Свежие истории от 6 апреля 2008

а рогаток можно было наделать на целую дивизию. Рогатки с этим жгутом получались отстойные — жгут быстро "репался" и частенько рвался, отбивая пальцы. Внедрение в конструкцию жёсткой резиновой "пятки", вырезанной из старой грелки для ног, ничего не дало — жгут не давал желанного развлечения. Оставшееся, весьма приличное кол-во жгута по совету батяни маленького брата было выварено в мыльной воде, однако с приобретением ценного свойства — повышенной эластичности, долговечности не приобрело. Спустя пару дней нашлось жгуту новое применение: во дворе маленького брата росло чудо-дерево (айва или алыча — не помню точно), в виде огромной уродливой рогатки. Оснащённое трехметровой резинкой из сложенного в десяток раз жгута и "пяткой" из примотанной посередине сидушкой от мягкого полукресла, циклопическая стационарная рогатка со свистом посылала целые кирпичи на расстояние примерно в пол-квартала, а литровые банки с закатками — ещё дальше... Трёхлитровые банки с огурцами и помидорами летали очень плохо, да и пионерить их из сарая дедушки маленького брата было опасно — дед сразу просёк что банок становится меньше и пригрозил экзекуцией в виде лозины. Запустив всё что можно было запустить во дворе, забросили это дело: стратегические запасы жгута иссякли, надоело к тому же убегать от разьярённых воспитательниц детского сада, над которым пару дней подряд с утра до вечера с периодичностью в полчаса пролетали кирпичи, банки и другая стеклянная тара с различным содержимым, гирьки от весов, железные шары от кроватей, кошка с парашютиком и бумажные кульки с цементом... Осенью, сильно повзрослев и став солидным четвероклассником, я осознал что кошку запускали зря — она ни разу не догадалась дёрнуть привязанную к лапе тесёмочку вовремя и открыть парашют в наивысшей точке траектории полёта, всё как-то то раньше, то позже.

диалога, возникшего между одной парой пожилых людей. И вот я, 17-летний парень еду в длинном 29 троллейбусе с гармошкой, в одинарном сидении напротив которого располагается двойное, и всё это располагается в конце троллейбуса. Время было 15 минут третьего, и ехал я с Немиги до улицы Талбухина. Всё было спокойно, пока длинный, с гармошкой троллейбус не стал приближаться к остановке "Комаровкий рынок". И вот началось то, что меня подтолкнуло написать этот коротенький рассказ.

На этой остановке, как обычно (только для человека ездившего в час пик в 29 троллейбусе), а для человека привыкшему ездить на машине это бы показалось, одним словом, сумасшествием, идиотством, бое без правил в закрытом пространстве; да и вообще, любой бы "машинный" человек предпочёл бы подождать часик, другой, а не входить в эту мясосжималку. Но пожилых людей, т. е. бабушек, в сокращении — бабок, это не касается... И вот, как только, открылись двери, этого 29 длинного траллейбуса с гармошкой, так сразу эти широкие, с первого взгляда ворота, превратились в узенькую дырочку, через которую вся толпа двинулась или дёрнулась занимать места, сидящие или, хотя бы, стоящие. Мне, смотрящему на это со сторны, очень напоминало вода в ванне, которая пытаясь сжаться, хочет протиснуться в маленькую дырочку. Но всем известно, что вода — не сжимаема. Так вот, я пришёл к выводу, что люди сжимаемые вдвое, а в этом случае — даже и втрое!!! Т. к. белорусский народ достаточно культурен, то все сидящие места заняли бабушки, короче говоря — бабки. Но мне повезло: я остался сидеть, не потому, что я не культурен, а наверно потому, что количество сидений было на одно больше количества бабок (а так бы я уступил тоже:))

И вот на места против моего кое-как влезло две бабки и очень большое количество сумок. И только в этот момент я понял, что разработчики этого троллейбуса с гармошкой очень сэкономили на месте: мои ноги переплелись с бабкиными ногами и сумками, одну из которых "левая" бабка положила мне на колено. Меньше минуты ушло на то, пока они уселись, и со словами "левой" бабки: "Ну всё, сели!", я перестал маневрировать ногами. Вторая же бабка была тоже с космическим числом сумок и пятилитровой банкой подсолнечного масла, которую она держала в руках, а сумки положила под ноги. Бабка, которая сидела слева, была постарше своей соседки, и мне казалось, что она всё что-то хотела сказать вслух, помимо того, что она бормотала. Соседка же её, наоборот: сев на место, как- будто заснула, уставившись вглубь троллейбуса с гармошкой. "Левая", что-то бурчала о морковках, периодически заглядывая в свой пакет, о том, что, мол, сегодня было особенно много людей на рынке, и тому подобное. И вдруг, обернув говову налево, она увидела, что её соседка держит в руках пятилитровую бутылку масла, и вот тут её желание сказать что-нибудь в слух сбылось, и начался очень своеобразный разговор между двумя пожилыми людьми.

— А это у вас масло? — спросила "левая", с очень заинтересованным лицом.

У "правой" сначала повернулся налево один глаз, потом другой, и наконец вся голова.

— Да. — коротко ответила она, только после того, как оценив своего собеседника.

После этого произошла пятисекундная пауза, во время которой "левая" просто смотрела на банку.

— А сколько тут литров? — снова спросила она.

— Пять. — ответила "правая" уже более мягко.

— Ах, ну да, пять, точно, пять... — с понимающим взглядом сказала себе левая бабушка.

— А вы за эту ручку несли её?- снова спрашивала она, смотря на пятилитровую банку с синей пластиковой ручкой. И спрашивала она, как-то осторожно, неторопясь.

