тем, кто считает, что ceкса до сих пор нет, не читать эту историю.

Это домашнее животное поразило меня в самом начале. Нет, не видом к которому оно относится и даже не окрасом, а своим именем, ну, или кличкой (кому как больше нравится). Потому что кличка эта была довольно простая, но нераспространенная. Животное звали Оргазмом. Почему именно так, я попытался узнать у Сереги, хозяина этого самого Оргазма. На мой вопрос, он пожал плечами, махнул рукой и поведал, что мол, был один случай. Его-то я и попробую изложить от Серегиного лица:

— Вообще-то, раньше его звали Стюарт. И если бы я пару месяцев назад не привел домой подругу, может быть он им так бы и остался. Подруга, я тебе скажу, прекрасна как нимфа. И лицом и фактурой. Про фигуру уж молчу. Но, было одно НО. Его я прочувствовал, когда после выпитого вина, ласковых слов и ненавязчивого танца, увлек ее в спальню. Ты знаешь, я понял, что свежеспиленная сосна, при наличии дупла, тоже может дать кому-нибудь фору, как ceксуальный объект. Но, я помнил и еще одну истину, а именно, что страстность женщины зависит от партнера. Старался не ударить в грязь лицом! Где можно щекотал, где можно целовал, похлопывал, поглаживал, вспоминал все мыслимые и немыслимые места с эрогенными зонами, но толку было мало. Поменяв несколько поз, я оставил ее в коленно-локтевой позиции. Нет, не потому что мне так нравилось, а для того, чтобы не видеть ее глаз. И этот безразлично-тоскливый взгляд куда-то в потолок. Но, и в этой позиции я не терял надежды. Менял ракурсы движений, ритм, старался покусывать ее шею. А она? Она видимо заснула. Ну, или может просто задремала. И вдруг! А это, я тебе скажу, всегда бывает вдруг. Она дернулась, взвизгнула, а потом взревев как раненный зверь, быстро-быстро передвигая всеми четырьмя конечностями, со скоростью курьерского поперла задом на меня. Единственное, что я успел подумать, мол, молодец ты Серега, разбудил в женщине зверя! Почему единственное? Да, потому, что не смотря на всю прекрасность форм ее попы, натиск ее ни в чем не уступал Т-90. Через секунду я лежал спиною на полу, чем-то напоминая метроном. А она? Она, не переставая орать и повизгивать, выбила то ли головой, то ли руками двери и ломанулась из комнаты. А что? — подумал я. – Женщины непредсказуемы. Может она решила продолжить это, ну например, в зале на люстре… С этой мыслю, я раскачивая достоинством, ломанулся следом. На люстре ее не было. Поджав ноги, она забилась в угол дивана и сидела там с перекошенным лицом.

Глаза ее в тот момент, были размером именно в семь копеек, хотя до этого я такой монеты даже представить не мог. Губы ее подрагивали, но меня она встретила криком.

— Почему ты не сказал, что у тебя там…! – не по-детски рявкнула она.

— Что там? – опешил я, невольно взглянув на свой орган. Ничего подозрительного, как то: "шары", "уздечка", "усы" и даже насадка типа

"булава", я там не увидел. Вполне приличный орган, одетый по последнему писку моды, в клубнично-розовый пиджак. – Что там? – еще раз переспросил я.

— Крыса! – взвизгнула она.

— Крыса? – еще больше опешил я. Согласись, что когда твоего любимого крыса, имеющего, кстати, вполне достойное имя и можно сказать члена семьи, называют просто крысой, это не совсем ассоциативно. – Какая крыса? – опять переспросил я.

— Обыкновенная!

— Стюарт, что ли? – наконец-то начал врубаться я.

— Пи…ху…е…юарт! – отрифмовала она, — здоровенная такая крыса!

И я по достоинству оценил ее предрасположенность к каламбурам. Кстати, из ее нежных уст это прозвучало, не взирая на всю аббревиатуру, как добавка к баронскому титулу. Ну, типа: "барон де Бражелон".

— Так он же домашний, — постарался успокоить ее я.

— Домашний… — протяжно протянула она, — налей мне вина.

Я налил. И пока она пила, а мелкие капельки с ее дрожащих губ слетали на прекрасную грудь, проанализировал ситуацию.

Стюарт, привык по вечерам залазить ко мне на кровать. Перед сном поковыряться в моих волосах. Ткнуться носом в ухо. Ну, и угнездится где-нибудь в уголочке. Видимо и в этот раз пришел. Но вместо спящего хозяина, увидел полный беспредел. Я его понимаю. Да и он меня, как мужик мужика, наверно тоже понял. И по всей вероятности хотел сказать моей подруге: "ты че коза, тут кемаришь, когда хозяин так изголяется". Не получилось у него это потому, что крысы как известно не разговаривают.

