человек. А раз другой то и ответственности в чем он себя убеждал я не несу. Ну логично же [м]ля.

Через пару неделек не бритья логика подсказала что так можно засветиться среди салабонов и я решил примкнуть к тем кто с усами имел право ходить. Забегал с "фазанами" за угол вместо утренней пробежки где курил и вникал в суть армейского бытия. Благо светало поздно, а в темноте можно и под "деда" закосить. А кто их там среди двух рот помнит. Потом на второй этаж в клуб на политинформацию. Я старался от своих старослужащих не отрываться и нырял вместе с ними на последние ряды. Где можно даже было с полчаса покемарить под нуденье мичмана. Но все хорошее и незаслуженное когда нибудь кончается.

Сквозь дрему я услышал голос:

— Ты оборзел дух?! — крик был злорадным и ничего хорошего не предвецавшим.

Пришлось открыть глаза и увидеть стоящего передо мной ефрейтора. Фамилию сейчас уже не помню хотя то что он немец знал. Худой, рыжий, конопатый. Откуда-то с пыльных степей Казахстана. Их у нас в роте было двое. Оба ефрейторы, оба немцы, оба отслужили по году. Но если со вторым Гефелем у меня было все еще впереди, то этот промелькнул как-то незаметно. Правда успев ударить меня по уху. Конечно сделал он это зря. Нет, я не националист, вернее даже анти, но то что Гитлер тоже начинал с ефрейторов помнил еще со школы. Поэтому в моем движении вскочить не было никакого желания оставлять его недобитым. Да и ухо как-то при его ударе подвернулось и было больно. Я не поднимал руки для каких-то там стоек, просто вскочил попутно припечатав свою голову в его переносицу. Видимо их в Казахстане не обучали таким приемом в уличных драках. Поэтому он то ли охнув то ли сказав капут рухнул в проход. А я понял, что поспать сегодня не удастся. И обозрел несущихся ко мне сослуживцев. И только чей-то крик из коридора — мичман идет! Подсказал, что драки больше не будет. Бежавшие подхватили ефрейтора и потащили в комнату художника части. Вероятно стенгазету рисовать или обрисовать контур его тела раз здесь не успели. Начинается армия подумал я и поплелся на первые ряды.

Странно, но до конца своей службы я больше этого ефрейтора не встречал, но интересного и без него хватало. Завтра расскажу.

первые 15-20 км один несёт радиостанцию и матюгается, а другой изображает Ивана Сусанина, после чего роли меняются. Карту открывать запрещено. За каждую попытку определить местонахождение по карте снимаются 10 баллов с оценки за ориентирование. Собственно говоря, за курсантами никто не следит, поэтому единственное, что мешает им открыть карту и не доложить об этом по рации, это совесть, у кого она есть, и страх, что напарник заложит.

Так вот, лет 10 назад командиром школы офицеров был полковник, а ныне генерал, Яир Штерн. За 2 дня до окончания курса пехотных офицеров он собрал в актовом зале всех будущих выпускников и толкнул прощальную речь.

— Мне, — сказал Штерн, — честность важнее всего. Я знаю, что многие из вас открыли карту во время ориентирования и не доложили об этом. Я прошу всех, кто это сделал, поднять руки. Я даю вам слово офицера, что вы не будете наказаны.

Из двухсот человек, сидевших в зале, около тридцати подняли руки. Дежурный курсант записал их имена и личные номера и передал Штерну.

Штерн сдержал своё слово. Поднявшие руки курсанты через два дня участвовали в выпускном параде и получили свои лейтенантские погоны. С трибуны, кроме родственников, на них смотрели их напарники по ориентированию, которых Штерн выкинул из школы офицеров за день до выпуска, за то что они не заложили своих воспользовавшихся картой товарищей.

от рядовых до майоров (очень много) и одного подполковника. Весь люд общался на равных, несмотря на звания и только "подпол" всегда демонстративно всем хамил (и больным и медперсоналу). Он очень любил, при просмотре фильмов, громко комментировать всё, что там происходило и поучать АКТЁРОВ, как они должны были играть роль. Это слушать было неприятно.

Собрались смотреть "Текумзе" (про индейцев). Я, как самый молодой (и хитрый... или, просто у меня было свободное от процедур время), в твпрограмме увидев, что будет "индейский" фильм, взял книгу, которую читал и за час до начала фильма, занял лучший стул перед телевизором, в первом ряду, спокойно её читал, ожидая начала фильма. Понемногу зрителей набилось и уже некоторые стояли. Начался фильм, а через 5 минут заваливает "подпол", который растолкав стоящих, подвалил ко мне и рявкнул: а ну давай отсюда, это моё место! Избегая конфликта, я уступил свой стул "этому" и сел впереди, на ковёр.

В конце фильма отряд всадников-индейцев, во главе вождя Текумзе, верхом на мустангах кидаются в смертельную атаку на превосходящие силы "вероломных американцев". Тут подпол вскакивает и на весь Киев каааак заорёт: НАШИ, вперёд!

