А чтоб его не спутали с официантом, через плечо у него была красная орденская лента, и восьмиконечная звезда на правом борту пиджака – ну вылитый посол небольшой, но гордой державы.

А вот немолодой мужчина – скажем прямо: пожилой мужчина, скажем еще прямее: старик, подошедший к летней террасе ресторана "Амбассадор", выглядел совсем по-другому – одетый чисто, но очень скромно, сутулый и, главное, вовсе не уверенный в себе. Он робко огляделся, присел за крайний столик, достал из кармана носовой платок и обтер лысину.

Было жарко. Июль. А в этом городе летом часто доходило до тридцати пяти. "Амбассадор" был на солнечной стороне Александровской улицы (бывшей Пролетарской, бывшей 10 лет Октября, бывшей Сталина). Тент с изображением все того же амбассадора с бабочкой и звездой совершенно не давал прохлады. Наоборот, казалось, что в тени тента еще душнее.

К старику подошел официант, положив перед ним целых четыре папки – основное меню, бизнес-ланч, бар и "летний привет от шефа". Раскрыл, разложил на столе.

— Напиточки перед заказом? – и он перечислил все разновидности лимонадов и коктейлей. – Или кофе желаете?

— Сынок! – сказал старик. – Я просто посидеть присел, передохнуть. Жара видишь какая.

— Сударь, – решительно, хотя вполне корректно, возразил официант, – так нельзя. Или вы заказываете, или вы уходите.

— Да я ж просто посидеть! У вас же пусто совсем!

Действительно, на летней террасе не было никого, а если вглядеться в широкие затемненные стекла – то и внутри тоже никого не было. Бармен, стайка официантов у стойки – и охранник у дверей.

Официант пожал плечами:

— Извините, такое правило.

Потом вроде бы сжалился:

— Закажите хоть что-нибудь! Самое, ну типа недорогое. И сидите хоть три часа. Хоть до закрытия.

Старик поводил пальцем по строчкам меню.

— Что ты, сынок. Тут одна газировка стоит как полкило сосисок!

— Тогда извините.

— Да пожалуйста, – вздохнул старик.

— Извините – в смысле, вам придется уйти.

— Прямо вот взашей меня выгонишь?

— Ну зачем же… Я надеюсь на ваше благоразумие.

Он повернулся и пошел к дверям, ведущим в зал. Обернулся. Сделал рукой жест "идете прочь".

Старик, однако, не уходил.

Ну что я буду описывать скандал, который начался? Ну что я буду рассказывать, как четверо официантов и один охранник обступили столик и стали – сначала по-доброму уговаривать старика уйти, потом громко кричали всякие нелестные слова, а потом кто-то даже начал вытаскивать из-под него стул. Почему? Да очень просто! В народе это называется "пойти на принцип". Наверное, официантов разозлило непонятное упрямство старика – так вот же! Кто кого переупрямит.

Вдруг из дверей выскочила совсем юная официантка с подносом. На подносе стояла маленькая бутылка минеральной воды, пустой стакан с ломтиком лимона и трубочкой, и блюдце с тремя "мадленками".

— Кушайте, дедушка! – сказала она, обернулась к своим бессердечным друзьям, сверкнула серыми, полными слез глазами и крикнула: — Отстаньте от него! За все заплачено!

— Наташка! Дура совсем? – всплеснула руками другая официантка. – Сама, что ли, заплатила?

— А кто? Ты, что ли? Сама!

— Смотри, разоришься, всех бомжей кормить!

— Он не бомж! – возмутилась Наташа. – Просто пожилой человек. А вы злые!

— Сама дура!

Старик сидел посреди этого галдежа, глядя на неоткрытую минералку.

Но тут настало второе "вдруг".

Вдруг мимо террасы проехал шикарный автомобиль. Кажется, даже "Бентли". Ну в крайнем случае "Майбах". Автомобиль тормознул, дал задний ход, хлопнула дверца, и оттуда выскочил мужчина в дорогом светлом костюме:

— Федор Семеныч! – бросился он к старику. – Как тесен мир! В ту пятницу мы с вами гуляли по Ницце, и вот пожалуйста!

