Истории о армии

Воплощенный экстрим для экстрима.

Я в войсках связи служил. Когда пришел из учебки в часть, мне дали аппаратную именно на «Захаре». Поначалу я матюкался и матюкался – он был крашеный-перекрашеный, одно переднее крыло кривое, бампер согнут, кунг как под обстрелом побывал. Да еще и электрооборудование оказалось изношенным, так что дурищу эту то и дело приходилось заводить «кривым стартером». Кто может себе представить, лучше не надо.

Но потом я «Крокодила» вполне зауважал. «Дубовый» до невозможности. Истинно военная техника – надежная и выносливая, как бронебойная болванка. Помнится один случай.

Стояли мы на точке; я был начальником радиорелейной станции. Кто в связи служил, знает, что такое релейщики на точке. 1 км до ближайшего села с самогоном и девками и 100 км до ближайшего начальства с уставом и дисциплиной. А работа – только в самом начале. Как связь наладили, всякие там ручки-кнопки-тумблеры не то что не нужно, нельзя трогать. Балдей – не хочу. Что и выполнялось совершенно неуставным образом. Неуставным в хорошем, товарищеском смысле. Сержанты-рядовые, деды-салаги – это дома, на виду, а в поле все по навыкам сообразно обстановке. Скажем, в село идет, сгущенку на «самарёк» менять, тот, у кого есть способности квартирьера, хоть бы ему сразу по возвращении в казарму на дембель. Потому как пить будут все, и он тоже, а хочется побольше и получшего.

Дело было зимой, а зима выдалась суровая. Ну, приехали, развернулись, пока я со связью вожусь, гонец в село пошел, а водила, проверив машину (мороз за –25), поляну готовит. Я каналы сдал, гонец уже тут с чем следует, все готово, расставлено. Налили, тяпнули – с морозца, а первачок отменный оказался. В аппаратной тепло, уютно, резервный комплект на музыку настроен. Еще тяпнули, закусили, еще… Эх, хорошо в Советской Армии служить!

Завыла служебка. Беру трубку – конец связи, без промедления сворачиваться и срочно на место дислокации основного узла. Блин, а Жору-то, водителя, развезло, еле на ногах стоит! Что делать? «С-Саныч, не бзди! М-мой папа водила, я с пяти лет езжу. Я з-за рулем еще и не такой бывал».

Что ж, делать нечего. ГАИ тут нет, да они нас и не трогают. А пока доедем до трассы, форточки в кабине открою, протрезвеет. Свернулись, поехали, а точка была в глухом лесу.

Только тронулись – плотный снегопад, метель, темно как в погребе, ни зги не видать. Карту я сразу в бардачок засунул по причине ненадобности: от одного дерева другого не видно, какая тут карта! И азимут тоже. Магнитный компас обычный, андриановский, без дефлектора, в железной кабине от него толку нет. Гирокомпас на петляние между деревьями, толчки и тряску на ухабах скоро обиделся и упорно показывал «цену на дрова в бухте Тикси». Ехали интуитивно. «Во-во, влево возьми! Еще, еще! Во, вот так, пока можно! »

Лес поредел, а машину начало бросать, трясти и швырять, как будто мы в овраг ухнули. Только уж очень глубокий что-то. И колеса вроде как не в воздухе крутятся, понемногу продвигаемся, куда надо. Долго так култыхались; наконец, впереди сквозь метель что-то зачернело и – все, мы на трассе! Но где, куда теперь? Ага, вон 6-е КПП «Дикой дивизии». Километров на 7 промазали от расчетной точки выхода. Но теперь – направо, и до своих все по хорошей дороге. К слову, «Дикая дивизия» - это танковая учебная дивизия «Десна». Тогда она подчинялась непосредственно министру обороны, а порядки там были и в самом деле дикие. Но что нам до них? Однако же – с КПП выбегает капитан с пистолетом, прапор, тоже с пистолетом, и пара курсантов. Хорошо хоть, что «курсам» на КПП автоматов не дают, а то они там до того задрочены, что и до беды недолго.

