Пьяные истории

один олень не пробежал. Для минус тридцати по Цельсию я был, мягко говоря, одет легко, потому что совсем не собирался попадать в такую ситуацию. Рядом пыхтел Саня - мой концертный администратор. У него было одно преимущество: он еще не до конца осознал ту серьезность ситуации в какой мы очутились - он больше выпил. Но оставаться в сладком неведении ему оставалось недолго.

Где-то позади плескалось Братское море. (Оно и зимой не замерзает - ГРЭС не дает). Там на берегу остался жарко натопленный дом, из которого полчаса назад нас с позором выкинули. Показав на дорогу “гостеприимные” хозяева пожелали нам счастливого исхода мероприятия. Конечно, если с пути не собьемся. Или волки помешают.

Но, надо все по порядку. Это было время моих нескончаемых гастролей по стране. “Чес” стоял грандиозный - никакой “Дуст” не поможет. 2-3 концерта в день: перелеты, переезды - расслабиться почти не удавалось. А тут после десяти концертных дней в Усть-Илимске и Братске нас пригласили в баню - на Братское море, благо недалеко. Тур удачно закончился и мы собирались погулять.

Не секрет, что в баню русский мужик ходит не только помыться.

Парилка была знатная. Представьте себе дом, качающийся на воде в десяти метрах от берега. К нему приходилось добираться по узкому дощатому мостику. Выходя из парилки посреди огромного предбанника находилась огромная "3 на 3" прорубь, куда сигали самые отчаянные. Скажу честно, я вошел в их число. Секунды на полторы. Нахождение в ледяной воде было мгновенным, чуть задержишься и ты - сосулька. Но в предбаннике было тепло и очень светло и, когда в проруби никого не было, приплывали огромные рыбины с удивленными от увиденного глазами. Когда возвращались из бани в дом по опасному мостику, я осознал, что обратно идти гораздо сложнее. То ли я устал, то ли еще чего…

Баня была собственностью организации “Подводречстрой” СССР и гостеприимные водолазы выставили на стол местную достопримечательность - “водолазовку”. Это она, наверное, оттого так звалася, что после нее в студеной воде можно было ванну принимать. На разрушительное действие напитка мой организм рассчитан не был. К тому же 3х-часовая парилка, со всеми вытекающими последствиями, плюс 20 с лишним концерта нон-стоп, короче, я расслабился окончательно. Действовала “водолазовка” эффективно: все вроде соображаешь, но ноги не идут, а язык не поворачивается. Через пару часов наш коллектив был “оттранспортирован” в гостиницу. Остались самые стойкие. Я не буду называть их имена, вы и сами все поняли.

Все бы кончилось хорошо, если б у хозяев не появилась идея спеть. После традиционного репертуара (”Ой, мороз”, весьма кстати в ту ночь актуального), перешли к душещипательным произведениям. Следующее вокальное произведение нам, двум последним оставшимся гостям, было представлено как высший пилотаж водолазного искусства. Мужики враз как-то посерьезнели. Потом обнялись и, насупясь, смахивая скупую мужскую слезу, грянули во все подводное горло:

“Наш труд нелегок и не прост.

И отчий дом нам дно любое.

И потому в “Подводречстрой”

Идут умельцы и герои”

В этом скорбном завывании десяти мужских глоток чувствовался неподдельный надрыв - трагедия ушедших на дно и не вернувшихся обратно, тяжесть водолазной амуниции. Чтобы лучше звучал голос, исполнение прерывалось промыванием голосовых связок без ущерба генеральной линии произведения. После второго “антракта” в начале третьего акта я не выдержал и появился на сцене:

"…Коварна глубина !

Не оступись, о водолаз!

Тебе известно одному,

Что оступаются здесь раз"

Текст еще тот. Чего стоит “о водолаз”. Я не буду цитировать все произведение - не всякий это выдержит. Однако перед обалдевшими водолазами стоял вопрос: откуда я знаю эти слова? Громом прозвучал, для вскочивших со своих мест водолазов, мой ответ: “Музыку к этой песне написал я!”

