Смешные истории

даже записывать не надо". Я спрашиваю: "А почему? "Она говорит: "Ты что! это же Куликовская битва! 1380-й год! "Ах, ну да, конечно, какой я тупой... Вот. Ну, я очень волнуюсь перед свиданием. Мне лет двадцать было. Побрился-оделся-надушился, купил цветы, вино и торт — и когда приехал — а там от метро еще на автобусе пяток остановок — в общем, дошел до ее дома и вспомнил, что намертво забыл год, когда Дмитрий Донской ввалил Мамаю...

И вот представь себе: вечер, ветер дует, народу на улице раз-два и обчелся, темнеет — и вот по этому пейзажу мечется дурак с букетом, тортом и бутылкой в кармане плаща, подбегает к случайным прохожим и спрашивает:

— Простите, а в каком году была Куликовская битва? "

Ну хорошо.

Посмеялись.

А чем дело-то кончилось? Хоть кто-то из прохожих помнил год Куликовской битвы? Мальчик попал к девочке или нет?

Тут своя история.

Бедный мой друг метался по микрорайону, пугая старушек, которые были похожи на учительниц, и дяденек инженерского обличья. Но никто не знал родной истории!

Отчаявшись, он вдруг увидел паренька пэтэушного вида.

Подошел, нарочно наглым и даже приблатнённым голосом спросил: "Зёма, курить есть? "Тот дал ему сигарету. Он прикурил, затянулся, сплюнул и сказал:

— Тут [м]ля на спор спросили, когда была эта, ну типа Куликовская разборка?

— Один три восемь ноль! — сказал парень.

— К Ленке, что ли, идешь?

себе часто рассказывали, делились ощущениями. Тебе, говорили, Антоновна, крупно повезло. Это же надо, так легко климакс переносишь!

Как сглазили подруги. Стали вскоре происходить с Антоновной странные вещи. Понимала она, что это гормональные изменения в организме, которые бесследно не проходят. Отсюда, наверное, и беспричинная смена настроения, и головокружение, и слабость.

Все труднее стало Антоновне наклоняться к внучке Лизоньке, аппетит пропал, спина болеть стала как-то по-новому. По утрам часто отекало лицо, а по вечерам — ноги. Какое-то время на свои недомогания Антоновна особого внимания не обращала. Первыми забили тревогу невестки: какая вы, мама, квелая стали, бледная. Сходите к врачу, сделайте УЗИ, не тяните, с такими делами не шутят!

Антоновна молчала. Сомнения, что с ней что-то неладно, и так уже давно поселились в ее душе. А тут еще стала сильно болеть грудь, ну просто огнем горит, не дотронуться. Низ живота тянет, спать не дает. Часто бессонными ночами под мерное похрапывание мужа, лежала Антоновна на спине, уставившись в потолок, и тихо плакала, думая о будущем и вспоминая прошлое.

Ну как же не хотелось ей умирать! Ведь только пятьдесят два еще, до пенсии даже не дотянула. С мужем дачу начали подыскивать, решили на природе побольше побыть. Сыновья такие замечательные, на хороших работах. Невестки уважительные, не дерзят, помогают седину закрашивать, советуют, что из одежды купить, чтоб полноту скрыть.

Внучка единственная, Лизонька, просто золотая девочка, не нарадоваться. Фигурным катанием занимается, в первый класс осенью пойдет. Рисует хорошо, уже вязать умеет – бабушка научила.

Как же быстро жизнь пролетела! Кажется Антоновне, что и не жила еще совсем. Вот младшего сына только что женила, еще детей от него не дождалась, а тут болезнь, будь она неладна!

Утирала Антоновна горячие слезы краем пододеяльника, а они текли и текли по ее щекам. По утрам под глазами образовывались синие круги, лицо потемнело, осунулось.

Кое-как пережила Антоновна весну и лето, а к осени совсем ей плохо стало. Одышка, боль в спине страшная почти не отпускает, живот болит нестерпимо. Решилась, наконец, Антоновна записаться на прием к врачу и рассказать о своих страданиях мужу.

В женскую консультацию Антоновну сопровождала почти вся семья. Муж, Андрей Ильич со старшим сыном остался в машине, а обе невестки ожидали ее в коридоре.

С трудом взобравшись на смотровое кресло и краснея от неловкости, Антоновна отвечала на вопросы докторши: когда прекратились месячные, когда почувствовала недомогание, когда в последний раз обследовалась. Отвечала Антоновна долго, успела даже замерзнуть на кресле, пока докторша заполняла карточку, мыла руки, натягивала резиновые перчатки.