Капитан с прапором машут, останавливают. Выходим, документы показываем, объясняем. Ведут нас в их будку, звонят нашим, те удостоверяют. Вроде отпускают, но капитан спрашивает: «Почему, товарищ старший сержант, здесь выехали? Вам же (тычет в нашу же карту) нужно было вот по проселку вот здесь вырулить! » - «С дороги сбились, товарищ капитан! Погода, видите, какая. А водитель (тут я незаметно, но крепко наступаю Жоре на сапог) неопытный, года еще не прослужил. » - «Водитель неопытный… Да как же вы, … вашу мать, там вообще проехали! » - «Да что там такого, товарищ капитан, во имя Дембеля Святого, что там ездить нельзя? Нам что теперь, срочно антидот вкалывать и в санчасть бежать? »

Капитан внезапно успокаивается и тусклым голосом поясняет: «Не надо вам антидот. И в санчасть не надо. Вы по диагонали пересекли испытательный танковый полигон. Не учебный, испытательный. Он рассчитан и оборудован так, чтобы там танк побыстрее на части развалился. Связисты, … вашу мать. »

Жора философски пожимает плечами: «Так то ж танк. А у нас – «Захар».

около метра, наши лопаты наткнулись на целую кучу разных других секретных вещей с колесами, осциллографами, медными трубками, толстенными кабелями и прочими зелено-ржавыми военными прибамбасами. И весь этот странный культурный слой уходил куда-то к центру земли на неустановленную наукой глубину.

Делать нечего, пришлось докладывать старлею – командиру нашей точки.

Старлей пришел, спрыгнул в яму, нехотя поковырял находки ботинком, выругался и пошел звонить начальству.

Информация дошла аж до великого и могучего зам. командира бригады по вооружению – полковника Сикорского.

Не прошло и пяти часов как седовласый старик Сикорский, лично прибыл на нашу гору на своем уазике.

Он был опасным и злым, как жених наступивший на дерьмо.

Сикорский схватил лопату, слегка поковырялся в открытом нами военном археологическом слое, и долго-долго матерился. Старлей внимательно слушал его, кивал и скромно подтверждал: «Так точно, товарищ полковник, так точно»

Рано или поздно, матерные слова у полковника иссякли и он крикнул своему водителю:

- Не стой, паразит! Срочно мне связь с комбригом!

Водитель громко «естькнул» и засуетился с рацией.

Он подергал длинную антенну, пощелкал тумблерочками, пошипел динамиком, все наладил, побубнил в микрофон, получил ответ и доложил шефу, что комбриг «на проводе»

Сикорский взял микрофон:

- Здравия желаю, товарищ полковник. Сикорский говорит. Прием.

- Да, Николай Валентинович, я вас слушаю. Прием.

- Товарищ комбриг, я нахожусь на Мтирале и у меня просто зла не хватает. Я же вам дал четкий приказ: «Все станции разобрать до винтика и что можно, пустить в дело! » А вы что сделали? Просто все закопали чтобы я не нашел! ? Как это понимать?

- Ах-а-ха-хах! Николай Валентинович, простите засранца. Но вы тоже, знаете, поставили мне нереальные сроки. Что было делать? А – ха- ха - ха! Обещаю загладить свою вину хорошим коньяком, тем более что срок давности уже вышел. Прием.

- Да, товарищ полковник, вы засранец, по другому и не скажешь. Я сегодня же к вам спущусь, поговорим. Прием.

- А – ха – ха- ха ладно, я вас жду с коньяком, все. Конец связи.

