Лучшие истории недели

сыну оставляю 1/3 своего наследства; а младшему сыну оставляю 1/9 своего наследства.

Когда этот человек умер, то после его смерти осталось всего только 17 лошадей и больше ничего.

Стали сыновья 17 лошадей между собой делить.

— Я, — сказал старший, — беру 1/2 всех лошадей. Значит 17/2 это будет 8 1/2.

— Как же ты 8 1/2 лошадей возьмешь? — спросил средний брат.

— Не станешь же ты лошадь на куски резать?

— Это верно, — согласился с ним старший брат, — Только и вам своей части не взять. Ведь 17 ни на 2, ни на 3, ни на 9 не делится!

— Так как же быть?

— Вот что, — сказал младший брат, — Я знаю одного очень умного человека, зовут его Иван Петрович Рассудилов, он-то нам сумеет помочь.

— Ну что ж, зови его, — согласились два другие брата.

Младший брат ушел куда-то и скоро вернулся с человеком, который ехал на лошади и курил коротенькую трубочку.

— Вот, — сказал младший брат, — это и есть Иван Петрович Рассудилов.

Рассказали братья Рассудилову свое горе. Тот выслушал и говорит:

— Возьмите вы мою лошадь, тогда у вас будет 18 лошадей и делите спокойно.

Стали братья 18 лошадей делить.

Старший взял 1/2 — 9 лошадей; средний взял 1/3 — 6 лошадей; а младший взял 1/9 — 2 лошади.

Сложили братья своих лошадей вместе.

9 + 6 + 2, получилось 17 лошадей.

А Иван Петрович сел на свою 18-ю лошадь и закурил свою трубочку.

— Ну что, довольны? — спросил он удивленных братьев и уехал.

задача, но я справлялся и не с такими!".

Гитлер очень страдал от того, что Германия, вместо нацистского государства начала превращаться в клептократию.

Бедняжка.

Коррупция и воровство в самых высших эшелонах Третьего Рейха достигли таких масштабов, что приведенную выше цитату фюрер орал в лицо своему министру юстиции Францу Гюртнеру. От чего тот заболел и через месяц помер.

Бедняжка-2.

Желая искоренить коррупцию, Гитлер передал надзор за ней непосредственно Рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Приказав ему найти "бесстрашную овчарку", которая не побоялась бы отправлять под суд министров, канцлеров, фюреров и генералов с комендантами всех мастей.

И такая овчарка была найдена.

В мае тридцать девятого в Суд СС — высшую инстанцию судебной системы Рейха, "Суд Судов" — был переведен тридцатилетний Георг Конрад Морген, выпускник Международной академии права в Гааге, бескомпромиссный и неподкупный судья, юрист до мозга костей, лично преданный Гиммлеру и Закону.

И отправлен в Краков, где находился тогда Суд СС, искоренять коррупцию.

Георг Конрад взялся за дело настолько рьяно, что за восемь месяцев завел дела на десяток нацистских бонз. Местное начальство было от этого не в восторге. Настолько не в восторге, что разжаловало Георга Конрада в ефрейторы и отправило его на Восточный фронт, судьей дивизии СС "Викинг".

Где он и провел целый год, вылавливая дезертиров и мародеров, пока Гиммлер не заметил отсутствие своей овчарки.

Бешенство Гиммлера было запредельным. Георг Конрад был возвращен в Краков, повышен в должности сразу на три ступени от первоначальной — на вопрос "Почему же вы, Морген, не сообщили мне об отправке на фронт? "Георг Конрад вытянулся в струнку и заявил, что не мог предположить, что его непосредственный куратор действует вопреки желанию Рейхсфюрера СС, а также он не мог ослушаться его приказа и жаловаться Гиммлеру через его голову — и за это честный и неподкупный судья сразу стал оберштурмбанфюрером. Звание, если не ошибаюсь, соответствующее полковнику. И переведен в Берлин.

А те ребятки, которые отправляли его на фронт, сами вылетели с теплых местечек в окопы и сгинули где-то в суглинках контрпартизанской борьбы.

На новом месте Георг Конрад взялся за дело еще более лучше рьяно, и через два месяца предоставил Гиммлеру такой отчет, от которого охренел даже он. Давать ход тем делам, которые он прочитал, не осмелился даже Ужасный Генрих. И проблема была не столько в том, какие должности занимали воры и коррупционеры, сколько в масштабности разложения. СС оказалась сборищем ублюдков, воров, трупоедов, мародеров и убийц. Трофеи до Рейхсказны не доходили, мародерство на Восточном фронте приняло колоссальные масштабы, и пр. и пр.

