Свежие истории от 8 декабря 2025

"Разговорах о важном" уговаривают школьниц рожать, не выходя из-за парты. Но, оказывается, есть решения и покреативнее…

Воскресным днем 31 октября 1926 года Чарльз Миллар совершил два сенсационных поступка. Первый состоял в том, что стройный, подтянутый 73–летний холостяк, который за всю жизнь не проболел ни дня, вдруг рухнул на пол в своём офисе и умер. Секретарша была в шоке. Второй неожиданностью стало его завещание: оно оказалось столь неординарным, вызывающим, а последствия его настолько сенсационными, что этот юридический документ превзошёл всё, что Миллар, известный корпоративный юрист, сделал за всю жизнь.

Никто не предполагал, что уважаемый торонтовский юрист и бизнесмен после смерти устроит такое грандиозное шоу в прессе. Похоже, что Миллар хотел показать, что за определённую цену можно купить всё и всех. Составив завещание по всем правилам юридического искусства, сей уважаемый джентльмен создал прецедент для величайшей посмертной, как отмечали журналисты, "шутки века”.

Чарльз Венс Миллар родился в 1853 году в семье небогатого фермера в Айлмере, Онтарио. Смышлёный школьник, а позже успешный студент, он получил много наград, включая золотую медаль в университете Торонто. Его средней отметкой по всем предметам была 98! Столь же впечатляющими были его успехи в юридической школе "Озгуд Холл". В 1881 году этого амбициозного молодого человека приняли в коллегию адвокатов, а вскоре он уже открыл свой собственный офис в Торонто.

Начинал Миллар с малого, но жильё снял подобающее адвокату – несколько меблированных комнат в "Королевском” отеле Торонто. Со временем его имя зазвучало среди преуспевающих корпоративных юристов, специалистов в области контрактного права.

Поскольку юридическая практика на первых порах приносила не очень высокий доход, Миллар купил "Экспресс–компанию Британской Колумбии” с правом на перевозку правительственной почты в район Карибу. Когда началось строительство железнодорожной компании "Гранд Транк”, он расширил сферу своей деятельности, включив в неё отдалённый форт Джордж (позже Принс–Джордж).

Известно, что Миллар хотел купить землю для индейцев в форте Джордж, но её перекупила железная дорога. Миллар подал в суд, придравшись к каким–то процессуальным нарушениям, и выиграл дело: суд постановил, чтобы железная дорога выделила юристу 200 акров (в судебной практике это с тех пор называется "надбавкой Миллара”).

Обладая острой деловой хваткой, Миллар выгодно покупал доходные дома, а на паях с верховным судьей Онтарио приобрёл пароход; кроме того, он стал президентом и владельцем контрольного пакета акций пивной компании "О’Киф” (пиво этой марки продаётся до сих пор).

Его увлечением были лошади и скачки. Миллару везло: он имел репутацию удачливого игрока, а две его лошади брали первые призы на престижных скачках. К концу жизни в его конюшне находилось 7 великолепных беговых жеребцов.

Было ещё одно увлечение у этого удачливого человека: он любил шутить и разыгрывать приятелей. Особенно язвительным шуткам подвергались люди, склонные к глупой жадности.

Друзья и сослуживцы Миллара вспоминали о нём, как о любящем и преданном сыне. После смерти отца Миллар покинул "Королевский” отель, где прожил 23 года, и купил для себя и овдовевшей матери большой дом. Любимая матушка журила иногда сына, что он так много и усердно работает и не находит время для женитьбы. Впрочем, можно только гадать, почему он так и не женился. Ещё её тревожило, что сын спал на холодной веранде в любое время года. Впрочем, оснований для страхов не было: Чарльз никогда не простужался. И, казалось, проживёт целый век.

Похороны Чарльза Миллара собрали многих выдающихся деятелей юридических, деловых и спортивных кругов не только Торонто, но и всей провинции. Служитель англиканской церкви его преподобие Т. Коттон высоко отозвался в своей речи о моральных качествах, преданности и порядочности покойного. И это был последний раз, когда представитель церкви сказал о Чарльзе Милларе что–то хорошее.

