сытно, да ещё и свободные копейки оставались. И захотелось Афоне роскоши — приглянул он в лавке невиданную в деревне вещь — медный таз с медным же рукомойником. Долго он пересчитывал замотанные в чистую онучу и спрятанные в надёжном месте капиталы, пока не решился и купил. Господи, это было событие! Не прерывалась череда соседей, с утра и до позднего вечера приходивших поглазеть на невиданное чудо, скромно поблёскивавшее в предназначенном для него уголке. Да и сам Афоня преобразился, начал каждодневно расчёсывать бороду после умывания под рукомойником, смазывал деревянным маслицем по воскресеньям стриженную в кружок свою голову. Счастье и благополучие загнездились в доме, и начал Афоня катать валенки ещё с большим старанием, и каждая пара была ещё красивее. Но, как всякая сказка имеет обычно счастливый конец, всякая быль – печальный. Приехал как–то из райцентра председатель чего там не упомню, собрали в самой большой избе честной деревенский народ и сказали: "Пора создавать колхоз, она все окрестные деревни уже в колхозах, а ваша – отстаёт".
— "Дык, мы согласные, колхоз так колхоз" — загудели себе под нос мужики да бабы.
— "Тогда переходим ко второму вопросу. Необходимо утвердить список кулаков вашей деревни и выселить их к чёртовой матери из деревни куда подальше".
— "Да нет у нас таких, кулаков, и куда уж дальше нашей деревни их выселять–то? Дальше нетути"
— "Как так нет кулаков? А Афоня Петухов разве не кулак? Вона, каждое воскресенье у них в штях мясо, кашу от пуза лопают, а глядитка, что у них есть – медный таз да рукомойник. У кого ещё есть такое по деревне? " — зачастила горохом соседка, давно уже затаившая зло на всю деревню вообще и на рыжего Афоню в частности за то, что она, деревня, смеялась покотя над ней: муж её, Петруха, был настолько ленив, что, лёжа на раскалённой лежанке, поленился встать дверь в сени прикрыть, а на дворе стоял звонкий мороз, ну и обжёг себе бок и отморозил обе ступни.
– "Так и есть рыжий Хрен кулаком, раскулачить его, и всё! "
Долго гудело собрание, но председатель чего там не упомню был твёрд – раз есть деревня, значит и кулаки должны быть. И раскулачили моего деда Афоню в двадцать четыре часа, выкинули среди зимы из избы с домочадцами, отобрали всё, и станок для пимокатания, и перину и медный таз. Не выдержало такого позора его сердце, и вскорости он Богу душу отдал. А рукомойник с медным тазом – стоял он в правлении долгие годы, а после войны выкинули его в кучу, где старый хлам долёживал, а на его место повесили в правлении ещё большую ценность – эмалированный рукомойник с эмалированным же тазом. А могила моего деда, рыжего Афони, понемногу – потихоньку сравнялась с землёю и заросла травой. Валенки, скатанные его мастеровитой рукой, с цветочками полевыми и птахами небесными рано или поздно сносились, и осталась от Афонии только память его детей и внуков. Ибо главная ценность на свете для человека – дети его и внуки–правнуки, пока живут они, не распорошится по земле слава его и дела его.