Неподготовленные рухнули на пол. Реакция остальных была ожидаемой - нас пинками выгнали на улицу и предложили самим добираться до гостиницы. Самые рьяные порывались нас расстрелять на месте, но товарищи их уговорили не марать руки. С точки зрения хозяев, я посягнул на святое: присвоил гимну “Подводречстроя” свое авторство. Официальному гимну. “Залитованному” и зарегистрированному. Гимну, что звучал на всех официальных мероприятиях организации, по всему СССР. Да и поминая коллег, трагически ушедших из жизни, водолазы тоже пели про “коварную глубину”. Конечно, надо было немедленно извиняться, объясняться, да не давала “водолазовка” - настоянная на табаке с птичьим пометом она не оставляла никаких шансов на вразумительное объяснение.

…И вот бредем уже час сорок, продрогшие и злые - черт меня за язык дернул подпеть!

…Нас подобрал на третьем часу путешествия лесовоз. Саня, за полчаса до того пришедший в себя, уже пытался выть, но я ему отсоветовал - “родственники” могли быть рядом.

…А теперь самое главное: я действительно написал тот гимн десятью годами раньше. За что получил сто рублей. Будучи знакомым музыкального редактора фирмы грамзаписи “Мелодия” И. М. Якушенко, я получил заказ, с которым неплохо справился, судя по водолазной реакции. Тогда, я - студент без стипендии, брался за любую подходящую работу. И не только написал мелодию для гимна, но и исполнил его противным пафосным баритоном. Но водолазы мне не поверили…

друга "наградили" тем, что вместо койки достался ему стол - очищенный от посуды, пойла и еды (ну, может, не совсем очищенный: -). На нем и уложили бедолагу.

Остальные разошлись по комнатам, и праздник стих, как ожидалось, до утра.

Но не тут-то было: среди ночи нас поднимает с постели жуткий вопль, в котором было столько ужаса, безысходности и (главное) децибелов, что сделать безмятежно спящий вид не удалось никому. Ну, пооткрывав щелки глаз и с чьей-то там матерью мы топаем на источник ночного кошмара, врубаем свет... И видим Костю нашего, который сидит в центре стола, свернувшись в клубок и явно пытаясь занять на столе как можно меньшую площадь. Цвет лица его не выглядел живым даже на фоне белоснежной

(почти)скатерти.

Глядя на этакого эльфа, мало кто, ясен пень, поверит, что это он минуту назад

ТАК орал, что поднял пятерых пусть не мертвых, но пьяных до почти полумертвого состояния людей среди ночи. Ну и по любому, такое буйство требует объяснения, так что мы не поленились Костю подробно расспросить.

А Костя, оказывается, ночью замерз (что не мудрено, его ведь брякнули как покойника на стол, а одеялом укрыть как-то и не подумали). Замерзнув, он начал постепенно осознавать себя во времени и пространстве и понял, что лежит он в абсолютной тьме на твердом холодном ПОЛУ (откуда ж ему про стол знать! ). Константин пошарил по ПОЛУ рукой, чтобы переместиться где потеплее... и нащупывает ПРОВАЛ.

Быстро убедившись, что провал окружает его со всех сторон и рукой до дна не достать, ночной альпинист начал понимать, что он один на этом пятачке тверди, и из всех орудий труда у него есть только вилка. Вилкой он решил пожертвовать, чтобы выяснить, как высоко он над окружающей местностью.

Брошенная вниз вилка ЗАЦЕПИЛАСЬ ЗА СКАТЕРТЬ... И спустя 7 секунд

Костя услышал тихий звук падения.

Вот тут-то и раздался крик, который нас разбудил.

Они подзамялись:

- Шпроты по 35 рублей баночка, оцинкованные ведра по сто!

- Да не может этого быть!

Мы побрели в лавку. Недавно я получил 1200 рублей и был в хорошем настроении. А теперь? Если обедать сугубо шпротами, то за месяц уйдет вся получка.