— Онкодиспансер? – кричала та в трубку. – Это из пятой. У меня тяжелая больная, нужна срочная консультация. Срочная! Да, да… Видимо, последняя стадия. Я матки не нахожу. Пятьдесят два… Первичное обращение. Да, не говорите… Как в лесу живут. Учишь их, учишь, информация на каждом столбе, а лишний раз к врачу сходить у них времени нет. Да, да, хорошо, отправляю.

Закончив разговор, докторша перешла к столу и стала оформлять какие-то бумаги.

— Вы сюда одна приехали, женщина?

— Нет, с мужем, с детьми, на машине мы, — тихо ответила Антоновна онемевшими губами. Только сейчас почувствовала она сильнейшую боль во всем теле. От этой боли перехватывало дыхание, отнимались ноги, хотелось кричать. Антоновна прислонилась к дверному косяку и заплакала. Акушерка выскочила в коридор и крикнула:

— Кто здесь с Пашковой? Зайдите!

Невестки вскочили и заторопились в кабинет. Увидев свекровь, все поняли сразу. Антоновна плакала и корчилась от боли, словно издалека доносились до нее обрывки указаний докторши: немедленно, срочно, первая больница, онкология, второй этаж, дежурный врач ждет… Вот направление, вот карточка… Очень поздно, сожалею… Почему тянули, ведь образованные люди…

В машине ехали молча. Андрей Ильич не стесняясь шмыгал носом, время от времени утирая слезы тыльной стороной ладони. Сын напряженно всматривался на дорогу, до боли в пальцах сжимая в руках руль.

На заднем сидении невестки с двух сторон поддерживали свекровь, которую покидали уже последние силы. Антоновна стонала, а когда боль становилась совсем нестерпимой, кричала в голос, вызывая тем самым у Андрея Ильича новые приступы рыданий.

Иногда боль на несколько мгновений утихала, и тогда Антоновна успевала увидеть проплывающие за окнами машины пожелтевшие кроны деревьев. Прощаясь с ними, Антоновна мысленно прощалась и с детьми, и с мужем, и с внучкой Лизонькой. Уж не придется ее больше побаловать вкусными пирожками. А кто теперь поведет ее в первый класс, кто встретит родимую после уроков? Кто обнимет ее крепко-крепко, поцелует, восхитится ее первыми успехами.

В диспансере долго ждать не пришлось. Антоновну приняли сразу. Семья в ужасе, не смея присесть, кучкой стояла у окна. Андрей Ильич уже не плакал, а как-то потерянно и беспомощно смотрел в одну точку. Невестки комкали в руках платочки, сын молча раскачивался всем телом из стороны в сторону.

В кабинете, куда отвели Антоновну, видимо, происходило что-то страшное. Сначала оттуда выскочила медсестра с пунцовым лицом и бросилась в конец коридора. Потом быстрым шагом в кабинет зашел пожилой врач в хирургическом халате и в бахилах. Затем почти бегом туда же заскочило еще несколько докторов.

Когда в конце коридора раздался грохот, семья машинально, как по команде, повернула головы к источнику шума: пунцовая медсестра с двумя санитарами быстро везли дребезжащую каталку для перевозки лежачих больных. Как только каталка скрылась за широкой дверью кабинета, семья поняла, что это конец. Андрей Ильич обхватил голову руками и застонал, невестки бросились искать в сумочках сердечные капли, у сына на щеке предательски задергался нерв.

Внезапно дверь кабинета снова распахнулась. Каталку с Антоновной, покрытой белой простыней, толкало одновременно человек шесть-семь. Все возбужденные, красные, с капельками пота на лбах. Бледное лицо Антоновны было открыто. Ужас застыл в ее опухших глазах. Оттолкнув невесток, Андрей Ильич бросился к жене. Пожилой врач преградил ему дорогу.

— Я муж, муж, — кричал Андрей Ильич в след удаляющейся каталке.

— Дайте хоть проститься. Любонька, милая моя, как же так, мы же хотели в один день…

— Дохотелись уже, — медсестра закрывала на задвижку широкую дверь кабинета. – Не мешайте, дедушка, и не кричите. Рожает она. Головка вот-вот появится.

В родильном зале было две роженицы: Антоновна и еще одна, совсем молоденькая, наверно, студентка. Обе кричали одновременно и так же одновременно, как по приказу, успокаивались между схватками. Вокруг каждой суетились акушерки и врачи. Пожилой профессор спокойно и вальяжно ходил от одного стола к другому и давал указания.

— И за что страдаем? – спросил профессор у рожениц во время очередного затишья.