Мы слушали этот странный разговор, переглядывались, верили своим ушам, но не могли поверить своему двухгодичному армейскому опыту. Картина мира рушилась. Полковник Сикорский, конечно же мужик крутой, к тому же, как и мы, тоже дембель. Не сегодня – завтра уходит в отставку. Но, черт возьми, как он может отдавать приказы своему прямому начальнику комбригу - полковнику Орлову, да еще и называть его засранцем? Хрень какая-то.

Я поискал внутри себя маленькие кусочки храбрости, собрал их в один дрожащий комок и все-таки отважился спросить:

- Товарищ полковник, разрешите обратиться.

- Ну?

- А разве заместитель командира бригады по вооружению, может что-нибудь приказывать командиру бригады?

Сердитое лицо Сикорского неожиданно потеплело и он ответил:

- Ха-ха-ха, в принципе не может, но чего на свете не бывает? Сто лет назад, вы все тогда еще в школу не ходили, а я уже был полковником и на этой же должности. А теперешний комбриг Орлов, был тогда всего лишь капитаном – командиром вашей точки. Вот я однажды нагрянул к нему с проверкой, накрутил хвоста и приказал разобрать на запчасти две или три снятые с дежурства станции. А этот засранец, по-тихому все спрятал под землю. Вот же ленивый говнюк!

Теперь придется вам, ребятки, все это потихоньку выкапывать.

Эй! Ты чего там, заснул? паразит! Сворачивайся, заводи, поехали в бригаду…

в чернильницу. И заправлялись эти самые авторучки анилиновыми чернилами разнообразных цветов – синими, фиолетовыми, зелёными и красными. У каждого солдата имелась авторучка, а в тумбочке стоял флакон с чернилами.

Кстати, в нашей части о дедах и даже разговору не было, хотя в стоящей рядом пехоте эта самая дедовщина ощущалась весьма заметно. Вообще, по поводу дедовщины – так тут всё зависит от полкана. Будет полкан нормальный – никакой дедовщины, будет раздолбай – соответственно и деды будут.

Жили дружно, в нашем взводе связи как-то оказалось, что большинство имеет руки, растущие откуда надо (ремонтировали приёмники, редкие тогда ещё телевизоры, фотоаппараты и много чего ещё), поэтому во взводной кассе всегда имелись деньги – на чей-то день рождения, на праздник, ну и т. д. . На третьем году моей службы взвод дружно отметил пасху. Почти все завалились спать, а нам с товарищем то ли водки не хватило, то ли что ещё, но спать нам не хотелось. И вдруг нам в голову клюнула идея: НА

ПАСХУ НАДО КРАСИТЬ ЯЙЦА!!!

Процедура оказалась простая – спускаешь с клиента трусы и плещешь из флакона с чернилами.

Следующий за пасхой день был нашим банным днём, и как то так получилось, что до бани (а наша очередь была в 16 часов) никто не обнаружил покраски. И мы с товарищем как-то потеряли из виду это обстоятельство. В общем, комвзвода чуть не помер, из предбанника он кое-как выполз на карачках. А нам с товарищем пришлось одеваться, не мывшись, на бегу по улице. Потому что только мы двое были не крашеные. Ночь нам пришлось прятаться, ну а к утру народ уже остыл. Нас даже не побили.

сауна, бассейн с тёплой водой, колодец с ледянной. Парились около часа , температура за сто, ляпота, и заходит удмурт, глаза дикие, говорить не может, мычит, забился в угол. Посмотрели на него, подумали что от ледяной воды.

Через несколько секунд дверь открылась снова и в парную зашли комбат 2, нш полка, сам кэп, личность легендарная, он был комбатом 3 в афгане ещё до ввода, летом 79 года уже воевали, и замполит полка и батальона.

Это был ЗАЛЁТ, эпический, жестокий, не убежишь, не спрячешься. Сразу осунулись, головы в плечах, как говорили у нас, позвоночник упал в трусы.

