Свежие истории от 7 ноября 2015

был на многонациональности. За московские школы не скажу, но про то, что в подмосковных школах русского лица не встретишь – это преувеличение. Нет, встречаются и киргизы, и армяне и даже турок есть, но в очень ограниченном количестве. В общем, с разнообразием национальностей туго – основная масса принадлежала или приписывала себя к титульной нации. Так что начали "назначать". Моё чадо "назначили" в украинцы. Из-за фамилии. Нет, нет, я горячо люблю свою вторую историческую родину, но вот беда – ни разу в жизни там не был. И отец мой – единственный чистокровный украинец в нашей семье тоже ни разу в жизни там не был. И даже на мове ни слова не знает. Как бабушку во время раскулачивания с Украины вывезли, так наша культурная связь с Украиной и прервалась. А тут, вот ужас, проект за проектом – то нужно про национальные украинские блюда рассказать, то про национальный костюм, то про национальные игры. Каждый божий день сидели с женой до 12 часов ночи, постигали мои исторические корни. Устали – сил нет. И вот, провожая дочь и жену в школу с очередным эпосом на тему "Украинское национальное что-то" в сердцах говорю: "Если учительница попросит ещё написать доклад про национальные украинские песни или национальные украинские танцы, передайте ей, что украинцы очень молчаливый и малоподвижный народ".

И многие годы он исправно поставлял стране ружейный порох. С качеством лет сорок проблем не было, но вдруг порох начал "пылить". В идеале порошинки напоминают гладкий блестящий бисер, а тут они стали тусклыми и от них стали отставать мелкие чешуйки. В обращении такой порох крайне опасен, склонен к самовоспламенению. На завод приехали комиссии, проверили весь техпроцесс, сверху до низу, но никаких отклонений не нашли. А порох пылит. Тогда умудренный опытом председатель комиссии пошел смотреть техпроцесс заново. На верхнем этаже стояла маленькая "бетономешалка", где исходные компоненты смешивались в однородную массу. Цеха пороховых заводов не отличаются многолюдностью и здесь работала одна сотрудница, пришедшая на работу еще молоденькой девушкой во время войны. Под бдительным взором бабушка засыпала все необходимое и начался замес. В этот момент председатель попросил её показать, как она работает на самом деле, а не по написанному. Бабушка тормознула миксер, открыла крышку взяла в руки палку и стала мешать "тесто". "Чтобы комков не было" — пояснила она удивленному народу. Мешает и приговаривает: "какая чудесная палка у меня была, сорок лет ей мешала, а тут пропала недавно!".

КГБ не зря ел свой хлеб, через два дня палка была найдена. Её прихватил электрик, когда чинил проводку в цехе, а потом выбросил. Найден электрик, место выброса и сама палка. Палка была опознана бабушкой и возвращена в техпроцесс. Порох пылить перестал. Старая "мешалка" была из осины, а новая из березы, химики не смогли понять как это действует, но мешать применению не стали. В своих кругах эта история получила название — "эффект осинового кола".

и прочего, не относящегося к истории мусора.

Питаться нам приходилось в столовой, находившейся от общаги метрах в пятистах. Пока проснёшься, умоешься, дойдёшь, поешь, покуришь и времени на учёбу уже особо не оставалось, разве что на физкультуру, посещение которой мы свято чтили, тем более просыпались, когда есть хотелось, а не ради того, чтобы стать выдающимися горными мастерами. В той столовой мы и столкнулись с явлением, ныне обыденном, а тогда выворачивающим наизнанку. Со временем столовская еда адаптировалась к нашим желудкам, но в первый день она не лезла. Запихав по паре ложек супа, ковырнув котлеты, мы собрались на выход. Когда от стены у окна к нашему столику метнулась тень в замусоленной до блеска фуфайке, таких же брюках, сине-чёрном берете и стоптанных ботинках "прощай молодость".