В Латвии начались экономические реформы. Главный экономист, как и его российский коллега имел фамилию на букву "Г" и тоже большую голову. С латышского она переводилась, как "честный человек", но в народе поговаривали, что в молодости он был Голдман.

По дороге с работы я зашел со своим горем к теще. На мое удивление они с тестем были в приподнятом настроении. Заходили днем ее сестры. У одной горело 70, а у другой 55 рублей на сберкнижке. Теща налила мне полную тарелку щей и воскликнула:

- Что развесил нюни, соседка Зента была в Зарасах, литовцы цены так не подняли, завтра с утра едем за хлебом.

С утра они долго копались, искали мешки, заводили свой "Запор". Литовский городишка находился в 24х километрах от нас. Хлеб там уже оставался только черный и давали по два кирпичика в руки. Объехали все четыре магазина и даже на мешок не набиралось. Поехали в следующий городок, где была АЭС и магазинов побольше. Городок располагался прямо в лесу и мы брели по снегу в совершенно кустодиевском виде. Тесть в засаленной фуфайке и валенках, теща в платке с бахромой и тоже в валенках, я сзади в тулупе и саночками, на которых вез мешок хлеба. Встречные девчонки угорали с нас.

Наконец мои спекулянты решили, что на сегодня хватит и мы потурчали обратно.

Перед границей машину тормознули какие-то чины в зеленых шапках с кокардами. Тесть залопотал по-литовски и высунул права в окошко.

- Права не надо, открывай багажник! Постановлением совмина Литвы на вывоз из республике разрешено по две буханки на персону. Проследуйте за нами в таможенное управление для конфискации контрабанды и наложение штрафа.

Таможенное управление находилось в избе бывшего сельсовета. Теща проследовала в кабинет, а таможенники отбыли на ловлю очередных мешочников-контрабандистов. Мы померзли в "Запоре", а потом зашли в коридор этого управления. В коридоре не было ни души и кругом горы целофанновых мешков с хлебобулочными изделиями. Тесть нервно подрыгивал ногой и высматривал наши, а потом махнул рукой:

- Давай зятек!

Мы взяли по мешку побольше и с караваями подороже и бегом припустили к машине, упаковав их в багажник. Вернулись, посидели. Тесть совсем разнервничался и схватился за мешок. Пятый уже еле впихнули на заднее сидение и я закрывал награбленное своим тулупом. Тут появилась из дверей и теща с озабоченным видом и квитанцией в руке. Штрафы еще не успели поднять и все наказание обошлось в пять буханок. Уселись и побыстрее покинули гостеприимную Литву. Хлеб у моих староверов на базаре ушел со свистом, многие мешочники в тот день попали под облаву и конкурентов не было.

Через неделю литовцы просекли фишку и стали привозить в наш город хлеб автофургонами прямо со своих хлебокомбинатов. Местные баранки-бублики никто не брал. А потом подтянулись белорусы со своей снедью, у них цены местные реакционеры не поднимали.

Позвонил теще насчет ее "бизнеса". Трубку подняла швагерка:

- Они сейчас на хуторе, водку возят по лесной дороге.

Тещин хутор был почти на границе, в молодости они ходили лесом на танцы в Зарасы.

Так сорвался голодомор в отдельно взятом городе.

и заснул на скамейке возле подъезда.

И чую я сквозь сон - мне ухо крутят. Да больно так крутят, несомненно рабочими и узловатыми пальцами.

Разлепляю зенки - раннее утро, а надо мной стоит сосед наш, дядя Коля, и строгим голосом меня спрашивает:

- Ты где вчера нализался, засранец? Отвечай живо.

Ну, у меня винище-то ещё не всё из башки выветрилось, и я борзо буркнул в ответ что-то типа "А вам какое дело? "

Дядя Коля дал мне лёгкий подзатыльник и повторил вопрос:

- Говори сию же минуту - где пил, шмакодявка?