После прочтения и опубликования завещания началось нечто невообразимое. В шоке были и политики, и юристы, и бизнесмены, и служители церкви, и родственники усопшего. Как писали репортёры: "По всей видимости, вызывающее завещание Миллара предназначено развлечь "высоких и могущественных” членов общества, навязывающих широкой публике своё определение морали”.

В начале документа Миллар написал: ”В силу необходимости, это завещание необычно и прихотливо. У меня нет ни наследников, ни близких родственников, посему передо мной нет никаких стандартных обязательств о том, как распорядиться своей собственностью после смерти”.

В начале завещания Миллар перечислил нескольких своих верных помощников и сотрудников и назначил им небольшие суммы. Дальним родственникам не оставил ничего, объясняя, что если бы те надеялись, что он им что–нибудь оставит, то они с нетерпением бы ждали его скорой смерти, чего он себе не желал.

А вот дальше началось самое интересное. Никто не мог даже вообразить себе, что сотворил старый почтенный юрист. Каждому посвящённому в сан священнослужителю в Сэндвиче, Уолкервилле и Виндзоре (Онтарио) Миллар оставлял по одной части своего пакета акций жокей–клуба "Кенилверт”, прекрасно зная об их резко отрицательном отношении к азартным бегам. Он распорядился выделить по доле акций пивной компании "О’Киф”, владельцами которой были католики, каждой протестантской общине в Торонто и каждому приходскому священнику, которые публично борются с пьянством, не называя никого поимённо. Результат оказался ошеломляющим: огромное количество служителей церкви пришло в суд, требуя свои акции. Для одного судьи и священника, которые были яростными противниками ставок на скачках (тут он назвал имена), он предложил лакомые акции Онтарийского жокейного клуба при условии, что они запишутся в клуб в течение трёх лет. Что они и сделали (правда, получив свои акции, они выписались из клуба).

Трём приятелям–юристам, которые дружили с Милларом, но терпеть не могли друг друга, шутник Чарльз оставил прекрасный дом на Ямайке с такими казуистическими примечаниями, что отныне им приходилось делить дом, сдерживая себя, чтобы не пустить в ход кулаки.

Но всё это было невинными шалостями в сравнении с главным 9–м пунктом этого сенсационного завещания. Чарльз Миллар завещал оставшуюся часть богатства (более полумиллиона долларов) той женщине в Торонто, которая в течение 10 лет после его смерти родит больше всего законных детей, что будет строго зафиксировано в документе о рождении.

Итак, завещание огласили; более того, оно вышло на первых страницах торонтовских газет. Началось "большое шоу”, расцвет которого, заметим, пришёлся на годы Великой депрессии. Родственники пытались опротестовать завещание, клерикалы–трезвенники рвались получить свою долю "пивных акций”, юристы различных судов искали способы нажиться на ведении дел. И даже Верховный суд Канады (!) рассматривал это завещание по поручению Верховного суда Онтарио, который хотел добиться передачи наследства правительству Онтарио якобы с целью учредить стипендиальный фонд в университете Торонто.

Но не зря Миллар 45 лет был лучшим юристом своего времени, а по части составления завещаний – непревзойдённым. Он так тщательно оговорил все пункты (хотя и в присущей ему игривой форме), что не нашлось ни малейших оснований их оспорить. 10 лет это пытались сделать лучшие юристы страны — безуспешно.

9 месяцев спустя после смерти Миллара началась "битва” за главную часть наследства! Оно вызвало массу публикаций и дискуссий во всех печатных изданиях того времени. Все матери, родившие двойню или тройню, сразу становились претендентками и их имена не сходили с печатных полос. В прессе появилась ежедневная колонка под названием "Величайшая гонка аистов” (сколько работы привалило газетчикам!), в которой публиковались списки женщин и количество их детей, рождённых на данный момент.

Церковь оскорблённо объявила, что завещание Миллара аморально, так как ставит под сомнение святость зачатия и рождения, и произносила гневные проповеди в адрес юриста. Пасторы увещевали женщин не принимать участия в этой "скверной шутке”. "Но что значит не принимать? – вопрошали женщины, – не рожать детей? ”

Когда генеральный прокурор Онтарио завёл дело с целью учредить вышеупомянутый стипендиальный фонд в университете Торонто, жительницы Торонто пришли в ярость. Они настаивали, что Чарльз Миллар был полностью в своём уме, когда писал завещание, и что никакой политик не смеет посягать на права женщин, желающих рожать детей. Протесты пошли по всей провинции. Феминистки делали упор на то, что по остальным пунктам завещания выплаты уже сделаны, и первыми, кто получил по этому завещанию деньги, были священнослужители и юристы!

