и получают за это деньги. И даже целиком, не разобранные старые машины тоже туда же, горами лежат. То есть б/у авто превращается во вторсырьё.

А что происходит с автомобилем за который заплачен "утилизационный" сбор? Он не вторсырьем делается? За ним наверное прилетает пе[тух]ский вертолёт, поднимает, улетает... А в горах Ямантау в этот момент начинают раскручивать частицы по кругу, тратят энергию, создают адову воронку поглощения и распыляют авто на элементарные частицы? Но даже в этом случае — что бензин, что дизель, что 70 кобыл, что 170 — какая в жопу разница. Коллайдеру пох[рен]!

А еще можно спросить — КТО получает деньги за то, что якобы утилизирует автомобиль?

И вообще, на[дури]лово это начинается уже с названия побора!

Будьте уж честны, сволота! Вы ничего не утилизируете, вы влупили новый налог, а теперь выдумываете к нему поправки. И они всегда за счёт НАШЕГО кармана.

Мы уже сделали вам подарок — оплатили движение нашего полудохлого автопрома, чтоб он не ехал, так хоть на карачках полз... поддержали рабочие места и все такое (рабочие места, видимо, для мигрантов с семьями и выводками по 10 душ, что халявный маткапитал получать сразу) Но нет! Мало! Вместо скидки на следующую машину мне предлагается оплатить виртуальный процесс по уничтожению (!) ценного вторсырья?! [м]ляди!

И ещё гнусный вопрос — если я заплатил за услугу названную вами Утилизация, то где я могу получить отчёт по этой самой процедуре?! Я даже заплатить готов, чтобы посмотреть. Иначе, может, иск на неисполнение обязательств?

существуют две станции "Арбатская" и две станции "Смоленская" — в разных местах, на разных линиях, и никак между собой не связанные (!). В плане удобства при записи адресов и назначении встреч эти дублирующиеся имена не имеют аналогов ни в каком другом метро России и мира. И никто их не планирует переименовать!

Зато что касается истории переименования станций Московского метро, то она настолько потрясающа, что, я надеюсь, когда-нибудь благодарные потомки включат ее в учебники по шизофрении. Почему в эпоху перестройки переписывали станции с именами революционеров — это понять можно. Но за какие преступления "Лермонтовскую" переименовали в "Красные ворота" — уже загадка. А если копнуть историю глубже, открывается полный ад. Вот навскидку несколько примеров:

При открытии две соседние станции были названы очень похоже: "Измайловский парк" и "Измайловская". Уже большое удобство для пассажиров, верно? В 1963 их решили переименовать. Догадайтесь, как? Их имена взаимно поменяли местами. Да, вы не ослышались: поменяли названиями между собой. Две соседние станции, и без того называвшиеся почти одинаково. Нормально, да? Но даже этим дело не закончилось! В 2005 "Измайловский парк" (бывшая "Измайловская") вдруг переименовали в "Партизанскую". Зачем? Почему вдруг "Партизанская"? На дворе 21 век. Какие партизаны там завелись в 2005 году?

Станция "Октябрьская" до 1961 года называлась "Калужская". А потом "Калужская" открылась совсем в другом месте. Получите, москвичи и гости столицы. Переписывайте все адреса в своих блокнотиках, чтоб не уехать теперь случайно в далекие гребеня.

Станцию с красивым названием "Мир" в 1966 году переименовали в "Щербаковскую". А в 1990 — в "Алексеевскую". При этом обе станции "Ботанический сад" в том же 1966 стали называться "Проспект Мира" — так что хоть какой-то "мир" в названиях сохранился. А "Ботанический сад" появился снова, но выше на четыре остановки.

Особого маразма переименования достигли уже в наше время — переименовывать начали новые станции сразу после их открытия, а иногда даже до. Разумеется, тоже без каких-либо понятных причин. В 2008 станцию "Деловой центр" переименовали в "Выставочную" — мудрость потрясающей глубины. А "Битцевский парк" стал называться "Новоясеневская". Логика здесь давно бессильна.

Я уже не говорю о том, как дают названия. Самый писк, это когда у нас на юге открыли ветку легкого метро и кто-то вдруг решил, что пассажирам станет удобно записывать и запоминать станции, если их названия станут как можно длиннее — желательно из трех слов, склеенных по одной унылой системе. Так появилась мода называть станции непременно словом "улица", "бульвар" или "аллея". А к этому добавлять какую-нибудь фамилию (лучше малоизвестную), по возможности удлиняя ее именем или титулом. Так они и идут все подряд, эти станции, по всей ветке: "Бульвар Дмитрия Донского", "Улица Старокачаловская", "Улица Скобелевская", "Бульвар адмирала Ушакова", "Улица Горчакова" и "Бунинская аллея". Впрочем, у меня есть гипотеза, которая предлагает вполне разумное объяснение: чиновник по названиям просто получал откаты от фирмы, которая выиграла тендер по выпиливанию букв для табличек, а цена заказа напрямую зависела от числа символов.