Тут в голове моей начало потихоньку проясняться, и я честно собрался с мыслями и ответил на поставленный старшим и авторитетным товарищем вопрос:

- В Тихоновке день рождения одного кента отмечали. Дядь Коль, вы только маме не говорите, что я на лавочке спал, а?

Дядя Коля задумался на секунду:

- Хм... В Тихоновке, говоришь. . ? А какой дорогой домой шёл, пьяница?

- Ну, - говорю, - наверное, как все ходят: через степь, через пустырь с "трубой", мимо третьей бани... Дядь Коль, да чего вы пристали-то?! Можно, я домой пойду? Я пить больше не буду. Я спать хочу, правда... Чего вам от меня надо-то?!

В общем, ситуация прояснилась только много позже: оказывается, дядя Коля, выйдя утром из подъезда, обнаружил меня мирно спящим на местах бабушек-соседок. Взгляд его случайно зацепился за мои грязные туфли "на платформе" и брюки-клёшь, испачканные чуть не по колено какой-то редкой в наших степях глиной. Дядя Коля, будучи скульптором-любителем, искал такую глину всю свою сознательную творческую жизнь, а тут нате: лежит себе, и сопит себе соседский бухой пацан, по щиколотки измазанный этой вожделённой глиной...

Короче: дядя Коля излазил всю тропинку от нас до Тихоновки вдоль и метров этак на сто поперёк; стращал меня разлашением тайны спанья на сидячих местах; победив корпоративный родительских дух, подкатывал ко мне с пивом, пытаясь выяснить маршрут; два раза мы с ним ходили в Тихоновку и назад ночью (оба раза я шёл впереди, пьяный, а он, не дыша, следовал за мной в паре десятков метров... )

Ничего так и не помогло: золотая глина так и осталась ненайденной...

Вот. А ещё говорят про Колумба.

Колумбу просто повезло: у него хотя бы марсовые были почти трезвы и смогли зафиксировать Кубу.

парень так торопился домой (уже смеркалось), что решил пройти кратчайшим путем - "на прямую". Его "прямая" пролегала между домами и гаражами. Тем временем на улицах уже совсем стемнело, а перед парнем встала преграда - тыльная сторона каких-то гаражей. Хмель его, надо заметить, наверное одолел не до конца, и он попытался найти обход возникшей преграды. Но, боже…! Куда бы он не повернул - везде возникали каменные стены. В его мозгу, наверное, была только одна мысль: "Замуровали, демоны!".

Делать было нечего, и наш герой полез на крышу гаражей. Опережая события, хочу сказать, что уже на следующий день нас всех интересовал один вопрос: "Как же ты туда залез, идиот?!?". Высота до крыши гаражей была около 2-х с небольшим метров, но парень не славился большим ростом, да и одет был не для лазания по гаражам (костюм - тройка). Пьяному, как вы понимаете, и море, и горы - все по … барабану, и вот он уже с победным видом идет по крыше гаражей, радостно про себя отмечая брезжащий впереди свет. Подойдя к краю крыши он видит, что земля находится немного дальше, да и покрыта она асфальтом. Делать нечего, парень разворачивается, и осторожно, по всем правилам, повиснув на руках на крае крыши, прыгает вниз. Приземлился он удачно, и медленно разгибаясь, начинает отряхивать свой костюмчик. (Здесь нужно представить, как это все происходило…) Подняв голову, он, к своему ужасу, видит перед собой … Ж8-( ) вытрезвитель. Медленно поворачиваясь, он ко всему прочему замечает, что находится на освещенном дворе местной милиции, и видит сотрудников ППС, у которых нижняя челюсть отвисла ниже всяких пределов Ж8-( ). Единственное, что смогли выдавить из себя сотрудники милиции, видя, как пьяный молодой человек медленно слезает с крыши гаражей служебных машин (!) прямо во двор милиции - "Многое видели, но чтобы сам пришел...". Надо сказать, что этот случай их достаточно развеселил и поэтому нашему герою удалось без труда уговорить их отпустить его домой. Дабы он не попался на глаза дежурному, они даже показали ему "черный ход": "Знаешь, где здесь дырка в заборе?". Его ответ стал апофеозом всей истории: он сделал очень обиженное лицо и сказал: "Я что, здесь каждый день хожу?!?!"