Поэтому он решил передать, все это внутренне – взглядом, глаза в глаза.

Но вся беда в том, что ее глаза были закрыты. А когда она их почему-то открыла (мож приснилось, что плохое), реакция была совсем не той, на которую Стюарт рассчитывал.

— А ты знаешь, — произнесла подруга, допив вино, — я ведь сначала испугалась, а потом мне почему-то так хорошо стало, так приятно. Это у меня наверно от страха орг@зм был. Слушай, давай еще попробуем, а?

Мы пробовали. Мы весь остаток ночи пробовали. Но орг@зм к ней больше не приходил. Да и как он придет? Если оглушенный децибелами крика, забрызганный летящей из горла слюной, он забился под диван и два дня оттуда не вылезал. Не взирая ни на какие приманки. Но, раз уж мы с ним так на пару сработали, в честь данного события, пришлось дать ему погоняло,. Потом, погоняло стало вторым именем. Ну, а потом и первым.

Вот так и живем. А подруга в гости все набивается, орг@зм-то он и с крысою орг@зм.

Уважаемые депутаты. Сегодня я увидел чудо. И это чудо называется Германия. Я шел к вам и смотрел на красивые берлинские улицы, на людей, на замечательные памятники архитектуры, и теперь я стою тут, и смотрю на вас. И я понимаю, что всё это чудо. Что вы все родились на свет и живете в Германии. Почему я так думаю? Потому что учитывая то, что ваши солдаты сделали у нас, на оккупированных территориях, бойцы Красной Армии имели полное моральное право уничтожить весь немецкий народ.

Оставить на месте Германии выжженное поле, руины и только параграфы учебников напоминали бы о том, что была когда-то такая страна. Вы вероятно не помните всех подробностей оккупации, но это и не нужно. Я просто напомню вам о том, что солдаты Вермахта и СС делали с советскими детьми. Их расстреливали. Часто на глазах у родителей. Или наоборот, сначала стреляли в папу с мамой, а потом в детей.

Ваши солдаты насиловали детей. Детей сжигали заживо. Отправляли в концлагеря. Где у них забирали кровь, чтобы делать сыворотку для ваших солдат. Детей морили голодом. Детей жрали насмерть ваши овчарки. Детей использовали в качестве мишеней. Детей зверски пытали просто для развлечения.

Или вот вам два примера. Офицеру вермахта мешал спать младенец, он взял его за ногу и разбил его голову об угол печки. Ваши летчики на станции Лычково разбомбили эшелон, на котором пытались вывезти детей в тыл, и потом ваши асы гонялись за перепуганными малышами, расстреливая их в голом поле. Было убито две тысячи детей.

Только за одно то, что вы делали с детьми, повторюсь, Красная Армия могла уничтожить Германию полностью с ее жителями. Имела полное моральное право. Но не сделала.

Жалею ли я об этом? Конечно нет. Я преклоняюсь перед стальной волей моих предков, которые нашли в себе какие-то невероятные силы, чтобы не стать такими же скотами, какими были солдаты Вермахта.

На пряжках немецких солдат писалось "С нами Бог". Но они были порождением ада и несли ад на нашу землю. Солдаты Красной Армии были комсомольцами и коммунистами, но советские люди оказались куда большими и сердечными, чем жители просвещенной религиозной Европы. И не стали мстить. Смогли понять, что адом ад не победить.

Вам не стоит просить у нас прощения, ведь лично вы ни в чем не виноваты. Вы не можете отвечать за своих дедов и прадедов. Но я скажу честно – для меня немцы навсегда чужой, чуждый народ. Это не потому что лично вы плохие. Это во мне кричит боль сожженных Вермахтом детей. И вам придется принять, что как минимум еще моё поколение — для которого память о войне это награды деда, его шрамы, его фронтовые друзья — будет воспринимать вас так.

Что будет потом, я не знаю. Возможно, после нас придут манкурты которые все забудут. И мы многое для этого сделали, мы много что просрали сами, но я надеюсь, что еще не все потеряно для России.

Нам конечно нужно сотрудничать. Русским и немцам. Нужно вместе решать проблемы. Бороться с ИГИЛ и строить газопроводы. Но вам придется принять один факт: МЫ НИКОГДА НЕ БУДЕМ КАЯТЬСЯ за нашу Великую эту войну. И тем более за Победу. И тем более перед вами. Во всяком случае, повторюсь, моё поколение. Потому что мы тогда спасли не только себя. Мы спасли вас от вас самих. И я даже не знаю, что важнее”.