— ему важно, чтобы вечером не выбегать раньше времени для этой чехарды с разъездом. Приезжает пораньше и занимает свое место под стенкой. Если кто раньше из сотрудников подъедет, про Митрича помнят — станут хоть во второй ряд, хоть в третий, лишь бы место это не тронуть. Если друг с другом не считаться, парковка станет мышеловкой — хрен выберешься.

Именно это и произошло пару недель назад. Митрич приехал за полчаса до работы, и на тебе — на его место прямо перед его носом впервые с XXVII Съезда КПСС встал чёрный джип. Из него вывалился мощный мэн и направился в новую бизнес-контору напротив. Митрич встал на его пути и принялся что-то лепетать про своё место. Он был послан нах, отметён прочь и беспомощно крикнул вслед какую-то угрозу. В ответ послышалось удаляющееся ржание.

Опыт — великая вещь. Вместо того, чтобы обижаться, Митрич вдруг понял, что после морозов день сегодня будет тёплый и солнечный. Он блаженно пожмурился и поставил машину где осталось, во втором ряду. Ещё через полчаса минут мятежный джип был замурован в четыре слоя. Мощный мэн вернулся ближе к полудню и принялся пинать соседние машины, чтобы хозяева вышли на вопли сигнализации. Хозяева вышли. Они были хмурые, и их было много. Разговор затянулся. А потом на джип упала сосулька. По питерской официальной терминологии, СОСУЛЯ. Дело в том, что место у Митрича было самое мужественное — под водоотводом с кондиционеров. За что его и уважали. Да и фиг что сделает сосулька с крышей ржавой копейки. То, что не пробъёт, было уже пару раз доказано на опыте. Может, до трёхметровой эта сосуля немного и не дотягивала, но пиропатроны в джипе отстрелялись хорошо, дверями наружу...

в воду, чтобы разморозить побыстрее и позвонила подругам, чтобы позвать на ужин.

Когда куры разморозились, героиня приступила к их потрошению, но вдруг обнаружила вместо ожидаемых внутренностей, уже готовые пакетики с потрохами, а в одной из кур — еще и пластиковую карточку с непонятным текстом на французском языке.

Когда ужин был готов и пришли подруги — учительницы, одна из них, преподавательница французского, перевела надпись на карточке (да, времена были застойные, но учителя иностранного языка довольно часто знали преподаваемый язык).

Карточка оказалась сертификатом на получение автомобиля "Пежо", даримого миллионному покупателю продукции французской птицеводческой фирмы.

Учительница не знала, что делают в таких случаях, поэтому на следующий же день, взяв отпуск за свой счет, вылетела в Москву, где обратилась в приемную Министерства иностранных дел.

Ее принял референт, спросивший, в чем проблема, на что героиня ответила:

"Я в Новосибирске вчера купила французскую курицу…" — "Невозможно! " — ответил референт, "В Новосибирске французских кур не бывает! " — "Тем не менее, я купила ее, а внутри нашла вот это! " и протянула ему карточку.

Прочтя надпись, референт побледнел, попросил подождать одну минуту и вышел. Через двадцать минут он вернулся и пригласил учительницу проехать с ним ненадолго еще в одно место, которое оказалось приемной ЦК КПСС на Старой площади.

Там их принял еще один референт, и провел в кабинет какого-то очень серьезного человека, сказавшего нашей учительнице примерно следующее:

"Сейчас вы оставите эту карточку здесь, вас отвезут в аэропорт и отправят домой. В аэропорту Новосибирска вас будет ждать новый автомобиль "Волга" с ключами и документами, но вы никогда и никому не станете рассказывать историю про вашу находку, вы понимаете?".

Все так и случилось, и наша счастливица стала обладательницей машины "Волга" ГАЗ 24.

Подоплека истории выяснилась через много лет, когда случайно стало известно, что лет за пятнадцать до описываемых событий, в середине 60-х, партия кур, включавшая юбилейную птицу, была отправлена, в качестве гуманитарной помощи, из Франции в одну голодающую африканскую страну.

Правда, через некоторое время правительство голодающей страны решило, что оружие ему куда нужнее еды, и в рамках бартера, получив из СССР большую партию автоматов Калашникова, переправило большому северному другу свободолюбивых народов партию дареных мороженых кур, правда, уже тогда слегка залежалых, но на это никто не обратил внимания...