Кинув куда-то в сторону "спасибо", он сдвинул тарелки с супом в кучу, продегустировал из одной, недовольно пробухтел и добавил соли. И принялся наворачивать. Чтоб от увиденного из нас не полезли столовские ништяки, вылетели на улицу, жадно закурив. Да, это был первый бомж, которого мы увидели. Надо сказать, что он шустро управился со своей задачей и даже успел стрельнуть у нас сигарету. Дали, хотя, хотелось в морду. За испорченный на весь день аппетит. Дня три в столовой не появлялись, питаясь кабачковой икрой и чаем, нынешнего выбора в магазинах ещё не было, а в технаре столовая не работала. Голод не тётка, пошли, предварительно исследовав здание на наличие Сани (так бомжа звали). Не обнаружив, поели с удовольствием. А потом и к Сане привыкли.

Виделись не только в столовой, где покупали ему порцию и оставляли сигарет( деньги он не брал категорически), если пересекались там, но и на Главпочтампе, где он ночевал. А у нас там дозорный пункт был, с которого мы вечерами наблюдали за отрывающимися в ресторане напротив старателями после трудового сезона добычи золота. Коих, в сиську пьяных, доводили до гостиницы на автовокзале. Не бескорыстно, конечно. Но блок сигарет или пара десятков рублей — это не дорогая цена за здоровье и даже — жизнь. Одного мы вытащили из под пожарной лестницы, где он собирался уснуть. А ночи там в сентябре — не в Сочях каких. А скольких старателей дочиста обирали в Москве и Ростове? Уйму. А так и нам не скучно было, и им полезно.

После проводов покупали пузырёк водки или портвейна пару у таксистов, и там, на почте, распивали. Не забыв плеснуть и Сане в его раскладной стаканчик. Из нашего не пил — мои бациллы вам не нужны, говорил. Его рассказ о себе тоже тогда вновинку был: отмотал срок, остался на Севере, женился, забухал. Жена выгнала. Так и стал бомжевать, плюнув на всё и на себя — в первую очередь, став местной "знаменитостью".

Так месяц прошёл. В конце сентября в городе праздник какой-то отмечался, на котором мы были чужими. Слонялись без дела, изредка выпивая, а к вечеру на почту подались. Когда зашли — офигели от картины.

Саня был весьма датый, в своём обычном прикиде, но. Он был гладковыбрит и на его фуфайке красовался белоснежный шарфик! Такой контраст! Одесский джентльмен, только с помойки. И довольныыый. Накатив с нами пару стаканов, Саня отъехал, уснув на сиденьях. Мы ушли.

А на следующий день Саня пропал, сгинул. И так до отъезда из Сусумана больше не видели. Уехали через две недели, лишившись единственного, хоть и не важного, стимула "учиться" дальше — стипендии. За прогулы.

Вернулись на посёлок. Трое из нас устроились на работу, а четвёртого таки родители отправили на материк за знаниями. Через три года, после окончания сезона, в ноябре, наши машины пошли в Магадан за продуктами

(окорочка, мыльные сосиски, чоко-пае и доширак — четыре кита, на которых тогда Север держался). И я напросился. Проезжая через Сусуман, вспомнил знакомые места. Добрались до оптовки магаданской, где затарились. И кладовщица отправила меня с бумагами в офис. В дверях я так и уткнулся в шарфик выходящего мужика. Уже не такой яркий шарфик.

Фуфайку, берет, чоботы сменила цивильная одежда. А лицо так же, как на праздник, гладко выбрито. Думал, не узнает меня. Ан, нет, даже имя не забыл! Времени мало было, уже пора ехать. Минут двадцать всего и погоняли чай у Сани в кабинете (это его база была). Спиртное здесь не живёт, уж извини, говорит. На вопрос, куда пропал тогда, ответил, улыбаясь. Куда, куда... Утром в столовую пошёл, там меня повариха и захомутала. Говорит, и раньше ко мне приглядывалась, без мужика хреново ведь, но боялась сплетен, порицания. А как увидела меня в этом шарфе, такого красочного, ошалела и махнула рукой — хуже не будет. И я чего-то не сопротивлялся, обмяк от ласки. Прижились, я свои старые связи с отсидки поднял (раньше не видел смысла). Перебрались в Магадан. Такие куда вышли. А шарфик с тех пор всегда ношу — фартовый оказался.

Надавал мне Саня продуктов — на полгода хватило. Попрощались и я уехал.

В Магадане больше не был, о судьбе Сани не знаю ничего. Почти 20 лет прошло с нашей первой встречи, лицо его уж особо не помню, а белоснежный шарфик на замусоленной фуфайке навсегда в память врезался.