Так прошло 10 лет. В десятую годовщину смерти Чарльза Миллара суд Онтарио снова зачитал условия завещания и рассмотрел список претенденток. Две женщины были вычеркнуты из числа "финалисток”. Полин Кларк имела 9 детей, но одного не от мужа. Лилиан Кенни фактически имела 12 детей, но пятеро из них умерли в младенчестве, и она не смогла доказать, что они не были мертворождёнными. Каждой из них дали по утешительному призу 12 500 долларов.

31 октября 1936 года "большая гонка аистов” закончилась вничью между Анной–Катрин Смит, Кэтлин–Эллин Нагль, Люси–Алис Тимлек и Изабель–Мэри Маклин (у всех у них за 10 лет родилось по 9 детей). Они получили по 125 000 (что в наше время – примерно 1, 5 млн. американских долларов).

"Большая гонка аистов” освещалась в прессе подробнее, чем перелёт Чарльза Линдберга через Атлантику и даже рождение пятерых близнецов у мадам Дион. Журналисты Онтарио стали публиковать статьи на темы, ещё в недавнем прошлом запрещённые и немыслимые: контроль за рождаемостью, аборты, незаконнорожденные дети и разводы. Ставились и такие вопросы: что понимать под словом "Торонто”, считать ли умерших и незаконнорожденных детей, и самое важное, был ли вообще пункт 9 правомочным? Но Миллар предусмотрел всё.

По иронии судьбы, многие участницы "гонки” и вовсе не собирались заводить большие семьи. Ведь мы не упомянули тех, кто остался позади, родив по 7–8 детей. Отметим, что половина "аистовых гонок” пришлась на годы депрессии, когда лишние рты были в семьях ни к чему. У двух из 4–х победительниц мужья вообще были без работы, и семьи сидели на пособии. У двух других мужья работали, но получали низкую зарплату. А Полин Кларк развелась и родила последнего ребёнка уже не от мужа.

К счастью, призы действительно помогли победительницам. Все они разумно распорядились деньгами, вырастив замечательных детей, и не поскупились на их образование. А телевизионный фильм "Большая аистовая гонка” обессмертил это удивительное состязание.

Говорили, что спровоцировав взрыв неконтролируемой рождаемости, старый холостяк надеялся смутить правительство и религиозные круги, которые обдумывали политику контроля. А ещё пошучивали, что бездетный холостяк Чарльз Миллар "усыновил” таким образом 36 детей. Что ж, Чарльз Миллар устроил неплохой спектакль, показавший, как далеко люди готовы зайти, чтобы получить чьи–то деньги. Возможно, это стало самым выдающимся достижением юриста Миллара.

дети прыгали, взрослые щёлкали фотоаппаратами, а ведущий громко объявил:

— "А сейчас — встречайте! Главная ёлка Монреаля! "

Публика ахнула… но не от восторга.

Перед ними стояло нечто.

Дерево выглядело так, будто его вырастили на диете из одного клена-сиропа и постоянного стресса. Оно было тонким, как Wi-Fi-сигнал в метро, и кривым, как дорога после канадской зимы. Каждая ветка торчала в свою сторону, а макушка явно пыталась покинуть место происшествия.

Одна бабушка прошептала внучке:

— "Милая, не смотри. Оно само грустит, что оно ёлка. "

Туристы спрашивали:

— "Это современное искусство? "

Местные вздыхали:

— "Нет, хуже. Это подрядчик был выбран по тендеру. "

Один ребёнок заплакал, потому что "ёлка похожа на гигантскую зубную щётку". Собака рядом пыталась на неё лаять, но потом передумала — решила, что эта форма жизни может быть заразной.

Городские власти мужественно объясняли:

— "Это экологично! Это… эээ… минимализм! "

Но народ быстро придумал прозвище:

"Монреальская Ёлка-Инопланетянин"

К вечеру появились первые мемы:

— ёлка в виде кактуса,

— ёлка на диете,

— ёлка, которая "видела слишком многое".