Прощай (оружие) дембель. Мысленно рассчитали лишние два-три месяца службы. Замполит полка делал такие вещи, забирал документы в штабе и терроризировал дембелей. Весенние уходили в сентябре, а осенники в марте. Несколько случаев мы знали.

Они зашли, поздоровались, спросили как парная, добавили воды, начали разговор про сауны.

Обстановка разрядилась, говорили о всем, кроме службы. Купались, у каждого своя система, когда в холодную, в теплую воду.

Просидели мы ещё часа два, а потом быстро, быстро удрали, по английски. Ждали санкции с понедельника. Но ничего, все шло чередом.

После приказа спросили комбата, почему нет наказания? Мы были в самоволке, поймали на месте нарушения. Он рассмеялся и объяснил, что мы не нарушали ничего, не бухали, не бегали по злачным местам, а просто пошли в баню, немного не в полковую, но в баню, так что нарушений грубых нет. А на нет и суда нет. Но, замполитам не понравилось, а от них ждите санкций.

Уволились в середине мая только двое, мы ждали к концу месяца, но батальон внезапно отправили на выход, на полигон в Лиде, не на учения, а для очистки от растительности. Все дембеля были уволены, даже бегунки, те которые дезертировали по молодости. Остались только мы - четыре дембеля. Целый месяц нас мурыжили, дёргали. Казармы были пустые, один вечный наряд. На довольствии нас не было. Кушали в чайной или булдыре. Ходили в спортивных костюмах, и хб и сапоги давно отдали.

Наконец 25 июня, за несколько часов до финала Голландия-СССР, вызвали в штаб, но документы не отдали. Сказали, поедете в Каунас в сопровождении офицера штаба, там поменяете требования на билеты и при посадке в поезд получим документы.

У нас были свои планы, а у замполитов свои.

В Каунасе, пока офицер разбирался с документами, подошли к воинским кассам и попросили кассирш не давать билет, типа мы бедные солдаты, а злой офицер желает нам зла. Он подошёл с требованиями к кассам, ему ответили, что максимально дадут билет до Вильнюса, а там разберемся. Он купил 4 билета, и давал документы у дверей электрички. В одну дверь заходили и через другую выходили. Он видел, развернулся и ушел. Мы сразу сели в другой поезд, через час были в части. Там всякие стукачки, активисты праздновали, чай с сгущенкой. Наше возвращение ввергло их в ступор. Бить их не имело смысла. Если люди гнилые, то это навсегда.

Ночью была проверка, видать стуканули, но проверяющий не обратил на нас внимание.

Утром, взяв из каптерки барахлишко, мы уже с спокойной совестью пошли на вокзал, взяли билеты и уехали, вспоминая тихим, незлобивым голосом замполита.

да еще такие, что хоть стой, хоть падай...

В последний день учений мой отец, тогда еще лейтенант, услышал жуткие крики. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять – товарищ генерал-лейтенант чем-то крайне недоволен.

Попадаться ему на глаза, когда он в таком состоянии, равносильно самоубийству – в лучшем случае, такая встреча может закончиться растянутым сфинктером и звенящей пустотой в голове от ударных децибелов.

Но узнать, что же именно случилось, было очень любопытно, да еще и полезно на будущее, и мой отец, умело маскируясь в складках местности, отправился на звук.

В радиусе 50-100 метров от генеральской палатки было пустынно, даже трава пригибалась к земле, что уж там говорить про разнообразную живность и прочий рядовой личный состав, которые просто пережидали грозу, забившись по норам, котельным, кухням, и прикидывались ветошью.

Рядом с палаткой стоял, понурив голову, старший лейтенант в танковом шлеме, и ковырял землю ножкой, всем своим видом говоря: - А я чо? Я же ничо!

Перед старлеем старательно сотрясал воздух генерал:

- Туда, куда Макар телят не гонял! На север! Спиной тереться о земную ось! Нет, сошлю в бункеры какие-нибудь! На подводную лодку, иллюминаторы протирать! Гальюны продувать силой легких! Танкист, мать твою!

