки я и побежал! Один ты у нас пишешь, больше никто ничего не пишет!". А он: "Нет, прибежишь, если узнаешь, что я написал, о чём. Я написал песню о космосе!". Конечно, очень большая радость была для друзей, для близких, что Высоцкий стал писать о космосе. И я пришёл к нему, и он прочёл начало песни космических бродяг. Посмотрите, как это написано со знанием предмета... "Вы мне не поверите и просто не поймёте...". Эту песню Высоцкий долго потом обрабатывал, работал над ней, ещё несколько месяцев дорабатывал. Но иногда писал очень быстро. Особенно, если это песни были с юмором. Вот, юмор ему очень помогал работать, и эти песни он писал легко.

В это же утро он вдруг говорит: "Ну ладно, сейчас я эту отложу, потом буду работать, серьёзная песня. А сейчас напишу ещё одну про космос, но с юмором". И взял ручку, и просто не отрываясь, написал песню, которая называется "В далёком созвездии Тау-Кита".

ПЕРВАЯ РОЛЬ

Свою первую роль Владимир Зельдин получил в фильме Ивана Пырьева "Свинарка и пастух". Съёмки фильма начались в 1941 году, а когда началась война, Зельдина мобилизовали и отправили в танковую школу. Актёр вспоминал:

— Однако недели через две-три нас собрали и сообщили, что согласно указанию Сталина всем нам дали бронь и приказали продолжать снимать картину. Сцены на выставке снимали под немецкими бомбёжками, в две смены. Хотя, согласитесь, они получились высокого качества! Наверное, этот фильм (а точнее, указание Сталина) меня спас: многие мои сверстники и товарищи по танковой школе погибли на фронте... А мне на фронт выезжать доводилось только с концертами в составе артистических бригад. Нас берегли и сохраняли для мирного времени.

После революции семье Александра Блока жилось тяжело, однако первое время поэт сохранял оптимизм и стоически переносил бытовые трудности. В один из холодных осенних вечеров 1918 года Блок, подбадривая жену, прочёл ей тютчевские строки:

"Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые,

Его призвали всеблагие,

Как собеседника на пир".

Любовь Дмитриевна тут же с улыбкой заметила: "Пригласить-то пригласили, вот только кормят на пиру неважно!".

Журналистика, эта "литература на бегу", требует от своих служителей быстроты, оперативности — первым оказаться на месте событий, первым отдать материал в печать...

Редактор "Литературной газеты" Андрей Александрович Краевский спешил сдать в набор очередной номер и на свободное место поставил рецензию на оперу "Севильский цирюльник", которая шла осенью 1843 года в исполнении итальянской труппы. Представление ещё только должно было состояться вечером того же дня, но Краевский знал: три корифея, тенор Джованни Батиста Рубини, сопрано Полина Гарсиа-Виардо и баритон Антонио Тамбурини, осечек не дадут. Каждый раз, когда они выходили на сцену, овациям не было конца, публика забрасывала их цветами и подарками. Ещё бы! Впервые в сумрачном Петербурге прозвучало великолепное солнечное бельканто. На одном из представлений Гарсиа-Виардо вызывали на бис 15 (!) раз. Иван Тургенев, услышав её тогда, полюбил на всю жизнь.

Краевский пробежал глазами рецензию: "превосходная техника... бархатный голос... слёзы восхищения... благодарная публика... ", вроде бы всё в порядке, и отнёс наборщикам. А назавтра выяснилось, что Рубини простудился и отменил спектакль. То-то было радости у журналистской братии — их уважаемый коллега оскандалился. Какой конфуз!

ПРОГУЛЬЩИЦА И КОМСОРГ

Первой женой Валерия Золотухина стала актриса Нина Шацкая. Вот что он вспоминал об их знакомстве:

— Нину Шацкую я выбрал, потому что она была самой красивой и недосягаемой, мы учились на одном курсе: я был секретарём комсомольской организации, а она прогульщицей... Однажды она попросила у меня списать какую-то лекцию, а я сказал, что дам, но только в общежитии. А общежитие, скажу я вам, коварное местечко. Я спросил: "Целоваться будем? "Она дерзко так бросила: "Будем! "Ох, и нацеловались мы тогда, до покусанных губ... А потом Нина познакомила меня со своей мамой, не понравился я маме, плакала она, плакала... Но мы всё равно расписались на пятом курсе, в аккурат на День всех влюблённых — 14 февраля, правда, тогда этот праздник мы ещё не знали.