— Да, за эту. — ответила "правая", но по тону я понял, что она уже воспринимала свою соседку, почти как старую знакомую, даже прилично старую, но всё равно была неочень многословна и отвечала только по теме. И я вспомнил тогда одну поговорку: "Худой мир лучше доброй ссоры".

И опять нацарилашь тишина, т. е. в разговоре между бабками. А тем делом в 29 длинном троллейбусе с гармошкой, которая, кстати, очень скрипела, было всё по стандарту: кто-то наступал кому-то на ноги, кто-то с кем-то разговаривал, и в то же время пытаясь схватиться за что-либо или за кого-либо, на маневрах этого транспортного средства.

— И она не оторвалась?- снова услышал я от "левой".

— Нет, не оторвалась. — ответила "правая", и сама уже с заинтересованным взглядом рассматривала синюю целую ручку.

Бабушка, которая сидела слева, имела какое-то особенное свойство притягивать взгляд. Не то что бы я целую поездку смотрел ей в рот, нет, а просто я прислушивался и приглядывался к ихнему разговору, и к вещам о которых говорила "левая"(мой прямой и боковой взгляд приковывала к себе сначала морковка, которая лежала у неё в пакете, а потом и синяя ручка). Кстати, нетолько я один, возле меня и бабок стояло ещё несколько человек, взгляд которых тоже останавливался на этой паре разговаривающих бабок.

После некоторой очередной паузы "левая" снова заговорила:

— А оно рафинированное или нет?

Неслабо, подумал тогда я, вот так вопросик...

— Да, рафинированное.- ответила "правая" так спокойно, как- будто у неё это спрашивают всегда при езде в троллейбусе.

Снова наступила минутная пауза, напротяжении которой, я смотрел в окно и наблюдал за дорогими машинами.

— А сколько эта банка стоит? — опять послышалось с левой стороны.

— 24540 что ли, или может 25540, ну что-то в этом роде.

Вот тут-то "левая" бабка и призадумалась секунд на десять, и потом сказала:

— Так, то на то выходит.

— Да, то на то выходит... — ответила "правая" без продолжения разговора.

Вот тут, по-моему, у бабки слева вопросы закончились, и она откинувшись в сидение, стала смотреть в окно. Но теперь стала отжигать бабка, которая сидела справа: она достала из каково-то пакета свой кошелек, открыла его, достала из него тысячу рублей, и попросила парня стоящего за ней (как она сказала): "Передайте, пожалуйста, водителю или кому-то, кто продаёт талончики". И это всё происходило в длинном троллейбусе с гармошкой, около последней двери доверху забитого людьми. Но парень, лет 20 не растерялся, взял тысячу, и передал её дальше. Ближайшую судьбу, минут 5-10, этой купюры, я не знаю. После этого поступка "правой" бабки у меня на лице появилась широченная улыбка, а внутри я уже смеялся.

Я только знаю, что этот длинный троллейбус с гармошкой успел проехать остановки две, а бабушка слева спросить у меня сколько время, и узнав, что уже половина третьего, сказать: "Вот уже и день пролетел".

Я ехал с очень хорошим настроением, с улыбкой по всему периметру головы, и думая, что какой-то хулиган или просто ленивый человек, не стал передавать тысячу, а просто прикарманил её себе. Но не тут то это было: парень лет 20, который стоял за "правой" бабкой, тоже с улыбкой, постучал ей по плечу.

— Вот, возьмите. Наверное, не захотели дальше передавать.

"Правая" бабка резко обернувшись, увидев свою тысячу, сказала

— Да, спасибо. Наверное, не захотели, точно.

Я только знаю, что в эту минуту на меня нашёл, точнее наехал или, просто, сбил с ног, смех. Причём этот смех был каким-то нечеловеческим, чересчур резким. В первую секунду моя голова отлетела назад, открылся рот, и издался громкий ржач. Но потом я опомнился, и мои руки полетели забивать рот; в руке у меня была шапка, которой сначала я заткнул свою отрытую ляпу, а потом и лицо. Я смеялся в шапку ещё остановки две.

Когда я отодвинул шапку от лица, то обстановка в троллейбусе изменилась: поменялись люди, и никто на меня уже не обращал внимание. "Левая" и "правая" оставались сидеть, но уже смотрели в разные стороны: бабушка слева смотрела в окно, а бабушка справа, куда-то вглубь длинного троллейбуса с гармошкой...

KarasiK

Связали простыни, привязали к ним пиво. Подняли. Тут то ли он решил, что пиво может закончиться еще до его прихода, то ли просто показалось долго идти через проходную, то ли жажда подвига… Он решил подниматься вслед за пивом, по простыням. Между вторым и третьим этажом простыня порвалась. Снега этой зимой у нас практически не было.

Упал, сам встал, прошел через проходную. Всю ночь пил. Лег спать.

На следующий день, часам к трем по полудню, они с друзьями таки решили наведаться в травмпункт.

Дальше поехал на скорой.

Перелом позвоночника и голени. Операция. Месяц постельного режима.

Картина маслом. Родители приехали из другого города, мать в ужасе, отец дал ему по башке, деньги при нашей медицине кончились за день, уехали обратно за деньгами. Сессию продлили (что толку, все равно взял год академ. отпуска), любимая девушка (у которой, кстати, тоже была сессия) за ним в больнице утки выносит. А он, значит, ей рассказывает, какие у него интересные глюки от наркотика-обезболивающего.

Теперь уже два месяца сидит один дома в какой-то там близлежащей к нам области. Вернее не сидит, а стоит или лежит, сидеть ему теперь полгода нельзя.

Вот зачем ему надо было лезть в общагу по простыням?!