Отец с интересом прислушивался к монологу и запоминал речевые обороты.

Так... на будущее.

***

А произошло вот что:

У министра иностранных дел Чехословакии случился какой-то праздник. То ли юбилей какой, то ли знаменательный государственный день, это, по сути, не важно. Важно то, что он собрал в своей загородной резиденции глав посольств и консульств всяких разных европейских государств и устроил фуршет со всеми вытекающими последствиями.

Наверное, научившись у русских, после фуршета он организовал общий выезд на природу, чтобы не только весело, но еще и с пользой для здоровья провести день. В программу вечера входила так же и охота. Но не будут же солидные люди, обремененные возрастом, одышкой, алкоголем и пивными пузиками бегать в болотных сапогах по лесу с ружьями наперевес в поисках

дичи? Разумеется, нет!

Все было продумано, включая и этот момент. При помощи чешских военных на ближайшем полигоне были установлены шатры, в шатрах носились взмыленные официанты с выпивкой и закуской, а на самом полигоне, лицом к лесу, были вырыты очень удобные такие, комфортабельные окопчики для охотников, для стрельбы из положения лежа и с колена. Там же уже были разложены хорошие охотничьи винтовки, и, пока гости разогревались и набирались азарта перед охотой, егеря с собаками гнали в направлении этого полигона небольшое стадо оленей, голов этак на тридцать, сорок...

Старший лейтенант Макаренко, командир танковой роты, вместе со своей ротой возвращался со сданных на "отлично" стрельб в расположение части.

Разбитая лесная дорога для танка не проблема, и Макаренко, высунувшись по пояс из люка, сам себе напоминал пирата, стоящего на мостике корабля - идущий по лесу танк плавно раскачивался, а взревывания двигателя у командира ассоциировались со штормом и рычанием соленого ветра. Иллюзия дополнялась еще и периодическими шлепками веток по морде, ну совсем как будто соленая морская вода, бросаемая ветром в лицо морскому волку!

Старший лейтенант был крайне доволен проведенным днем и своими бойцами, за отличную стрельбу ему теперь светила благодарность и может быть даже внеочередной отпуск! Самое время помечтать о поездке домой...

Но чу! Что это? Что за звуки?!

Макаренко резко вскинул руку, и каркнул в шлемофон:

- Колонна, стой!

Из леса слышался топот копыт. Макаренко повел носом. Среди деревьев мелькнула рогатая голова, потом еще одна и еще. ДИЧЬ! Старший лейтенант вдруг со всей отчетливостью и ясностью понял, чего именно не хватает ему в данный момент для счастья! И вовсе даже не отпуска, нет... Древние инстинкты проснулись у него при виде бегущей добычи. Макаренко затрепетал ноздрями, уже ощущая запахи жарящейся на вертеле оленины...

Оленье стадо, перепрыгивая через придорожные кусты, пронеслось прямо перед головным танком, аппетитно помахивая своими вырезками, шейками и филейными частями.

"Без гарнира! Как древние! На костре пожарить без соли и перца, и сожрать, отрывая куски зубами, захлебываясь слюной от жадности. Главное, глаза придерживать", подумал Макаренко, и проводил голодным взглядом последнего оленя, скрывающегося в лесу.

- Колонна! Делай как я! – алчным голосом приказал Макаренко и постучал ладонью по башке механику-водителю, - Разворачивайся налево.

Танк, качнувшись и снеся стволом орудия березку, развернулся поперек дороги, вслед оленям. Все остальные поступили так же.

- Широкой цепью, обходя стадо с флангов, вперед! – срывающимся голосом крикнул командир, одновременно сдергивая с башенного пулемета чехол...

Десять боевых машин, рыкнув двигателями, выпустили черные дизельные облака и рванули в лес. За стадом. Позади них оставались десять свеженьких просек. Лай собак и крики егерей старший лейтенант Макаренко уже не услышал, ему было не до того...