Морген был снят с этой должности и отправлен в Мюнхен, расследовать коррупцию в концлагерях.

И только на этом месте он развернулся по-настоящему и вошел в историю.

На этой должности он завел восемьсот (!) уголовных дел, довел до суда двести из них, отправил на скамью подсудимых пятерых комендантов лагерей:

— Одиозного Карла Коха, коменданта Заксенхаузена, Бухенвальда и Майданека, и его жену Ильзу, за беспрецедентное воровство золотых зубов и прочего имущества уничтоженных евреев, которое он присваивал себе — Моргену удалось доказать хищений из казны на 200 000 марок. Карл Кох был повешен. Ильза повесилась в камере через 15 лет.

— Коменданта Майданека Германа Флорштедта — казнен.

— Коменданта лагеря Герцогенбуш Адама Грюневальда — смещен, отправлен на фронт, погиб.

— Коменданта лагеря Флоссенбург Карла Кюнстлера — смещен, отправлен на фронт, погиб.

— Коменданта Дахау Алекса Пиорковски — смещен, казнен после войны.

Так, вспомнилось почему-то.

Не знаю, почему.

Доброе утро.

даже песка — его сдувают обжигающие ветры. Окрестные пейзажи напоминают кадры фантастического фильма: потухшие вулканы, камни, голая земля, а кое-где — высокие песчанные дюны. Оазисы — большая редкость.

Жизнь в таком месте сложная, но тубу приспособились к экстремальным условиям и могут легко совершать несколько десятков километров в день пешие походы.

Как им это удается? Объяснить этот феномен решили европейские исследователи. У многих врачей, этнографов и экологов имелся немалый опыт работы в самых отдаленных уголках мира, но то, что они увидели в Сахаре, превзошло все их ожидания.

Утром ученые плотно позавтракали, уселись по джипам, включили кондиционеры, т. к. снаружи было +45 в тени и отправились вслед за тубу. Кочевники на завтрак выпили только травяной отвар, сложили мешки с солью на верблюдов и тронулись в путь. Солнце палило немилосердно, а ТУБУ все шли и шли по пустыне без остановки.

В обед устроили привал под открытым небом. Тень отбрасывали только джипы и верблюды. Ученые подкрепились консервами и чаем. Кочевники съели по несколько фиников, выпили воды и были готовы снова в дорогу.

К вечеру европейцы валились с ног от жары и усталости, тубу же держались, как оловянные солдатики, а ведь они отмахали по пустыне приличное расстояние. Но сердечный ритм и давление были в норме. На ужин аборигены сварили на огне просо, сдобрили его пальмовым маслом и подливкой из тертых кореньев.

Как же им удается дожить до глубокой старости? За счет чего организм сопротивляется обезвоживанию? Может, особый жизненный уклад? Поговорка: "Тубу довольствуются одним фиником в день. На завтрак он съедает — кожуру, на обед — мякоть, на ужин — косточку, " — недалека от истины.

По меркам европейских стандартов ежедневный рацион тубу не выдерживает никакой критики — сплошные финики изо дня в день. И только по большим праздникам — вареный ячмень, просо, пшеница, молоко коз и верблюдов. При этом никто не валится с ног от недостатка сил. Все чувствуют себя бодро.

Младенческая смертность среди тубу одна из самых низких в Африке. Зубы у всех — загляденье. У тубу практически не бывает сердечно-сосудистых и онкологических заболеваний.

Мужчины племени занимаются выпасом скота на высокогорных пастбищах, а женщины — домашним хозяйством. Основная еда — финики, даже не догадываясь о том, что этот фрукт — настоящий кладезь витаминов и микроэлементов.

Ученые установили, что человек может полноценно жить в течение нескольких лет, питаясь только финиками и водой. В этих плодах содержится значительное количество белка, они легко усваиваются, укрепляют иммунитет, повышают общую выносливость организма. В древности этот плод называли хлебом пустыни.

Питаясь этим плодом три раза в день, тубу, сами того не ведая, превращаются в суперменов пустыни!

Соня. Девочка добрая, но ленивая, как ноутбук с убитой батареей: работала только на вдохновении и ровно два часа в сутки.

Новость о том, что летом предстоит учиться, Соня встретила с философией зэка, внезапно узнавшего о продлении срока:

— А зачем вообще учиться, когда каникулы? Это же… каникулы.

Саша сел рядом, не пытаясь изобразить из себя героя из передачи про воспитание. Его целью было не переломить её, а понять — что скрывается за этой каменной стеной нежелания.

— Сонь, — сказал он.

