Свежие истории от 2 августа 2021

Потому что Мишка был килограмм шестьсот или больше весом и среди коров выделялся как гулливер среди лилипутов. Серегу это бесило. Сильно бесило, ведь стоял Мишка на такой же привязи как и коровы, но при этом высовывался в центральный проход на полтуловища и мешал Сереге на "шастике" развозить корм. Либо отступал назад, когда его этим "шастиком" таранили с разгону, вставая ногами на заднюю площадку и мешал пройти со скребком. В общем бил Серега Мишку, то "шастиком" это трактор такой Т-16, то скребком, то вилами, то чем нипопадя. Мишка басовито мычал, глаза его наливались кровью, но была цепь крепка, а Серега быстр. Все так и было до одного дня. В этот день, а точнее поздний вечер, Серега шел по ферме с обходом, намереваясь после него сбегать домой и что то ему не нравилось. Что, он не понимал, но какое то беспокойство наполняло его изнутри.

— Блин, а где Мишка? — вдруг сообразил он, — где этот бычара-нестандарт!? — в этот момент, сзади что то звякнуло и Серега повернувшись охренел. Мишка стоял в центральном проходе. Цепь была, но на полу. — Наверное осеменаторы не закрепили, — мелькнула мысль, но бык уже бил копытом и глаза наливались кровью. Бежать можно было только в одну сторону, противоположную от быка и Серега рванул. Мишка походу тоже. Цепь сзади звенела, слышалась тяжелая поступь и такое же тяжелое дыхание. Какую скорость набрал Серега, судить трудно, но был бы на Олимпиаде, стал бы призером.

— Хорошо, ворота для проветривания открыты — мелькнула мысль и Серега ломанулся на улицу, совсем не придав значения, что там выгребная яма, заполненная навозной жижей. Куда он и погрузился. Что это даже хуже чем бык, который вовремя тормознул, он понял после нескольких движений, тщетно пытаясь зацепиться за склизкие бетонные стены. — Вот так и сд@хну в говне! — понял он, когда набухшая одежда тянула его вниз и подступала безысходность. — Ты прости! - только и смог крикнуть он. Не хотелось с грехами уходить из этой жизни и Мишка подошел к краю ямы, как бы прислушиваясь. Потом мукнул и мотнул головой. И цепь, длинная цепь свешивающаяся с его шеи скользнув по стене ямы, упала Сереге почти в руки. Он схватился за нее как муравей за спасительную соломинку, — давай, Миша! — прохрипел он. И бык стал пятится назад. Когда Серега вытащенный на проход, обессиленный отпустил из рук цепь, бык больше не обращая на него внимания повернулся и побрел на свое место.

С этого дня ситуация изменилась. Мишка, из "нестандарта" переименовался в "братана", вместо тычков и ударов, отодвигался с прохода поглаживаниями и вкусняшками.

— Ты мне жизнь спас, а это больше чем братан! — поглаживая быка по огромной башке, приговаривал, Серега. Беда подкралась незаметно.

— Скоро сдадим на мясокомбинат! — заявила заведующая. — Стар уже Мишка для осеменения, да и осеменаторы говорят, что пора на искусственное переходить!

— Кто стар?! — опешил Серега, — да он в самом расцвете сил. Не веришь, сама попробуй. Я постоянно это вижу. Да он знаешь какой производитель!

— Вопрос решенный, хватит тут ерунду морозить. Сказано на мясокомбинат, значит туда и поедет! — поджав губы, произнесла заведующая. Наверно обиделась на приглашение на пробу. И Серега понял, что уговоры бесполезны и рванул на центральную усадьбу.

Просидев рядом с секретаршей битых два часа, он все же попал к председателю.

— Нельзя Мишку на мясокомбинат, это братан мой! Он меня от смерти спас! — с порога начал он. Председатель посмотрел на него непонимающе. Выяснив, что Мишка это бык на ферме, он произнес:

— Братан, не братан, а людям надо деньги выдавать. Да и действительно, стар он уже. Но если хочешь, купи. По приемочной цене отдам. Деньги есть? — Серега замялся, денег у него таких действительно не было.

— Я займу или в рассрочку можно? — взмолился он, — я отработаю.

— Ждать не могу. Вернее я то могу, люди не поймут, мне за уборочную надо рассчитываться. Так что если денег нет, поедет твой братан на мясокомбинат. И разговор окончен.

У Сереги оставался один выход и он им воспользовался.

— Надо дергать братан, — отцепляя цепь произнес он, — бежать надо, заколбасят тебя! — И Мишка отвечал, мукая с пониманием.

Шли они всю ночь. Полями, перелесками, дорог не выбирали, было только направление. Когда забрезжил рассвет, уткнулись в какую то деревеньку. Серега постучал в первую попавшуюся избу. Дверь отворила бабулька.

— Мамаша, тебе производитель нужен? — выдохнул Серега.

— Мене? На кой?! — опешила та, опасливо, но смотрела на Серегу заинтересовано, окинув его взглядом с головы до пят. Тяжело вздохнула и добавила — стара я уже для производства-то, но у нас в деревне и молодух полно. Ты то парень видный.

— Да я не для себя спрашиваю, для братана. Бык-производитель тебе нужен — кивнул он за спину. Мишка стоял смирно невдалеке.