Один парень даже написал в Твиттере:

"Если бы Дед Мороз увидел это, он бы развернул сани и улетел обратно в Лапландию. "

Но знаете что? Через пару дней монреальцы полюбили эту ёлку.

Она стала символом города: неровная, уникальная, немного странная — но всё равно любимая.

И с тех пор говорят:

"Если можешь полюбить монреальскую ёлку — ты можешь полюбить кого угодно. "

-это интересно. Я подвинул кресло к ее столу и был весь во внимании.

— Вчера Кольку встретила, шел в милицию сдаваться, — после минутного раздумья, произнесла она, — дачу у него обчистили. Я уж было открыл рот, сказать, что в таких случаях не сдаются, а пишут заявление, но не успел.

— Думает, что вора он убил! Его нашли в полукилометре от его дачи со всеми украденными вещами. Оказывается, он, когда увидел, что вор у него натворил, сказал — чтоб ты сдох, падла!

— И что? — не понял я.

— Что-что, тот и сдох!

— Ерунда какая, просто ворюга был с бодуна. Стресс при краже, потом мешок тащил, вот ластами и щелкнул. Сердечко, небось, не выдержало.

— Я ему то же самое сказала, — опять тяжело вздохнула она, — почти слово в слово. Говорю, нет тут никакой твоей вины. А он: да, у меня язык такой, что скажу, то и сбывается. Из-за грёбаных вещей, человека на тот свет отправил! Ну, я и рассмеялась. Ведь серьезный с виду человек, а такую ересь несет.

— Ну, и... — подтолкнул ее я.

— Что и?! Он посмотрел на меня, как я над ним смеюсь и сказал: да пошла ты на х[рен]! И ушел, наверное, все же сдаваться.

— Ну, и дурак! — подытожил я.

— Я тоже так подумала. Но сегодня ночью меня муж трахнул!

— Ну, нормальное явление, не любовник же.

— Да в том то и дело, что впервые за последние восемь лет. Я уж думала, он давно импотент, а сегодня заскочил на меня, как молодой! Чертовщина какая-то! Лишь бы Кольку не посадили.

— А при чем здесь Колька?! — не понял я.

— Если не посадят, схожу еще с ним поговорю, вдруг он меня опять туда же пошлет. Может, так и повезет еще разок, под старость лет.

невменяемости. Выпив, становился совсем уж тих, неразговорчив и старался на глаза никому не попадаться. И вот день экзамена по физике.

Принимает его у нашей группы программистов-второкурсников как раз этот самый преподаватель. (А мы были ещё и "вечерниками", большинству студентов за 25 и все работающие, экзамены проводились во второй половине дня). Первая партия сдала экзамен, вторая... И тут выходит преподаватель и запускает в аудиторию всех оставшихся 20+ чел, мотивируя тем что времени мало. Было уже часов семь вечера. Заходим, берем билеты, готовимся. Препод минут десять на это дело любуется, извиняется, говорит, что отойдет ненадолго. Пятнадцать минут проходит — нет его, полчаса — нет его, час... ну нет препода. Народ уже все конспекты посписывал. Сидим ждем. Одежда преподавателя осталась в аудитории вместе с дипломатом, дело было зимой. В полдевятого мы пошли искать нашего экзаменатора по темному пустому институту. Не нашли. Народ уже в тихой панике... Мы с Иркой, второй лаборанткой тихонько проставили оценки в ведомость и зачетки, старательно скопировали подпись. Кому ставить тройки группа решала методом вытягивания жребия — подставлять хорошего человека никому не хотелось.

На следующий день приходит наш препод. Мы с народом как раз стоим на дальней лестнице, курим. Там он нас и отловил. И тихо так виновато спросил:

— Ребят, а что вчера было?

— Вы, Сергей Викторович, экзамен у нас приняли.

— Да?

— Угу. Одна неявка, 7 троек, 16 четверок, остальные на пять. Ведомости сдали. Билеты в дипломате, дипломат у меня в шкафу на кафедре, сейчас отдам вместе с вещами. Только вы так больше не делайте, а то мы испугались.

— Спасибо, ребят.

Честное слово так все и было. Когда на следующем курсе нам преподавателя сменили, у всей группы была трагедия.