ли, коротко, но сменились мы с дежурства. А до дома 15 километров (в деревне так быват). И вот стоим мы в чистом поле на повороте. 1 января. Поле, мороз (дедушко), ветер. Машин нет, автобусов нет, никого нет. И, [м]лять, не будет! Только ветер гудит в проводах (с)

Зато дох[рена] льда на дороге. Прям каток до родимого дома. Нам бы коньки и парус, да кто ж знал! И пригорюнились мы с другом. [фиг]ли, молодые, помирать ниахотто. Вспомнили Амундсенов, покорителей северных полюсов, сгинувших в необьятных, бескрайних, безжЫзненных ледяных просторах.

И вдруг — ЧУ! Звук, отличный от завывания ветра. Огляделись, и действительно — чу: по дороге х[рена]чит желтый "грейдер". Один. На многие километры вокруг. Чистит снег, [м]лять. Которого нет. Но у него — ПЛАН: каждый день чистить снег. И ниибёт! Вот руководство и выпнуло работягу на улицу.

Короче, мы кааак давай махать рукаме! Кааак давай его останавливать! Дорогу перегородили, как трое в Кавказской пленнице. Только двое. Два Вицина. Подёргались, подергались, да и пали на колени: скользко же.

Короче, залезли мы в ту кабину, позацеплялись, за что только можно. Как мартышки в клетке. И доехали домой. И остались живы. А то прям и куй знат, чо делать. Так и живем.

откладывали. Молюсь только, чтобы вообще улететь, желательно сегодня, ибо у меня всего четыре дня на поездку на малую родину, и когда будет следующая — неизвестно (как оказалось, никогда, это был мой последний визит в Грозный).

Так вот, задерживали вылет ещё раз несколько, и на посадку пригласили только около полуночи. Вышли мы из накопителя, измаявшейся толпой, и почесали к самолёту пешочком, в темноте, сквозь мелкий осенний дождик. Для автобуса, видимо, тоже горючки не было, а темнота была тоже, видимо, из экономии, фонари на стоянке включились, когда мы уже дошли. Самолёт стоял где-то в япунях, и, топая до него, меня очень смутило количество идущих — явно для ЯК-40 избыточное. Причём в толпе наблюдались всего три женщины, сильно беременная армянка с мужем, чеченская бабушка, практически не говорящая по-русски, с целой толпой то ли внуков, то ли ещё кого-то из мелких родственников, и я, уже подумавшая, что лучше уж очутиться в бассейне с крокодилами, чем в подобном окружении, ночью и в замкнутом пространстве. Славянских лиц не было ни одного. Вдобавок ко всему, все волокли свои чемоданы, саквояжи, кошёлки и котомки в руках, это-то как раз и не удивительно, ибо в ЯК-40 багажник представляет собой несколько полок в хвосте (может, кто и помнит это), а вот количество этих мешков, баулов, чувалов и т. п. впечатляло. В отрицательную сторону.

И началась посадка. Двое брутальных армянских летунов объявили порядок посадки. Сначала идут те, кто с билетами на сегодня. На такие мелочи, как указанное в билете место, никто и не думал обращать внимание, ринулись толпой. Потом с билетами на вчера. Потом вообще все, у кого есть хоть какие-то билеты. А остальные — посмотрим. Да-да, так и было сказано. Пока всё это укладывалось в моей тупой голове, кто-то схватил за рукав и втащил в самолёт.

— Чего клювом щёлкаешь, давай быстрей, я тебе место занял! — возмущался пожилой армянин.

— С-с-сы-пасибо! — заикаясь, пролепетала я в полуобмороке, при виде занятого места. Это был по-армянски модернизированный самолёт, в багажнике с одной стороны отсутствовали полки, зато красовались четыре пассажирских кресла, на два из которых мы и уселись с добрым дяденькой, оказавшимся доцентом кафедры гистологии ЕрМИ.

Народ продолжал набиваться, и салон самолёта превратился в трамвай в час пик. Откуда-то взялись складные стульчики, кому их не хватило, угнездились на собственных чемоданах-саквояжах, и, скрипя и пыхтя, наш летучий трамвай взлетел. Летели мы на полчаса дольше заявленного, но я, занятая болтовнёй с соседом, этого особо не заметила.

Сели в Грозном, жестковато, но терпимо, хвала небесам, и в очереди на выход я услышала:

— Дэущк, ти в Грозном виходищь?

Ну ё-маё, если бы ещё объявили: "Грозный, следующая остановка — Ереван! " было бы вообще эпично.

Когда я рассказала про весь этот кавардак родственнику, КВС на пенсии, но продолжавшему работать как раз в системе безопасности полётов, он ехидно ухмыльнулся и рассказал анекдот. Взлетает самолёт, командир спрашивает у второго: "Скорость? Сколько плит осталось? ", второй отвечает, что маловато. Через пару секунд всё повторяется. Точка принятия решения, продолжают взлёт, кое-как взлетают, командир опять: "Так сколько плит оставалось? " — "Две! " — "Эх, чёрт, могли бы ещё двух зайцев взять!". А после анекдота родственник добил одной фразой:

— Так вот, этот анекдот, совсем не анекдот. Особенно в Ереванском авиаотряде.

Это было начало 90-х, тогда и не такие чудеса творились)))