Тут я не выдерживаю и спрашиваю у него: простите, а которые там ваши?!

От мощного хохота всех зрителей, чуть не сорвало крышу у здания. Подпол позеленел и даже не пикнув, вылетел вон. Последние два месяца никто нам не мешал смотреть фильмы.

комбат явно обращался не ко мне, а офицера, который нас сопровождал с пересылки, я не помнил.

— Вы что второго Насибулина хотите?! — и я отметил для себя, что большинство в шеренге поникло головами. И явно не хотели. — или двадцать одного веселого армянина? Этих-то каторжан сколько?

— Трое. Но двое вроде спокойные. — заверил его замполит части.

— Насибулин хотя бы со второго года начал, а этот только после карантина два месяца в роте, а уже с графинами за старослужащими гоняется. На гаупвахту, говоришь, мы его определить не сможем по сроку службы? Так закройте его на КПП в холодной, пусть поостынет. Чувствует мое сердце, ничем хорошим он не кончит. А остальным хочу сказать, ваши попытки дедовщины до добра не доведут, вы хотите чтобы вас по одному вырезали? Я таких людей знаю.

Остальное я уже плохо слышал, ведь старшина уводил меня в "холодную". Где у меня было время подумать, например, кто такой этот Насибулин. И почему я должен быть вторым, а не первым. Кто такие эти веселые армяне. Ведь часть у нас образцово-показательная и когда мой призыв принимал присягу, майор распинался, что у части даже переходящее красное знамя. Что-то здесь было не так.

С этими вопросами и не полученными на них ответами я и просидел в этой яме похожей на погреб под КПП чуть меньше суток. Поэтому, когда меня вывел оттуда прапорщик-азербайджанец, первое что я спросил у него по дороге в казарму — а кто такой Насибулин? Прапор даже приостановился, посмотрел на меня и сказал пойдем. Заодно напомнив, что усы мне все же не положено. И немного ли я для солдата задаю вопросов. Привел в ленинскую комнату, подвел к стенду и ткнул пальцем, где висели всякие "молнии", приказы и еще всякая муть:

— Читай!

— Оказалось что этому Насибулину год назад впаяли восемь лет за неуставные взаимоотношения и действия мужеложества по отношению к сослуживцам. — прямо вот здесь в этой комнате под портретами вождей. — добавил прапор немного с акцентом.

— Не, я вторым не буду, — заверил я. — это ж впадлу, [м]ля — бормотал себе под нос.

— А кто такие двадцать один веселый армян?

— Хотя страшно было даже подумать.

— Эти демобилизовались домой по сроку, но комбат сказал больше одного в роту не брать. Они друг за друга стеной, даже когда одного из них на "кичу" посадили все остальные тоже залет сделали. А такой толпой даже "ботинки" с ними сделать ничего там не смогли. Но у тебя таких земляков нет, а через полгодика ты походу тоже туда пойдешь. Вот там тебе жизнь сахаром не покажется.

— Его слова были весомы, что на киче делают с залетевшими сапогами я слышал еще в карантине. Перспектива была не радужная. Но где наша не пропадала, да и полгода еще прожить надо.

— К дедам больше не подходи или у тебя еще с кем-то стычки были?

— Да не, я в основном дембелей [луп]ил, иногда правда и мне перепадало — прапор походу чуть не потерял сознание, пришлось успокаивать — да это на гражданке было. Борзые с армии приходили. После дембеля на танцах в клубе с месяц драки шли. — прапор сглотнул комок горлом.

— Я вот еще что спросить хочу, может вам там что нибудь из стройматериалов нужно, ДВП, красочка, можем на чё нибудь махнуться. — пошел я по проторенному пути своего снабженческого опыта. Знакомых прапоров у меня была тьма на гражданке выручали друг друга частенько.

— На что? — прапор остолбенел.

— Можно на спирт, если есть, а то я так присягу и не отметил. А посуху ведь западло?

Прапор схватил меня за рукав и потащил в казарму. Зайдя туда он выискал взглядом, как оказалось какого-то "деда" и крикнул:

— Осминин ко мне! — подвалила какая-то здоровая рожа под два метра ростом — вы с ним походу земляки?

— А что он тоже с Хабаровска? — произнесла рожа.

— Не знаю, но где-то рядом. Так вот, передаю тебе под личную ответственность. Головой отвечаешь, пока комбат думает, куда его пристроить. Ты понял меня?

Рожа осмотрела меня и кивнула в согласии головой. А я подумал — [м]ля, час от часу не легче.

— Все слышали? — когда прапор ушел спросила у находящихся в казарме рожа — под моей ответственностью! Кто тронет будет иметь дело со мной. Когда снимут я его сам отпизжу!

— А меня-то за что? — не понял я.

— Ох[рен]енно борзый! И усы сбрей, рано еще. — и я хмуро поперся в умывальник. Бриться.