Свежие истории от 18 октября 2025

новой матки через несколько недель всё погибнет. И всё же паники нет. Ни одна пчела не бросается в бегство, не мечется по сотам в поисках спасения. Улей не зовёт на помощь. Он начинает действовать.

Словно по команде, рабочие пчёлы выбирают несколько самых обыкновенных личинок. Те, что ещё вчера предназначались для роли обычных трудяг — без права на продолжение рода, без возможности что-либо изменить. Их не выделяет ни размер, ни форма, ни поведение. Но с этой минуты их жизнь пойдёт по иному пути. Их начинают кормить особым веществом — маточным молочком. Это густая белая субстанция, выделяемая специальными железами молодых пчёл. В ней — белки, витамины, гормоны, антиоксиданты. Она почти стерильна, как слеза. И совершенно незаменима.

Проходит всего несколько дней — и тело личинки меняется. Её яичники, которые у других пчёл навсегда останутся зачаточными, начинают развиваться. Она растёт, становится крупнее, сильнее. Вместо нескольких недель жизни — годы. Вместо службы — власть. Она не будет летать за нектаром, не будет строить соты, не будет охранять улей. Она будет рождать. До двух тысяч яиц в день. Она станет сердцем колонии — не диктатором, но источником жизненной силы.

Удивительно, но у неё нет ни капли "королевской крови". Её гены — такие же, как у тех, кто кормит её и чистит. Королеву не выбирают. Её создают. Не случай, не наследственность, не мутация определяют её судьбу, а питание, уход и коллективное решение улья. Это словно бы в человеческом обществе можно было бы вырастить великого лидера из любого ребёнка — при условии полной заботы, правильной среды и чуткой поддержки. Без генной инженерии. Без вмешательства извне. Только с доверием и вниманием.

Есть и ещё один поразительный факт, о котором знают немногие: если старая матка ещё жива, она может попытаться уничтожить своих соперниц, пока те не вышли из ячеек. Но рабочие пчёлы порой вмешиваются — и прячут одну из будущих маток, оставляя "запасной план" на случай, если борьба закончится трагически.

Даже в мире насекомых предусмотрительность может быть делом жизни и смерти.

первую строку в резюме закрыть.

Так и жил среди философов на окладе, тренировался не сойти с ума.

Недавно встречаю Лену — она всё ещё там. Стоит у кофейни, улыбается, будто не из офиса, а с ретрита.

— Ты что, до сих пор там работаешь? — спрашиваю.

— Ага, — говорит, — у меня там духовная практика.

Я чуть кофе не пролил:

— В той конторе?

— А что, — улыбается, — там идеальные условия. Начальство орёт, задачи хаотичные, нервы на виду. Всё лишнее выходит, если правильно дышать.

И рассказывает.

После бывшего, говорит, думала, что тот её добил. Сидела, тряслась, не могла ни есть, ни спать.

Подруга посоветовала простое упражнение: "Дыши, смотри, где внутри тянет, не борись, просто отпускай".

Попробовала. Сначала стало хуже — слёзы, злость, всё клокотало. А потом, через несколько дней, будто воздух стал чище, внутри — тишина. Даже лучше, чем до него.

"Поняла, — говорит, — это не он мне сделал больно, это он из меня мусор вытряс. Я ж полжизни с этим таскалась".

Теперь Лена по тому же принципу живёт на работе.

— Работаю на минималках, — говорит.

— Ровно столько, чтобы не уволили и не заметили, что я счастлива. Пока они носятся, я дышу, слушаю, где внутри шевелится, и отпускаю. Энергию экономлю — на чистку души идёт.

— И что, прокатывает?

— Конечно! У нас же эффективность по усталости. Выгляжу выжатой — значит, примерный сотрудник.

Я говорю:

— Но ведь это цинично.

А она смеётся:

— Цинизм — это жалеть их. Они сами построили такую систему. Я просто живу по их тарифам, но с пользой.

— И долго ты так?

— Пока есть что вытряхивать, — смеётся.

— А потом посмотрим. Когда внутри уже нечего будет чистить, я для них стану слишком спокойной. У нас же там ценится усталость, а я стану выглядеть отдохнувшей. Вот тогда и уйду. Может, просто поживу спокойно — радость ведь тоже работа. Может, пойду учиться — с чистой головой всё схватывается быстрее. А может, встречу кого-то, кто почувствует этот покой и захочет быть рядом. Я-то теперь ценю не кошелёк, а душу.

И пошла себе дальше — лёгкая, спокойная, будто не после офиса, а после массажа.

Стою, смотрю ей вслед и думаю: а что, так можно было, что ли?

а я — больше других. Она, правда, не обижалась, а только обещала: "Зяма, тебе это боком выйдет!" И вышло.

Как-то Театр кукол гастролировал в небольшом российском городке. Шло расселение артистов. Я быстро обустроился в своем номере, соскучился в одиночестве и отправился в фойе на поиски приключений. Спускаюсь по лестнице и вижу: стоит наша пышная Сарра, засунув голову в окошко администратора, и ведет напряженную беседу. Понимаю, что вопросы обсуждаются важности чрезвычайной: кого из актеров перевести с теневой стороны на солнечную и наоборот; кого переместить из двухместного номера в трехместный, а кому "по штату" полагаются отдельные хоромы... Вид сзади открывается просто роскошный. Идея у меня еще не созрела, но импульс уже появился — и я несусь по ступенькам вниз. А когда достигаю цели (Сарры), материализуется и идея. Я хватаю нашего администратора за самое выдающееся место, мну его все и при этом еще и трясу... Класс?

Сарра в негодовании оборачивается и... оказывается не Саррой! Мог ли я вообразить, что есть на свете еще одна женщина с формами подобного масштаба?! Я лихорадочно соображаю, что идеальный выход из ситуации, в которой я оказался, — умереть на месте. И действительно, со мной начинает происходить нечто подобное: сердце замирает, кровь перестает течь по жилам; я с головы до ног покрываюсь липким холодным потом... Тут добрая незнакомка начинает меня реанимировать. Она хватает меня за шиворот, не давая грохнуться на пол; бьет по щекам лодонью и приговаривает:

— Ну-ну, бывает, не умирайте. Ну, пусечка, живите, я вас прошу! С кем не случается — ошиблись жопой!

Я выжил... Оказалось, она — доктор химических наук, профессор; большая умница. Мы с ней продружили все две недели, на которые нас свела в этой гостинице моя проклятая страсть к розыгрышам...