..............................

Вот такая история. Так что - выпивая знайте меру, друзья! (На что многие отвечают: "Меру - то, мы знаем, но кто же столько выпьет?)

стаканами.

Врач-расстрига был мужиком остроумным и веселым, только пил постоянно, и все его рассказы были про то, как пил. А это несколько томов альбомного формата с картинками. Один из рассказов был про то, как он работал наркологом в вытрезвителе.

Менты выслеживали и отлавливали варщика самогона. Вот как сварит новую хорошую порцию (а соседи по коммуналке донесут) - так они его брали под руки и волокли составлять акт в двух экземплярах, немножко помогая идти, но несильно. Вещественное доказательство - бутыль или канистру со свежесваренным - тащили с собой. Нарколог делал экспресс-анализ: да, это оно, Змий Зеленый, крепость такая-то, глядел укоризненно и писал свое веское государственное свидетельство. Тут распишитесь и тут. И еще тут. Самогонщик расписывался.

Потом наступал акт списания, то есть уничтожения. Два милиционера, под наблюдением нарколога, на глазах у горестного самогонщика опрокидывали канистру в раковину. Бль-бль-бль-бль-бль! Хроматическая гамма горького горя! Прекрасный, благоухающий дрожжами, мерцающий вялым перламутром напиток уходил, заворачиваясь по часовой стрелке, в воронку, в канализацию, в черную дыру. Потом выписывали штраф, куда надо ставили печати и отправляли нарушителя с богом - иди, плати и не греши.

Когда за ним закрывалась дверь, - запиралась на замки, закладывалась на засовы: всё, всё, мы закрыты! - из шкафчика под раковиной вытаскивалось заранее припасенное ведро, куда, собственно, слился самогон; младшие чины расстилали газетку, расставляли стаканы и резали хлебушек; кто постарше чином - извлекал из портфеля припасенную рыбку, частик в томате или что сегодня Господь послал; пахло колбасой, хрустели огурчики, жизнь была приветлива, нарядна и нежна.

Душа же поет, когда все и по закону, и с чесночком!

спросил Дима, увидев занесенную снегом площадь и сцену с воющими на ветру боковыми брезентовыми стенами. Градусник показывал минус шестнадцать. - Мы вам что, дедморозы? Сорок пять минут в тонкой рубашке, в шелковой блузочке и на каблуках - вы нас до весны на бэкстейдж сложите или на кладбище оттащите?! »

Но в таких случаях всё и всегда происходит примерно одинаково. Много ласковых слов. Много тепла и участия. «Понимание» и «взаимопонимание» мельтешат в каждом предложении. Но суть-то всё равно одна: надо, Федя, надо. И неустойка ого-го, и агент старый друг, и реноме жалко.

Дима орал на меня страшно и грозил воспалением легких как лучшим из возможных исходов. Он-то изначально ратовал за идею «послать все к дьяволу, и хрен с ними, с деньгами». Но какой мороз может победить мою страсть к наживе?!

Спектаклей, как всегда в декабре, было натыкано по четыре штуки в день. С одного бока нам привесили обогреватель, от которого на таком морозе толку было ровно ноль, зато тот, кто вдруг оказывался на сцене в определенной точке, мог ненадолго почувствовать теплый дымок, скользящий по правому уху. И хотелось заплакать, окунуться в него целиком и забыться навсегда. Особенным шиком был последний номер, для которого мне за ширмой нужно было быстро раздеться почти догола и, стоя босиком, натянуть цыганский костюм. Не хватало проруби, вырезанной крестом, она бы придала благочестия этому одинокому и бессмысленному снежному стриптизу.