— За водку проклятую, она во всем виновата, зараза, — простонала студентка.

— Ну, а ты, мать? — обратился профессор к Антоновне и похлопал ее по оголенной толстой ляжке.

Антоновна помолчала немного, подумала, а потом тихо, ибо сил уже не было совсем, прошептала:

— Да за любовь, наверное. За что ж еще? Вот день рождения мой так с мужем отметили. Пятьдесят второй годок. Побаловались немножко…

— Не слабо, нужно сказать, побаловались, — усмехнулся профессор.

— Так неужели, и правда, не замечала ничего или хитришь?

— Да что вы, доктор! Если б я знала, если б только подумать могла. Стыд-то какой! Ведь я уже бабушка давно. И толстая такая с самого детства, меня-то из-за фигуры по имени с двадцати лет никто не звал, только по отчеству. Уверена была, что у меня климакс и онкология в придачу. Вот и в консультации матки не нашли, сказали, что рассосалась, рак, последняя стадия.

— Срак у тебя, а не рак, — профессор раздраженно махнул рукой. – Все мы живые люди, и, к сожалению, врачебные ошибки еще иногда имеют место быть. Но хватит разговаривать. Тужься, мать, давай, тужься. Твоя ошибка хочет увидеть свет!

Акушерка вышла из родильного зала довольная и исполненная важности. Будет что подружкам рассказать –- не каждый день в наше время бабушки рожают.

— Пашкова Любовь Антоновна. Есть родные?

— Есть, — хором ответила семья, делая шаг вперед.

— Поздравляю, — с откровенным любопытством разглядывая мужскую часть семьи, сказала акушерка.

— А кто отец-то будет?

— Я, — хрипло, не веря еще всему происходящему, прошептал Андрей Ильич.

— Он, – одновременно ответили невестки, указывая на свекра.

– Обалдеть, — не удержалась от эмоций акушерка и добавила уже с явным уважением.

— Мальчик у вас. Три пятьсот. Рост пятьдесят один сантиметр. Накрывайте поляну, папаша. Еще бы часик и неизвестно, что было бы… К самым родам поспели. Вот чудеса так чудеса. Зачем только в онкологию везли, не понимаю?

слегка заветрел — презрительно отворачивала мордочку и брезгливо трясла передней лапкой. Кошачий корм?

Нет, не слышали. Курица? Рыба? Фи! А потом пришел Кот. Пришел к порогу дома сам, зверски избитый и больной, — не выгонять же его было? Где он обитал до того — так и осталось тайной. Первые полгода он от миски не отходил - только до лотка и сразу назад. Его невозможно было даже уложить на диван — сползал и упорно брел к миске. Каждое кормление — как последнее в жизни. Кошачий корм, курица, рыба — спасибо тебе, господи! В его пасти исчезали колбаса, суп, каша, жареная картошка... И примадонна мало-помалу стала кушать вместе с ним. Примерно через полгода зверь сообразил, что на улицу его никто не выбросит, и стал малость спокойнее. НО! Где кот и кошка — там у нас — что? Правильно: котята! Маленьких зверьков я раздала, кроме... Одной. Как ни странно, дивно красивую пушистую кису никто не желал брать! Как горячие пирожки, разлетелись обыкновенные серые полосатики, гладкошерстые и, чего греха тать, невзрачные, но красавицу-пушинку так никто и не взял. Осталась дома с родителями. Прожорливостью киса пошла в папочку: съедались случайно упавшие на пол кости, сухари, пряники — упаковка была коварно вытащена из шкафа и растерзана. И, наконец, завершающий штрих — так же, как раньше, приблудилась чистокровная "помойница" невесть в каком поколении: просто вошла в дом и осталась в нем жить. И вот вроде бы я не морю их голодом: трижды в день они свою порцию получают, вполне достаточную, сухой корм — всегда в свободном доступе, все — круглые, гладкие, но... Харчится в доме все, вплоть до картофельных очистков. Все, что на пол упало, немедленно поступает в распоряжение стаи. Все, что пока на столе, но хозяйка на секунду отвернулась, - тоже. Все цветы съедены под корень, кроме кактусов. Все, что не приколочено к столу гвоздями, а если будет приколочено — оторвут и все равно съедят. Звери ухитрились схарчить прямо на моих глазах даже на минутку оставленное на столе яблоко, не оставив огрызка. Первой в добычу, яростно урча, вцепляется бывшая примадонна, когда-то воротившая нос от вчерашней говядины... Содержание четырех кошек мне обходится раза в четыре ДЕШЕВЛЕ того, что я тратила на одну. В общем, хотите, чтобы ваша кошка малость поумерила свои амбиции — возьмите ей компаньона. Желательно — с тяжелым прошлым...

