Детские истории

с подругами по телефону. Людей в вагоне было совсем мало и девочка смело взялась за меня:

- Дядя, а почему у вас женская сумочка?

Мама, не отрываясь от телефона, без энтузиазма упрекнула:

- Лиза, не приставай к дяде.

Я возразил:

- Ну что вы, она мне нисколько не мешает, наоборот, за разговорами и дорога веселее.

Мама удовлетворённо кивнула и уже больше не возвращалась из глубин своих телефонных интриг.

Я ответил:

- Это сумочка не женская и не мужская, это сумочка для фотоаппарата.

Потом Лиза рассказала, что они с мамой были в Москве на танцевальном конкурсе и что она заняла там четвёртое место. Девочка задавала железнодорожные вопросы, а я подробно отвечал: Почему рельсы стучат, зачем нужны шпалы и для чего электричка упирается в провода.

Потом она предложила:

- Дядя, а давайте во что-нибудь поиграем.

Я, не долго думая, предложил играть в города, но дело у нас не пошло, ведь Лиза ещё не знала ни одного города кроме Одинцово и Москвы. Тогда я предложил играть в рифмы и быстренько объяснил что такое рифма.

Девочка сразу поняла и со скоростью компьютера стала выдавать очень необычные, но филигранные рифмы на любые, самые сложные слова. Уже тогда я почувствовал что-то не ладное, но не подал виду, а Лиза сказала:

- Просто рифмы – это не интересно, давайте, вы мне будете говорить слово, а я буду придумывать маленький стишок с этим словом.

А не слишком ли самоуверенно, для шестилетней девочки? Подумал я и сразу решил начать с чего потруднее:

- Ну, придумай мне стишок со словом... со словом, скажем – Укупник.

- А что это такое?

- Это такой человек, у него фамилия Укупник.

Лиза закрыла глаза и без всякой паузы, дирижируя себе рукой, с выражением произнесла:

- Ко мне под юбку заглянул Укупник, но, я не испугалась, там подъюбник…

Я просто остолбенел и почувствовал себя сеньором Сальери, слушающим Реквием Моцарта.

Ни я, ни кто либо из моих знакомых, кроме, наверное, Димы Быкова, не смог бы вот так сходу выдать что-то подобное, а тут шестилетний Пушкин в электричке.

Мама Пушкина зашевелилась и не отрываясь от телефона бросила:

- Лиза, на следующей выходим, скажи дяде "до свидания", не забудь веер и пойдём.

Девочка встала со скамейки и быстро заговорила:

- Давайте скорее, а то нам выходить, последнее-припоследнее слово, чтобы я сочинила последний стишок.

Я, ещё не до конца очухавшись от подъюбника, выпалил совсем уж немыслимое:

- Павка Корчагин.

- А что это – павкакарчагин?

- Это тоже человек, Павка, ну, Павел – имя, а Корчагин – фамилия. Павка Корчагин.

Пушкин кивнул, закрыл глаза и с выражением выдал:

- В домике том, где жил Павка Корчагин, было темно, только палки торчали…

До свидания, дядя.

После того, как Лиза с мамой вышли, я ещё целых полчаса приходил в себя, чуть свою остановку не прозевал, ведь такого уровня рифмы мог выдавать как минимум Высоцкий, да и тот, наверняка не моментально, а после бессонной ночи.

Хоть бы ей поскорее объяснили, что она – Пушкин.

Ай да Лиза, ай да сукин сын…

сказал - мамаша, ведите себя разумно. Вы не должны заставлять ребёнка содержать свою комнату в чистоте, заботиться о собаке, заниматься домашними делами, если ребёнок НЕ ХОЧЕТ. Иначе это абьюз. Коллегу порвало в клочья.

