лет до этого перебравшийся в Америку, получил патент № 139.121 Бюро патентов и торговых марок США на производство "рабочих комбинезонов без бретелей с карманами для ножа, денег и часов". Первые джинсы Леви Страусс соорудил в 1853 году.

Они напоминали комбинезон и были скроены из коричневой ткани, предназначенной для палаток и тентов.

В те времена ткань для этих легендарных штанов отправлялась из Итальянского порта Генуя, и на тюках ставили штамп места отправления "Genes".

Американцы – получатели читали штамп на свой манер – "Джинс".

Однако свое нынешнее название джинсы получили лишь в нашем веке, в тридцатых годах, а до тех пор их называли "комбинезон без верха".

Когда у Страусса кончились запасы палаточного брезента, он закупил плотную синюю саржу в Ниме, Франция. Отсюда пошло название ткани denim (de Nimes – из Нима).

Однако обнаружилась одна проблема: под тяжестью самородков, добытых золотоискателями, через некоторое время рвались карманы.

В 1870 году выход из положения нашел компаньон основателя фирмы – портной из Невады Якоб Девис, который придумал укреплять карманы джинсов заклепками для крепления конской сбруи.

Оригинальная идея настолько понравилась публике, что Девис предложил использовать заклепки на всех изготавливаемых ими джинсах.

Именно так в 1873 году на свет появились Оригинальные Проклепанные Джинсы Ливайс.

Прочные, комфортные и практичные штаны быстро полюбились лесорубам, фермерам и ковбоям.

Первоначально заклепки ставились и на задние карманы и на ширинку.

Признаться, паховая клепка оказалась не лучшей усладой вольной ковбойской жизни, но ее решительно убрали только в 1941 году – по личному распоряжению тогдашнего президента компании Уолтера Хааса: как-то, сидя у костра, он благополучно обжегся раскалившейся заклепкой.

С задних карманов заклепки тоже были убраны, поскольку царапали седла и стулья.

Во время второй мировой войны джинсы стали чуть ли не военной формой в США – они продавались только тем, кто участвовал в военных действиях. Но это ни чуть не смутило хиппи, и несколько лет спустя джинсы стали их настоящей униформой.

Через океан джинсы перепрыгнули лишь в конце пятидесятых, отпраздновав свое столетие.

А что бы стать неотъемлемой частью высокой моды, джинсам понадобилось еще 20 лет – в семидесятых годах дизайнеры с мировым именем начали придавать джинсовой одежде собственные линии.

Появились новые технологии: джинсы шлифовали, мочили в кислоте, отбеливали и даже расстреливали из дробовика, что бы получились особенные дырочки.

Но настоящий джинсовый бум начался в мире с появлением новых, нетрадиционных цветов и оттенков – прежде всего черного.

Это стало возможным благодаря появлению теперь уже знаменитых технологий "overdye" и "stonewash", придуманных японцами в восьмидесятых годах.

от многих других сделанных в тот день, но в 1985 г. фотография появилась на обложке "National Geographic" и за несколько лет стала одной из самых узнаваемых, была растиражирована журналами, появлялась на открытках, плакатах, а также стала одной из 100 лучших фотографий по версии Нац. Географического общества США.

Судьба самой девушки долгое время оставалась неизвестной, сам Маккарри больше не встречал ее во время своих поездок в Афганистан.

Наконец в 2002 году National Geographic организовал экспедицию на поиск "девушки с зелеными глазами", ее фото показыаали местным, пока один из них узнал ее и пообещал привести в лагерь, она жила в горах и пришла только через 3 дня. Стив сразу узнал ее, это была ОНА, в отличие от других женщин на которых указывали местные, посмотрев на фотографию зеленоглазой девочки.

Выяснилось что зовут ее Шарбат Гула (Цветочный нектар в переводе), в это время ей было 28-31 год, точнее она и сама не могла определить свой возраст, родители ее погибли, а сама она оказалась в лагере беженцев в Пакистане, где ее и встретил первый раз Маккарри, лет ей тогда было 11-14. Вскоре после этого девушка вышла замуж, родила 4-х дочек, одна из которых умерла младенцем, муж работал в хлебопекарне, зарабатывая меньше 1$ в день.

Группа National Geographic оказала ее мужу и детям необходимую медицинскую помощь, а также купили по просьбе Шарбат швейную машинку, потому что она хотела чтобы ее дочери освоили какое-то ремесло.

Шарбат Гула разрешила сделать еще несколько ее фотографий, которые также были напечатаны National Geogpraphic и обошли весь мир, при фотосессии присутствовали ее муж и брат, сама женщина не разделяла восторга от своего детского фото и, вообще, не могла понять, что чужеземцы в нем нашли.

Вторая фотосессия давалась ей нелегко, ведь надо было позировать постороннему мужчине, общаться с ним. Ну, возможно, швейная машинка стала достойным вознаграждением за все это, хотя с доходами National Geographic от продажи образа "Afghan Girl" стоимость этой машинки не идет ни в какое сравнение...

в которую влюбился, стадо баранов. Вот этот эпизод и снимали. Циркачку играла наездница Гитана (та, которая вроде бы потом стала женой Баталова). Я участвовал в массовке — зал-то должен был быть заполнен публикой. Более того, мне по блату удалось заполучить некий камзол и старомодную шляпу — те, кто участвовал в массовке в своей одежде получали меньше, а те кто переоделся — больше. Разница была почти в 2 рубля — по тем временам и по моему студенчекому положению сумма заметная, поэтому и упоминаю про шляпу.

Так вот, наездница скачет на лошади по манежу, а в это время шпрехшталмейстер объявляет что-то очень важное, типа "его высокоблагородие такой-то жалует красавицу-наездницу подарком" и в это время в манеж выгоняют стадо баранов (подарок).

То наездница не там остановила лошадь, то бараны не так, как хотелось режисеру, выходят в манеж, то публика (массовка) не так аплодирует — словом снимали эпизод раз восемь. Всем уже все осточертело. А надо заметить, что в съемках звук записывается отдельно от картинки. После репетиций и многих дублей шпрехштальмейстеру (как же я мог забыть его фамилию — он десятки лет был в этой ипостаси в Одесском цирке, его все одесситы знали), так вот он в очередной раз выходит такой весь во фраке, с манишкой и бабочкой и очень солидной фигурой и вместо положенных по сюжету слов раскатисто объявляет:

— А пошли вы все к такой-то матери и чтоб вас туда и сюда и растудыть...

Это в приукрашенном виде, а на само деле его тираде мог позавидовать любой биндюжник.

Ну все посмеялись, поаплодировали лучше прежнего и забыли — устали все-таки, тем более, что съемки шли после обычного представления, т. е. ночью.

Фильм получился очень милым, по тем временам даже хорошим. Публика принимала его очень хорошо, его даже наградили, кажется, чем-то.

А спустя несколько месяцев после выхода на экраны была сделана копия с титрами и фильм показали в клубе глухо-немых. Хохот стоял в зале тот еще — они ведь читали по губам!..