— Ммммм, нет.

— А может, в машине?

— Ну хз, завтра посмотрю, машина на стоянке уже вовсю отдыхает, как и я…

— Ой, ну Вы такой умный, голос такой приятный, Вы, наверное, очень красивый и сильный, и благородный

... (это всё про меня, но нет)...

— Завтра наберите…

— А сходите, а посмотрите, а пожалуйста, я Вас очень-очень прошу, отдамся прям вот сейчас, вы же такой хороший и добрый, и замечательный!!.....

Голосок, молодой и нежный, прямо журчит…

бл[ин]. Ну, раз так. Я -тряпка. Пошел. С фонариком нашел под сиденьем тот самый телефон. Не прямо супер дорогой, но отнюдь и не кнопочный. Приличный.

Перезваниваю.

— Ой-ой-ой, а вы предпочитаете мин@т в резинке или без, как я Вам благодарна, какой вы мужчина, как бы нам этот телефончик того… это…. назад бы нам…

Я не иронизирую и не выдумываю, ровно до этого момента девушка по телефону истекала патокой, самые бархатные интонации. Она буквально облизывала меня словесно. Если бы стояли рядом, она бы, такое впечатление, вовсю бы уже чавкала, а то и хлюпала, расцеловала меня в обе щёки.

Ситуация стандартная, мне чужого не надо, алгоритм в диспетчерской известен и отработан, его и озвучиваю:

— Вообще никаких проблем, верну, конечно, телефон, вариантов у нас с вами ровно три:

1) Я отвожу его в офис в отдел "найденных вещей", вы его потом забираете. Завтра в течение дня по любому буду у одного из 4-х офисов нашей диспетчерской службы, в одном из них и оставлю телефон. Уточняйте после обеда у диспетчера, в каком именно, и забирайте сами. Это бесплатно.

2) Я до 12-00 завтра дома, приезжайте и забирайте. Это тоже бесплатно.

3) Завтра после 12-00 я буду (опять) таксовать, возьму телефон с собой. Могу за ваш счет сам привезти, куда скажете. Мне лично ничего не нужно, просто по тарифу такси оплатите мой пробег до вас.

И вот ведь, блин, девку (а в этот момент она превратилась в девку) как переклинило на последнем пункте. Моментально лёд в голосе. Не привыкла, видать, платить. Привыкла, видать, что платят — ей)))

— МЫ. НИЧЕГО. ВАМ. ПЛАТИТЬ. НЕ БУДЕМ. ГОВОРИТЕ СВОЙ АДРЕС. ПРИЕДУ САМА. И САМА ЗАБЕРУ ТЕЛЕФОН.

Диктую адрес (как чуял, адрес соседний сказал, в ста метрах, но улица другая).

В ответ "угу" и сброс.

Ту-ту-ту

А надо сказать, что живу-то я, конечно, в славном нашем городе-миллионнике, но, как бы так сказать… буквально в трёхстах метрах от этой самой таблички "г. Миллионник". На окраине, короче.

Через 15 минут звонок. Требование. Вот прям требование. Четко, безаппеляционно.

Холодным тоном серийного убийцы. Обвинительный тон. Куда подевалась та длинноногая красотка?

— ВЫ ЧТО-ТО СЛИШКОМ ДАЛЕКО ЖИВЁТЕ. ПРИШЛИТЕ СВОЙ АДРЕС МНЕ ПО СМС. Я ЗАБЬЮ В НАВИГАТОР И УТРОМ ПРИЕДУ.

Да на, жалко, штоле…. Так же пишу, чтобы за полчаса позвонила, мало ли – в магаз, в туалет там отойду. Адрес точный скажу, в конце концов. Проигнорировано.

Встал рано. Хорошо выспался, прекрасно покакал, насладился утренним кофе, начал готовиться к выезду на 12-часовую смену.

Никто так и не позвонил, ровно в 12 поехал таксовать.

В 14-00 звонок. Она. Принцесса моих ночных фантазий (нет).

— Алло?

— Короче. Я приехать не смогу. Далеко живешь.

— Здравствуйте?

— Ты слушаешь?! Я тут договорилась, тебе позвонят, приедут, заберут. Ты понял?

— Ага. Легко. Пусть только берут с собой паспорт или права, либо доки на телефон с серийным номером. Расписку напишут.

— Это еще зачем?!