***

Посольские работники крупнейших держав Европы, таких как Германия, Франция, Италия, Испания, Великобритания, хорошо подогретые алкоголем, довольные и распаренные, устраивали свои бренные тела в окопчиках, на одеялах маскировочного зеленого цвета. Возле каждого стрелка стоял помощник, готовый подержать оружие, протереть пот на лысине, или оптику от перегара, да и просто готовый проконсультировать, в какую же сторону стрелять.

Сначала по рациям егеря передали, что стадо выйдет на поле с минуты на минуту, потом эфир заполнили какие-то непонятные крики, но было уже поздно – кусты на краю поля, в двухстах метрах от позиций, раздвинулись и перед охотниками появились олени. Началась кое-какая нетерпеливая стрельба, а потом случился кошмар, Армагеддон и тихий ужас.

Лес зарычал, заревел, затрясся и упал, обрушивая деревья, на поляну буквально вылетели десять танков, они шли полукольцом, зажимая оленей с флангов, а руководил всем этим какой-то безумный русский, с пеной у рта перекрикивающий двигатели машин – он совсем забыл про шлемофон.

- ОГОНЬ!!! – закричал Макаренко, и нажал на спусковой крючок пулемета...

Само собой, ни шатры ни окопы впереди он не видел. Его взор застилала ДИЧЬ!

Первыми поняли всю сложность даже не более трезвые помощники охотников, успевшие уже попрыгать в окопы к своим подопечным и закрыть головы руками, а посол ФРГ в Чехословакии... Он знал, что такое русская танковая атака. Еще с войны он очень хорошо запомнил, как это выглядит и чем может закончиться, потому, едва услышав знакомый до дрожи в коленках рев двигателей советской бронетехники, он, несмотря на приличный возраст и вес, прижимая пузо к земле, пятясь будто рак, за считанные минуты преодолел по-пластунски расстояние от окопов до леса, там спрятался в овраг и замер. Искали его потом пару часов точно, но нашли спокойным, хотя и бледным, сразу видно – воевал человек.

Министр иностранных дел просто и банально шлепнулся в обморок и закатился в какую-то канавку, потому основное веселье пропустил. Посол Великобритании, с присущим всем англичанам хладнокровием завернулся в зеленое одеяло, на котором лежал, и притворился мумией, сливаясь с ландшафтом.

Пухлый посол Италии безостановочно ругался на всех доступных ему языках не только время этого экшена, но еще и пару дней после этого.

Испанец просто обнимал винтовку и молился...

А танковая рота, расстреляв всех оленей, наконец, остановилась. Из машин повылазили мусульмане водители, и принялись забрасывать туши на броню.

Во время всей этой операции, робко выглядывающие из окопов охотники гадали, что же это было, но голоса не подавали. И верно, зачем палиться?

Вон у них, мусульман этих еще ножи есть...

***

- КАК?! Как ты, б%я, до этого додумался, охотник??! Это же международный скандал! – вопил генерал, Макаренко же благоразумно молчал, глядя себе под ноги. – Я... я даже не знаю. Ты можешь себе представить заголовки завтрашних газет? Большим, жирным шрифтом там будет написано "РУССКИЕ НАЧИНАЮТ НОВУЮ ВОЙНУ СО ВСЕЙ ЕВРОПОЙ", да? "МАССОВЫЕ РАССТРЕЛЫ ПОСОЛЬСКИХ РАБОТНИКОВ", точно? "ОТЧЕГО ЗАИКАЕТСЯ ПОСОЛ ФРГ В ЧЕХОСЛОВАКИИ"!?

- Сам тебя убью! Лично! Задушу портянками! Еще, слава богу, без жертв обошлось!! Сказочное везение!