— Привет, Коля! – сказал старик, чуть привстав и протянув пришельцу руку. – Тоже решил в родные края наведаться? Что у тебя там в "Опербанке"? А то я слыхал…

— Держимся, Федор Семеныч! Пока что держимся! – он обвел глазами официантов и засмеялся: – Счастливая встреча сотрудников с хозяином?

— Для кого-то счастливая, а для кого-то не особо! – сказал старик и вдруг тоном, не допускающим возражений, сказал: — Директора мне! Как его там? Кузьмин Марк Геннадьевич, что ли? Ну-ка, быстро!

Через две минуты директор стоял перед столиком, лопоча: "Федор Семенович, как рады мы вас видеть…" и все такое.

— Хреново с кадрами работаешь, Кузьмин! – сказал старик. – Ты уволен. Директором комплекса "гостиница-ресторан Амбассадор" назначаю Наталью… как твоя фамилия и отчество, деточка?

— Шустова, Наталья Сергеевна.

— Образование у тебя какое?

— Экономический факультет, четвертый курс! На пятый перешла. Я просто летом тут подрабатываю.

— Вот и отлично. То, что надо. Назначаю Наталью Сергеевну Шустову!

— Что вы! Я недостойна! – сказала она.

— Справишься! – и обратился к теперь уже бывшему директору, – Передашь ей дела, Кузьмин. Прямо сегодня. Приказ тебе пришлют. И выходное пособие будет, не кисни!

Он поднялся из-за стола, по-стариковски чмокнул Наташу в щеку, и, обернувшись к своему знакомцу, приехавшему на "Бентли", стал говорить с ним о своих бизнес-делах: банки, курсы, акции, доли и все такое…

Наташа смотрела ему вслед, и счастливые слезы текли по ее щекам. "Я недостойна… — шептала она. – Но я справлюсь! "

***

Наташа разогнала всех сотрудников, наняла новых, главбухом взяла своего молодого человека, и они за три месяца раздербанили весь бизнес, так что осталось только здание, которое потом задешево купил Коля, который на "Бентли".

А Федор Семенович проклял себя за то, что читал такие добрые и нравоучительные истории в интернете, и вот решил, старый дурак, сам попробовать.

В какой-то момент Адижонов стал известен в батальоне своим собственным пониманием русского языка. То есть, он чистосердечно считал, что мат — это обычные разговорные слова. Например, он не знал слова "удивился", его с успехом заменяло "ох[рен]ел". Вопрос "зачем? " звучал как "на х[рена]? " "Врать, обманывать, говорить впустую" — "пи@деть" и так далее.

Например, только Адижонов мог поинтересоваться у дежурного по части:

— Таварыщ прапщик, я наряд прышел, сталовый нэ кушал, на х[рена] пы%дышь?

И все это совершенно обыденно, с честными глазами. Когда вокруг смеялись, удивленно оглядывался, поправлений не понимал. В батальоне сначала возмущались, потом махнули рукой.

В тот день был мой последний наряд, завтра я демобилизовался. Не спалось. В час ночи, я, помдеж по роте вышел покурить. На крылечке стоял и дымил рядовой Адижонов. Я подошел и хлопнул его по спине:

— Ну че, земеля, завтра домой еду. А тебе тут еще пол-года херачить, братан. Понимаешь? Да ни х[рена] ты не понимаешь....

— Пол-года ху%ня, — отозвался вдруг Адижонов.

— Полтора прослужили, еще пол-года как-нибудь протянем. Да, земеля?

Сигарета едва не выпала у меня из пальцев. Я медленно повернулся и встретил веселый взгляд раскосых глаз.

Адижонов говорил на русском не хуже меня. За полтора года службы об этом никто не догaдался. Так и оставили его, туповатого, в покое. То-то он над всеми прикалывался. Не знаю, как каким-то там десантникам и спецназовцам, а Адижонову будет о чем дома порассказать.

А вы говорите — узбек...