— Давай договоримся по-людски. Никакого "надо". Просто летний эксперимент. Выполняешь — в сентябре получаешь айфон. Но главный приз — ты узнаешь, на что действительно способна. А учиться мы будем… как цивилизованные люди.

Она скривилась, но слово "эксперимент" и конкретика "айфон" сделали свое дело. Саша, понимая, что входит на минное поле семейных отношений, заранее заручился поддержкой командования. Сказал невесте:

— Дай мне карт-бланш на её учебный фронт. Чтобы я не был злым отчимом, а ты — заложником между нами.

Невеста тяжело вздохнула и махнула рукой:

— Пробуй. Только без героизма.

— Боюсь его, как огня, — честно признался Саша.

И он объяснил Соне их систему — "Эксперимент по очистке внутреннего пространства".

— Каждый день — одно маленькое дело. Не подвиг, а шаг. Но главное правило: сначала ты 10 минут легально ноешь. Имеешь полное право на свою ненависть к задаче. А потом — 10 минут делаешь. Не для школы, а чтобы доказать себе, что ты сильнее своего "не хочу".

Их первый "сеанс" выглядел так, что Саша потом долго отходил. Она сидела с учебником по математике, как будто держала инструкцию по обезвреживанию бомбы.

— Что чувствуешь? — спросил он.

— Хочу выть.

— На математику?

— На жизнь.

Саша слушал, и ему становилось тяжело дышать — будто её апатия была густым сиропом, заполнявшим комнату. Он не анализировал, а просто находился с ней рядом в этом ватном состоянии, и это стоило ему сил. Но это была цена. Пока Соня ныла — она потихоньку расслаблялась. И когда расслабилась — вылезло главное: она ненавидела не математику, а вечное ожидание, что её сейчас будут поправлять и торопить. Они сделали один пример. Всего один. Не для галочки, а как акт освобождения — чтобы тело забыло, что значит дёргаться при виде дроби.

С уборкой был отдельный цирк. Соня смотрела на швабру, как на орудие пыток.

— Что она тебе говорит? — спросил Саша.

— Что жизнь — боль.

— Это твоя мысль или мамина?

— Мамина… но я её усвоила.

Они посмеялись. Потом убрали не комнату, а один угол, который бесил её больше всего. И вдруг стало легче дышать — именно ей, не комнате.

А потом была их самая мощная сцена. Соня листала учебник по Python, закатила глаза и с вызовом выдала:

— Может, я вообще создана не для работы, а для любви?

Саша посмотрел на неё не как на ребёнка, а как на взрослого, стоящего на краю важного открытия.

— Именно для любви и нужно расчистить завалы. Представь: любовь — это штука яркая. Она накрывает всё, и твой внутренний мусор в том числе. И тогда он не исчезает, а начинает тлеть и прожигать тебя изнутри. Мы же не хотим, чтобы тебе потом пришлось тушить пожар в собственной душе? Мы сейчас не код учим. Мы готовим почву. Чтобы когда придёт любовь, ей было что освещать, а не что жечь.

Она зависла. Ей никто раньше не говорил, что её внутренний бардак может быть чем-то опасным для неё же самой. Не давил, не стыдил — а бережно предупреждал о законах эмоциональной физики.

Были, конечно, и сбои. Однажды она после "чистки" ходила как человек, которого эмоционально покусал собственный мозг. Саша вынес вердикт:

— Всё. Эксперимент на сегодня приостановлен. Легально. Фиксируем усталость и идём на тихий час. Это не провал — это техобслуживание души.

Она легла, как кот под батарею. И впервые отдохнула, а не провалилась в телефон.

Лето шло — и Соня не стала ни гением, ни Золушкой. Школьным предметам она не научилась блестяще — и не обязана. Но она прошла свой эксперимент. Научилась замечать, что у неё творится внутри, и что с этим можно делать не войну, а уборку. Не героическую, а человеческую. К августу у неё в глазах появилась лёгкость, идущая не от новых знаний, а от того, что ей перестало быть страшно сталкиваться с собой.

В конце лета Саша застал их обеих на кухне — Соню и её маму. Они не спорили об учёбе, а просто пили чай, и Соня, смеясь, рассказывала, как "чистила" ненависть к швабре. И в её смехе не было ни вызова, ни надрыва — только спокойная лёгкость. Саша смотрел на них и понимал: он не ставил эксперимент. Он просто помог девочке найти выключатель от света в её собственной комнате. А когда внутри горит свет, ты перестаёшь бояться не только внешнего мрака, но и теней в самом себе. И это, пожалуй, единственная победа, которая имеет значение.