"Экий пи[c]ец, - сказала она Георгию на чистом американском. - Но чтоб ты знал, сие стала норма. К нашим друзьям пришли из соцслужбы с проверкой, поскольку ребенок пожаловался друзьям в школе, что родители ограничивают время в соцсетях, и школа заявила в соцслужбу. То есть, психолог мне заявляет на голубом глазу - у бэби стресс, а вы своими требованиями по дому (невероятно жестокими) просто ухудшаете его состояние. А то, что ребенок хочет просто тупо сидеть весь день в комнате и зависать в Интернете - это его право и нех[рен] лезть". Подругу заколбасило. Она сказала психологу, что таких красавцев уже насмотрелась тут. Им по 35 лет, они живут в одном доме с предками, у них комнаты засраны до потолка коробками из-под пиццы, карьеры ноль.

"Ваще не [колыш]ет" - сказала ей добрый психолог. - "Вы проецируете на ребенка свои страхи, может, ему захочется жить с коробками из-под пиццы, это его выбор". "Ни х[рена] себе" - пролепетал Георгий. "Да, это чтоб ты понимал, какой тут теперича подход, - ярилась американская знакомая. -" После этого неудивительно, что по всему миру снежинки толпами произрастают, ибо им уже с детства обязывают в жопу дуть, и объяснять, что жизнь суть наслаждение без обязательств. Не будем вмешиваться, не будем элементарные вещи делать заставлять, дабы не повредить их внутренний мир и поиски себя. А потом они по итогу лежат кверху лапками, жалуются на жестокий мир и ни х[рена] сделать не могут".

Георгий прям задумался, могла ли из него получиться снежинка. Да если честно, как нех[рен] делать бы получилась. Он ленив (это честно), работать не любит (ещё честнее), а дома у него всегда срач и бардак, ибо убираться он ненавидит. Но ему не оставили выбора. Батя перестал платить алименты, [ман]дуй на работу. Тяжело работать и учиться одновременно? Ничо, справишься. Не нравится комнату убирать? Ну снимай себе свою квартиру и делай там, что хочешь. Вот так жестоко не дали Георгию снежинкой стать. А он может, хотел. Его с детства абьюзили. Уберись дома, сделай уроки, вымой посуду, в магазин сходи. [м]ля. Где эти психологи были, чтобы маме объяснить его страдания и стресс?

Не повезло, [м]лядь. Вот теперь всю жизнь по миру и катайся.

и "кушак". Кибитка в представлении детишек оказалась летательным аппаратом. Почему? Ну как, написано же "летит кибитка удалая". У некоторых она оказалась еще и похожей на кубик (КУБитка).

Летающая удалая ки(у)битка занимается весьма воинственным делом - она взрывает.

Что, или, вернее, кого? Бразды пушистые. Это зверьки такие (пушистые же! ), помесь бобра с дроздом. То, что по правилам тогда должно было быть "браздов", детей не смутило - и на бедных пушистых браздов посыпались с кибитки гранаты и бомбы.

За геноцидом браздов наблюдает некая личность в тулупе и красном кушаке и с лопатой. Это ямщик. Носитель тулупа и кушака, по мнению детей, никакого отношения не имеет к кибитке и творимым ей безобразиям.

Рожденный копать - летать (на кибитке) не может!

Самым трудным словом оказался облучок. Часть детей вообще не поняла, что это такое и с чем его едят, в результате ямщик с лопатой (а чем ему еще ямы копать, он же ямщик! ) оказался сидящим на "пятой точке".

В другом варианте ему предлагалось сесть на маленький обруч (обр(л)учок) и, балансируя лопатой, наблюдать за взрыванием браздов.

В результате нету несущейся в облаке искрящегося под солнцем снега кибитки с веселым бородатым дядькой в тулупе и кушаке на козлах.

Вместо этого над землей несется кубическая летающая хреновина, под ее смертоносными ударами летят кровавые ошметки несчастных пушистых браздов, а за всем этим, балансируя на обруче на краю вырытой ямы, наблюдает люмпенская личность в тулупе и красном кушаке, с лопатой.