Никогда в жизни, ребята, никогда в жизни мы так не пили - ни до, ни после, никогда. Если бы не ларек с горячим глинтвейном, то Мюнхен стал бы нашим последним приютом. Мы приходили в двенадцать, и первый глинтвейн был - «чтобы пережить этот день». Пили за пять минут до каждого спектакля - «чтобы хоть на полчаса хватило». Пили сразу после - «потерпи, потерпи, сейчас полегчает».

Нам в помощь был, как обычно, выделен юный помощник с невнятными функциями. По задумке он должен был следить, чтобы мы «feel happy». Но поскольку feel happy в предлагаемых обстоятельствах мог только полный олигофрен, то бесполезный волонтер мерз, дрожал, сбивал висящие под носом перламутровые сосульки, глубоко и равномерно синел и уныло советовал не пить на морозе алкоголь, потому что сосуды мозга. Мы бы и рады были ему тоже кое-чего посоветовать, да сострадание не позволяло. Он и так жил прихрамывая - был веганом, облезлым и тощим, как швабра у школьной уборщицы.

Сам арт-директор (кажется, Роберт) нам на глаза старался не попадаться. Посмотрев наше первое «сноу-шоу» и вусмерть закоченев в ветронепроницаемой парке, толстенном шарфе, в нахлобученной аж на глаза шерстяной шапке, он как-то сообразил, что мы не будем рады его обществу. Хау ар ю, пискнул он чисто из вежливости. «Иди сюда, я тебе сейчас расскажу, - обрадовался Дима. - Скидавай давай свою куртку, шапку, ботинки тоже и постой-ка тут в футболочке! И сразу поймешь, how we are». «We are fine, thank you» - перевела я и оттащила Диму подальше.

В последний день мы снова встретили Роберта - зелёного, провалившегося в шарф, распухшего от соплей, со слезящимися несчастными глазами. «Я заболел, ребята» - жалобно прошептал он. «Бедный Роберт» - сказала я. «Бог не фраер» - сказал Дима.

Вы не поверите, но сами мы даже насморка не заработали.

Lisa Sallier

от общеизвестных алкогольных центров, к ним не протоптана народная тропа и в них еще можно отовариться в разумные сроки без давки и эксцессов. Но такие точки быстро исчезают - сведения рассказанные по большому секрету и только своим быстро становятся достоянием общественности. Поэтому везде к двум часам у закрытых дверей питейных магазинов собирается огромная толпа народа.

В 14: 00 начинается продажа. Можно не смотреть на часы, раздается гул голосов у входа, очередь приходит в движение, люди становятся собраннее, следят за впередистоящим, разговоры прекращаются.

Организация продажи в магазине проста и эффективна как механизм автомата Калашникова. У покупателя заранее отсчитаны деньги, желательно без сдачи, у продавца в руках две бутылки (больше двух в одни руки не давали, одну брали только из-за материальных трудностей, либо по причинам далеким от реалий жизни - оба случая вызывали слегка брезгливое сочувствие). У прилавка никто не задерживается: отдал деньги - получил водку - к выходу. Желающие проникнуть без очереди отсекаются, оттираются и предаются охаиванию без пощады.

Собственно случай. Мужичонка, получивший вожделенные два пузыря, увидел знакомого, поприветствовал жестикуляцией, жестикулировал, естественно, руками с зажатыми в них бутылками. Бутылки из потных ручонок выпали и разбились...

Наступила тишина, прекратилось всякое движение и раздача. Мужичонка слепо развернулся и пошел обратно к прилавку, толпа перед ним безмолвно расступалась. Тем кто был не в курсе и пытался пресечь нарушение правил, в очереди быстро шепотом объясняли: "... Бутылки разбил... . разбил бутылки... " Дойдя до прилавка, он долго извлекал из кошелька и карманов последние копейки. Никто не сказал ни слова. Атмосфера была полна сочувствия. Получив новые бутылки, мужичонка крепко притиснул их к бокам и пошел к выходу, не обращая ни на кого внимания. Продажа возобновилась.

Антиалкогольная кампания не прекращалась ни на минуту.