принято; б) оригинал до нас не дошел, а дошел только "испорченный телефон", потому что самая древняя запись памятника, имеющаяся у нас на руках, — это копия XVIII века с копии XVI века. И оба копииста наляпали в своих списках такое количество ошибок, что теперь "Слово" содержит больше темных мест, чем самый заумный каббалистический трактат.

И вот свои вариации расшифровок этих мест ежегодно предлагали знаменитые филологи, литературоведы, историки и писатели.

Переводов "Слова" насчитывается буквально сотни.

А потом произошло пришествие Олжаса Сулейменова. Этот казахский Чингисхан от филологии устроил славистам такой разгром под Калкой, что они не могут отойти от потрясения до сих пор.

В своей книге "Аз и Я" Сулейменов разобрал большинство темных мест "Слова" — легко, непринужденно и до отвращения убедительно.

Будучи тюркологом, специалистом по тюркским языкам, он без каких-либо проблем понял "Слово" лучше любого слависта-русиста.

Потому что, оказывается, это произведение написано на страшном русско-славянско-половецко-кипчакском жаргоне, то есть кишмя кишит тюркизмами, которые автор вставлял в текст с той же непринужденностью, с которой сегодняшний менеджер говорит об офшорах, стартапах и прочих краудсорсингах.

Выяснилась масса любопытных вещей.

"Куры города Тьмутаракани", до которых "доскакаше" один из героев, наконец перестали кудахтать. Эти птички, так смущавшие веками переводчиков, оказались обычными стенами: "кура" — у тюрков "стена".

"Дебри Кисани" из темных лесов, окружавших великий русский град Кисань, неизвестно, правда, где находившийся и куда потом девшийся, превратились в "дебир кисан" — "железные оковы".

"Тощие тулы", хоронившие князя, обратились из совсем уж фантасмагоричных "прохудившихся колчанов" в худых вдов, обряжавших князя в последний путь. Ибо у тюрков "тула" — это "вдова".

"Птица горазда", над которой тоже сломали голову многие переводчики, переводя ее как "очень быструю птицу", стала "горазом", то есть по-тюркски — петухом.

И так далее, и тому подобное.

Смысл всего произведения в результате этих многочисленных изменений оказался кардинально новым, текст — почти неузнаваемым.

Сказать, что слависты обиделись, — ничего не сказать. Книгу Сулейменова встретили гробовым молчанием. Ее существование просто проигнорировалось.

Но с тех пор ни одного нового перевода "Слова", ни одной серьезной работы о нем больше не выходило.

Потому что писать о нем, не принимая во внимание правок Сулейменова, теперь невозможно.

А признать их нестерпимо обидно.

На завтрак и ужин ел бутерброд из куска хлеба, намазанного паштетом из шпрот (консерва этого продукта стоила 33 копейки и делалась из отходов шпротного производства – молотые головы, кишки, хвосты). Я прикинул, что в оставшиеся до отлета дни бутерброды смогу себе позволить, а вот на обед ходить не буду – подумаешь, несколько дней без обеда!

Вместо обеда решил погулять вокруг лаборатории – обычно в столовую мы ходили группой, и мне не хотелось, чтобы другие заметили мои пропуски обеда. Вроде, как просто изменил расписание.

Погулял день. Свежий воздух -хорошо, но замена обеду слабая. На второй день опять погулял. Возвращаюсь в лабораторию, одеваю халат... И — о, чудо! В кармане халата -ПЯТЬ рублей – целое состояние! Как я мог о них забыть? Но думать особо некогда, столовая скоро закроется.

Сытый, возвращаюсь в лабораторию и начинаю усиленно вспоминать, как такое могло случиться, что целая "пятерка" завалялась в кармане халата. И тут вспоминаю, что, когда я возвращался к себе, мой Учитель вроде бы вышел из моей комнаты.

Дождался, когда Учитель вызовет меня для обсуждения очередных результатов опыта, и в конце беседы напрямую спросил его, откуда в моем халате "пятерка". Он мне рассказал:

— Когда я был студентом, очень хотел освоить хирургическую технику. Учиться нужно у лучших, а лучшим хирургом был академик Юдин. Через знакомых получил право побыть "третьим помошником седьмого асситента". Денег на билет в Москву не было, и я устроился на третьей, самой верхней полке в купе, где складывались матрасы. Забарикадировался и уснул крепким юношеским сном. Посреди ночи была проверка, меня обнаружили, и начался шум.

В том купе ехал академик, чье имя сегодня в энциклопедиях, и он оплатил штраф за меня и дал мне некоторую сумму с условием: никогда никому не называть имя благодетеля и отдать этот долг следующему поколению любознательных. Продолжаю эстафету.

Выводы за вами.