— Да на кой!? — опасливость бабки сменилась на какой то страх, когда она посмотрела за Серегином кивком.

— Ты пойми мать, его хотят на мясокомбинат отдать, а он мне больше чем братан, он мне жизнь спас! Я ведь за бесплатно предлагаю — и Серега поведал свою историю.

— Сейчас люди скот на пастбище будут выгонять, пойдем поговорим. Я бы взяла, да сено косить уже не в силах. Помогут, оставим. У нас сгодится, хороший производитель, хороший приплод. Не то, что эти местные недоростки, что и на корову запрыгнуть не могут.

Народ согласился, обещая бабке помочь сеном и комбикормами.

— Я к тебе обязательно приду, братан! — прощаясь с быком, произнес Серега. И на перекладных отправился в обратный путь. К деревушке, что они вышли, была другого района. — И это хорошо, — подумал Серега. Но хорошо было не все. На ферме его ждал участковый и главный зоотехник.

— Где бык?! — поперли они нахрапом.

— Не скажу. — уперся Серега.

— Под суд ведь пойдешь. Тебе дома не живется что ли? На зоне сгнить хочешь? — напирал участковый, — А быка мы все равно найдем!

— Да мне плевать, я братана спас, а вы как хотите. Ищите.

Суд был довольно скорым. Не любили при советской власти расхитителей народного имущества. Прокурор напирал. Адвокат мычал. Серега молчал. И полтора года "химии" с возмещением заработал сполна. Судье видимо тоже колбасы не хватало.

Полтора года пролетело кому то быстро, а кому то долго. Но срок Серегин кончился и попер он не домой, а в ту деревушку. Нашел бабкин дом и постучал в двери. Бабка его узнала.

— На племянников с племянницами приехал посмотреть? — улыбнулась она.

— На каких таких племянников? — опешил он.

— Ну если Мишка твой братан, значит они тебе племянники. Вон там пасется сегодня стадо. И Мишка там и вся твоя родня. Иди смотри. Потом приходи чаю испить.

кремле, старинных закоулках, в бар зашли, где к пиву особенную рыбку подают. А спустя пару лет (дело было на шукшинском фестивале в Сростках) уже Панкратов-Чёрный предложил показать Меньшову свою малую родину. "Далеко? " "Да нет, не очень, километров 500" "А что, поехали!".

Сели они в машину и рванули в деревню Конёво Алтайского края. Дальше – прямая речь:

"И вот пока мой сводный брат Коля и его супруга Зоя накрывали на стол, я повёл Володю показать родную деревню, а это одна, собственно, улочка домов тридцать-сорок. Крыши, крытые дёрном, земляными пластами, трава на крышах растёт... Идём, значит, я веду экскурсию:

– Вот видишь развалившийся сруб? Это клуб, в нём даже маленькая библиотечка была.

– А чего ж не восстановят?

– Так ведь кино не показывают, да и ходить уже некому, остались одни старики, молодёжь разбежалась, работы нет, жить здесь не на что... А вот видишь яма и несколько брёвен от фундамента? Это моя школа, я тут до пятого класса учился.

– Что-то больно маленькая какая-то…

– Ну, а что, в избе – комната для двух учительниц, комната для первого и второго класса, комната для третьего и четвертого… А здесь был магазин, из райцентра раз в месяц сахар и конфетки привозили… Ну, вот больше показывать нечего, вся моя деревня…

Вернулись к брату в его пятистеночек, стол накрыт – грузди наши алтайские, огурчики, помидорчики, самогонка, хлебный квас – всё домашнее. Брат весёлый, радуется, что меня увидел, да ещё и познакомился с таким великим артистом и режиссёром, Владимиром Меньшовым. Выпиваем, закусываем, хозяева улыбаются…

А Володя такой серьёзный-серьёзный сидит, мрачный, смотрит Коле за спину, а там на стене коврик – олень воду пьёт и лебеди плавают – а к коврику приколоты ордена и медали. Володя спрашивает:

– Отцовские медали, Коля?

– Да нет, почему… Мои. Вот орден за посевную в таком-то году, а это медаль за уборочную в таком-то… Ценили нас, ценили – работали-то мы с утра до ночи…

И вдруг Володя заплакал.

Мы опешили – что такое?

А он плачет и говорит, всхлипывая: "Ордена, медали… и ты так живёшь?.. "

– А что, – Коля засуетился, – Хорошо живу, огород, всё своё, видишь, какой стол… Ну, а денег не платят, так их и тратить не на что…Перебьёмся!

А Володя плакал и плакал, вы не представляете… Как Шукшин в "Калине красной" на холмике – "да ведь это же мать моя"… Вот так и Володя рыдал, рыдал, обнял Кольку по-братски, говорит: "Да как же так! Сволочи! На мерседесах ездят, а всё равно Россией недовольны!.. "

Это было так пронзительно… Мы его еле его успокоили … А потом, когда ехали обратно, он вдруг говорит – строго так, горько: "Сашка! Снимать кино надо – о любви! Потому что русскому народу любовь не-об-хо-ди-ма! Иначе озлобится! "

***

Не идёт у меня из головы эта история о плачущем Меньшове. Плачущем, как Шукшин. Правда, Шукшин плакал в кино, а это в жизни.