Пока генерал разорялся, на горизонте объявился связист. У него явно было какое-то безотлагательное дело, но он боялся подойти. Даже шел на полусогнутых, чтобы в случае опасности сдрыстнуть в сторону.

- Т-т-тов... т-товарищ генерал! – пискнул, наконец, связист.

- ЧТООО! – обернулся генерал.

- В-в-вас к телефону... Это срочно...

Покачавшись с носка на пятку, генерал все-таки сдулся, изменил цвет лица с багрового на простой красный и отправился в штабную палатку. Буквально через минуту он вышел из нее, и вид имел при этом какой-то умиротворенный и крайне задумчивый.

- Слушай, Макаренко, а где дичь?

- Что?

- Дичь, спрашиваю, где?

- Так это... на кухню отнесли. Сейчас разделывают туши.

- Бери грузовик. Бери эту самую дичь, и езжай по этому вот адресу. Дичь там отдашь, и будем считать, что дело закрыто. Я тебя, конечно, накажу.

Но скандала международного масштаба не будет.

Старший лейтенант, которого только что драли звуковой волной, округлил глаза:

- А почему, товарищ генерал?

- Сейчас звонили из министерства иностранных дел. Послы в том же составе, что и вчера, продолжают праздник на даче министра... Нервы успокаивают. Говорят, что хотелось бы попробовать жестоко убиенной тобой оленины. Еще говорят, что такого аттракциона нигде не видели, а так же просили молчать об инциденте... Особенно послы ФРГ и Великобритании.

***

Сдавая оленину, Макаренко каждую тушу провожал со слезами на глазах. .. Но ведь охота удалась? Не так ли?

домик среди бескрайней степи, зимой превращающейся в снежную пустыню. Вокруг несколько рядов проволоки, в том числе сетка-100 под напряжением. Из снега виднелось сооружение номер один - проще говоря, крышка ракетной шахты (злые языки говорили, что оно теплое из-за радиоактивности, но, по-моему, либо грелась какая-то аппаратура, либо его грели целенаправленно). В этом домике сидят два человека, в нашем случае мы с Мишкой. Смена наша была четыре дня, с пятницы по вторник. Нельзя сказать, что кругом совершенно ни души: в трех километрах деревня Ортабулак, ну а цивилизация (позиционный район и сооружение 101, т. е. казарма дежурной смены) - в 15 км. Но дороги хорошо занесены, проехать можно, но это нелегко, а потому есть шансы, что никто к нам не приедет. Так и вышло: за все четыре дня дежурства нас не навестил ни один офицер. Это такое счастье, что не передать словами.

Готовились мы долго. Вообще, в отпуск у нас не отправляли, но у Мишки кто-то умер из родственников, и в начале декабря он поехал в отпуск. Там его отловила моя мама, и вручила две завернутые в рулон полутораметровые елки (одну мы оставили ребятам в казарму, вторую взяли с собой на дежурство), и каких-то украшений, типа мишуры, и жратвы (колбасы, сыра, конфет). Плюс у него были свои. Потом кто-то из хохлов-шнуров получил большую посылку - сало, шоколад. Мы с ними честно сменялись, так что разнообразия вкусностей добавилось. В самоходе в гражданском магазине купили сухого молока, какао, сахара и большую жестяную пятилитровую банку повидла. В солдатском чипке - печенья и посыпанных орехами колец. Во время затарки на продскладе утащили два рюкзака картошки. Где взяли две банки сгущенки, не помню. Бухла не было, никакого, на боевом дежурстве не пьют.