в голову такая мысль, он вклинивался и молча отдавал вещи хозяину. Валентин вообще не очень любил говорить. Его двухметровая фигура и многозначительно демонстрируемые пудовые кулаки убеждали лучше слов. При этом, я никогда не обращался к нему за помощью. Он появлялся в нужное время словно из-под земли.

Впервые наши пути пересеклись в штабе, куда нас вместе поставили в наряд. Молодых туда не направляли, но командир роты сделал исключение, потому, что в дороге мои очки разбились, а без них я был слеп, как крот. Кроты же в караул не заступают.

Сержант Плотников был дежурным по штабу, а я – пустым местом. Если надо было что-то сделать, он говорил, все остальное время я для него не существовал. Часов в десять вечера он отправил меня спать на топчан в дежурке. Сон не шел. Обещание сержанта, что меня через два часа ожидает уборка и мытье полов во всем штабе, сильно бодрило. Особенно пугала перспектива работать до утра, если с первого раза не получится идеальная чистота.

Сержант сидел за столом и что-то делал. Когда раздался то ли рык, то ли стон, я незаметно подсмотрел, в чем дело. Он корпел над своим дембельским альбомом. Деревенский парень, никогда раньше не занимавшийся подобным, готов был рвать и метать.

Линии получались кривыми, буквы — уродливыми. Он психовал, откладывал альбом и выходил на крыльцо, покурить и успокоить нервы.

Я – наивный чукотский юноша, предложил ему свою помощь. Он недоверчиво посмотрел на меня и, видимо, решив, что хуже не будет, разрешил. Дело сразу пошло на лад. Закончив за пару минут то, над чем сержант безуспешно бился целый час, я расхрабрился и предложил сменить устаревший дизайн на что-нибудь новое. Мне был дан карт-бланш.

Вы не поверите, самому не очень верится, но в ту ночь сержант сам убирал и мыл штаб!

Работа над его дембельским альбомом не просто сдвинулась с мертвой точки, а шагнула далеко за те горизонты, которые он себе представлял. Ситуация повторялась много раз, стоило нам снова вместе заступить в наряд по штабу. Был договор. Он убирает, а я говорю всем, что убирал я. Ему не по статусу шуршать, а мне не по статусу делать альбом.

Честно говоря, было жутко неудобно, что за меня кто-то делает работу, однако, стоило заикнуться о том, чтобы самому убраться, мне было сказано:

— Ты что, дурак? Делай, что умеешь, и меня не зли!

Альбом получился на славу! Главное, ни у кого такого не было. Сержанту завидовали, а он купался в лучах славы, ведь все думали, что альбом он делал сам.

Как это часто бывает, в один прекрасный день все едва не пошло прахом.

Увлекшись рисованием, я не заметил заместителя командира, который пришел рано утром в штаб. Это был залет! В подобных случаях, альбом изымался, а его владелец наказывался.

Однако, фортуна снова выкинула фортель. Вместо того, чтобы забрать альбом, офицер полистал его, а затем спросил:

— А ты мог бы такие же самолеты в наш актовый зал нарисовать, только большие!

Я сразу согласился, хотя ничего подобного в жизни никогда не делал. Он кивнул, затем отдал альбом и сказал:

— Спрячь, еще раз попадешься, ты его больше не увидишь!

Когда я рассказал об этом сержанту, у него в глазах на короткий миг показалась моя смерть, помахала игриво ручкой и исчезла. Сержант вздохнул, забрал альбом, с тех пор для работы мне предоставлялись лишь отдельные страницы.

Потом к нему пришел дембель, и у меня не стало защитника. Пришлось защищать себя самому, конечно, если не считать зам командира, для которого я оформлял актовый зал, еще одного зама, вместо которого я сдавал экзамены в пединститут, начальника штаба, с сыном которого занимался математикой, и других людей, которые по доброй воле готовы были меня защищать.

Главное для меня было не забывать слова сержанта Плотникова, сказанные мне на прощание:

— Если люди узнают, что ты многое можешь, будь готов к тому, что они захотят получить это силой.

Не все такие дураки, как я.