— Приедут какие-то люди, заберут телефон, а вы мне так же через полчаса позвоните, и попросите его вернуть. Потом участковый, а возможно и дознаватель задаст мне те же вопросы.

И тут её понесло. Куда что подевалось? ,

— Эээээ, слышь, ты чё? Паспорт ему ещё! Сказала же, приедут – отдашь, понял, не?

— Паспорт евойный или документы на телефон покажет – отдам.

— Таксист херов, вообще попутал, мозги отсушил или отсушить в натуре? В городе не ориентируешься? Людей не знаешь? Позвонят-приедут-отдашь!

— Паспорт или документы на телефон покажут – отдам.

— Ну ты че, БАРАН, НЕ ВЪЕЗЖАЕШЬ? Не понимаешь? Хорошо, МЫ С ТОБОЙ ПО-ДРУГОМУ ПОГОВОРИМ!

Ту-ту-ту.

"Эге!" — подумал я. "На хер мне это всё?" — подумал я.

А так как стоял я в тот момент неподалёку от одного из отделов полиции нашего славного города — миллионника, то решение пришло само.

Не буду рассказывать, как извивались наши доблестные стражи правопорядка, лишь бы не оформлять "находку" и не давать мне корешок талона об оной….

Но уже через 15 минут я сидел в своей машине и принимал звонок с незнакомого номера формата -77777- или -66666-….

— Эээээслышьтычоблять! — отличное начало разговора…

— Здравствуйте, хулетенадо? – я тоже умею быть вежливым.

— Телефонвернислышьты!

— Нет его у меня уже.

— Как так?

— Я его сдал ментам, как находку, талончик в кармане.

— О, [м]ля.

— Ага.

Ту-ту-ту.

Жду. Улыбка джокера уже наготове, пусть её и не увидит никто. Я так. Для себя.

5 минут.

Девушка. Та дрянь. Красивая, наверное. Мразота. Голосок-то ангельский. Уу, с@ка!

— Ой-ой-ой, приветики-чмоки-чмоки!

— Угу.

— А вот Вы телефончик мусорам полицейским отдали, да?

— Да.

— Какой Вы [ч]удак сознательный, замечательный и великолепный!

— Да.

— А в какой отдел вы его сдали?

А у меня улыбка на всё лицо. Жаль, она её не видит. Но я так, для себя.

— Нуууу…. Помню, отдал ментам. Где-кому – не помню. Корешок талончика в кармане, я за рулём, посмотреть неудобно..

— Ааааа…. хотя бы в каком районе?...

— Забыл. Таксист, мозг отсушен. По всему городу да с пригородами мотаюсь. Но вы не отчаивайтесь. По телефону попробуйте поискать (азазаза). Честно говоря, уверен: сомневаюсь, что по телефону с вами говорить будут. Предложат вам самим в отдел ехать, со своими документами, да с документами на телефон. А там и посмотрят, была у них находка али нет.

— В какой же отдел мне ехать?

— А в ближайший и езжайте. Ежели в ближайшем телефон ваш не найдётся – не отчаивайтесь — езжайте в другой. Отделов всего с десяток в нашем славном городе, в каком-то да найдется!

Ту-ту-ту.

Через час (пытались, видать, звонить по отделам – и были посланы, как я и ожидал, знал) начались звонки.

До позднего вечера мне звонили раз в 5 минут.

С угрозами.

С мольбами.

С требованием.

С лестью.

Опять с угрозами.

Она. Её мама. Её брат. Она. Какой-то Мамед. Мама. Брат. Знакомый. Знакомый знакомого. Брат. И как вишенка на торте – её пожилой уже участковый, с грустно-усталым "слышь, дружище, отдай ты им уже телефон, пожалуйста, а?! "

Я же издевался во всю мощь своего красноречия. Возмущался. Посылал. Негодовал. Сбрасывал (я же на работе в конце концов)))

Ту-ту-ту...

Веселился, короче, как мог.

В конечном итоге, когда уже под поздний вечер позвонила пожилая женщина, представилась бабушкой, расплакалась и сказала, что "брала в кредит своей внучке на день рождения этот телефон, простите её, дуру, пожалуйста" я устал уже от этого цирка, моё сердце не выдержало, и я сообщил номер отдела.

На следующий день мне на телефон пришло ххх рублей с сообщением "Огромное спасибо. Извините, пожалуйста. "

Мораль сами себе выдумайте. Но мне очень нравится эта фраза:

Не вы[дел]ывайся, да не вы#бан будешь.

П. С.: Моё, старое, писал сам, но давно. Здесь где-то в комментах есть.