рекомендации относительно любимых произведений и умчал на работу. А я замер на пороге… Ее темные, шелковые волосы до плеч, яркая помада, пунцовые ногти, туфли на высоченной шпильке, золотые часики на руке с ажурной крышечкой сразили меня наповал… В моем убогом дворе не было таких женщин. Моя мама никогда не пользовалась косметикой, дома не было ни кремов, ни духов, ни помад, ни маникюрного лака. И мне захотелось остаться в этом волшебном мире. Я завороженно слушал, как Инесса Александровна играла. Сильные руки, быстрые пальцы, мощные аккорды – несчастная «Лирика» начинала раскачиваться во время ее игры.

Когда мы разбирали новые произведения, Инесса Александровна подсаживалась ко мне, пододвигая стул и мерно ногтем отстукивала ритм. Проставляя номера пальцев на нотах, она мягко наваливалась на меня плечом, и я испытывал странное волнение от близости чужого человека, слыша ее дыхание и терпкий аромат духов. Она была ровесницей моих родителей и казалась мне очень старой. И невыносимо прекрасной. Я одновременно боялся и обожал ее.

Мне было стыдно рассказывать ей о том, что творилось у меня дома. Но каким-то шестым чувством она понимала, что играть дома сложно. Пьяный батя с топором, орущие младшие сестры, вечные потасовки с братом оставляли лишь небольшой временной интервал для занятий.

- Приходи заниматься сюда, в школу. У тебя осталось два свободных дня в неделе, - предложила Инесса Александровна.

И вопрос был решен. Сразу после школы, не заходя домой, я садился в автобус и ехал на другой конец города - в музыкалку. Инесса оставляла своего ученика и шла со мной по школе, ища свободное помещение. Она запирала меня в классе, оставив два бутерброда с вкуснейшим сервелатом и коробок спичек на левой стороне клавиатуры. «Перекладывай по одной спичке с левой стороны на правую каждый раз, как полностью сыграешь произведение. Пока коробок не закончится. Тогда будем считать, что отработал». Произведений в программе было пять.

Домой идти я не хотел. И играл до посинения. В прямом смысле. Огромные старые окна продувались насквозь, батареи почти не грели, в классах было холодно. Периодически вставая, чтоб размяться, поприседав и побегав, я садился на собственные пальцы, пытаясь отогреть их. И вновь перекладывал спички…

Прошло много лет. Когда в 20 лет съехал от родителей, то через полтора месяца вдруг ощутил нестерпимую тоску – я должен ДОЛЖЕН забрать свой инструмент, мою огромную черную «Родину». Оказывается, когда мне было плохо – я играл. И когда хорошо – играл тоже. Теперь же какая-то часть меня оказалась просто парализованной. Я тогда жил в комнате 3 на 3. Из мебели - кушетка, да узкий шкаф. Похрен, я поехал и забрал его! Холостяцкая жизнь, дом полон гостей, моих приятелей, друзей брата, бурные вечеринки, пьянки, свидания. Но если кто-нибудь из гостей ставил бокал на крышку пианино – где-то в глубине меня зажигалась красная лампочка – этого человека я больше не приглашал.

С тех пор я много раз переезжал. И мое пианино - всегда со мной. Я не брошу эти 300 кг боли и счастья. Семь октав грусти и наслаждения. Иногда, при очередном переезде, я оставлял почти всю свою мебель на прежнем месте - диваны, кресла, столы, кухонные гарнитуры. Но моя «Родина» поедет со мной. И если б каждый раз я брал десятку, когда кто-то мне советовал сменить акустический инструмент на более компактную электронику, я бы уже купил самолет. Однажды я все-таки поддался, решился и притащил домой синтезатор-самоиграйку. 450 режимов звука – от флейт, клавесина и скрипок до хорового пения, возможность записи, встроенные варианты ударных, полная имитация игры на механическом инструменте. Уже через два месяца я наигрался и подарил это «чудо» друзьям.

Видимо, Инесса Александровна вместе с нотами заложила что-то еще в мою детскую душу. А я тем временем перекрасил старенькое фортепиано в цвет кофе со сливками и прикрутил к нему витые золоченые подсвечники. И теперь я играю при свечах!