И вот мы сидим в теплом карпоме, у нас украшенная елка, она пахнет на весь карпом, как ей и положено - елкой, жарится картошка, наготове много сладостей и вкусностей. Я даже изготовил сливочную колбасу (вареная сгущенка, масло, орехи из колец, печенье тертое и кусочками, какао, все смешать, свернуть колбасой, завернуть в бумагу и охладить в башенной пулеметной установке). Эстонец Туков гоняет по радиотрансляции веселую музыку. В двенадцать (а смена была моя, с девяти до трех, называется "полусобака", сидит рядовой) он дал в ту же трансляцию куранты, потом нас поздравил первый номер (это был лично командир полка), потом одиннацатый (прапорщик, начальник над караулами), пообщались с мужиками со сто первого, поздравили друг друга, и опять музыка. В том новом годе был неописуемый кайф и много надежды на долгую и счастливую жизнь. Мы были уверены, все будет ништяк, все, что для этого нужно - это дембель. А именно он в наступившем году и происходил, надо только дождаться. Ну а потом возможно только счастье, больше ничего.

Нас должны были сменить во вторник третьего числа, но смену отменили: не могли проехать. Мы сидели там еще три дня, до пятницы и совершенно не волновались: провизии было выше крыши.

Дембель случился по расписанию, ну а уж жизнь потом как-то пошла своим чередом.

шастать по его участку в отсутствие хозяина и тырить первый урожай черешни, сначала по немногу, а потом видимо понравилось им.

Расстроился вояка, надо, говорит, проучить их разок. Побрызгал деревья секретным раствором и развесил таблички на деревьях "осторожно! ядохимикаты! "

На выходных объявляется он и наблюдает картину: почти вся черешня на участке сожрана, таблички аккуратно сняты и сложены возле входа в дом, на одной из них при этом навалена здоровенная куча говна.

Не стану описывать его реакцию, ибо не видел ее. Но говорят, что злобное рычание и проклятиями были слышны в радиусе нескольких километров.

А еще через выходные приезжала милиция к соседу этому. Интересовалась, не знает ли он по какому поводу на участках, что за речкой, случались массовые отравления с доставкой в больницу и длительным дрыстанием пятерых подростков.

Замяли это дело, в общем, но самое главное, что на вопрос: "а как же он сам собирался жрать эту отравленную черешню", военный ответил внятно: тот хический супостат вступал в реакцию с водой и таким образом смывался. То есть черешню нужно было просто помыть!

Мораль: если уж с[тыр]или, то хотя бы помойте!

тому ни за что не выбраться – двери его тотчас же автоматически наглухо запирают.

Однако вскоре выяснилось, что арестованные имеют очень неприятную манеру выражать своё неуважение к полицейскому плевками на его повёрнутую к ним затылком голову через соединяющее отсеки машины окно. Причём, полицейский ничего не может сделать, так как ведёт в это время машину и смотрит на дорогу, а не на арестованных, чтобы заметить, кто из них плюнул?

Русская смекалка тотчас подсказала новоиспечённому полицейскому блестящую рационализаторскую идею: вставить в проём неразбиваемое стекло и таким путём навсегда оградить свой затылок от плевков. Попросил своего более продвинутого в технике брата помочь в установке этого стекла. Но делать это на территории полицейского участка побоялись – неизвестно: как к этому новшеству отнесётся начальство и коллеги. Ещё чего доброго позавидуют и наябедничают куда-нибудь, что новичок видите ли плевков испугался и машину без разрешения переделывает.

Выехали за город в безлюдное место, отключили систему запирания и сигнализации, успешно установили стекло, но вот после этого почему-то перестала запираться камера. Что бы с ней наши мастера ни делали – она элементарно открывалась изнутри. То есть, любой арестованный мог в любой момент нажать на ручку двери и сбежать. Время поджимало, пора была передавать автомобиль и смену, братья взмокли в напряжённой работе, но не могли ничего поделать с проклятой дверью и её замком.

И вот, наконец, их упорство было вознаграждено: дверь захлопнулась именно так, как ей и полагалось – намертво, без малейшей надежды для арестованных выбраться из машины наружу. Жаль только, что этот заслуженный успех пришёл к братьям именно в тот момент, когда они оба в этой самой камере и находились. А место-то для модернизации автомобиля, не забудьте, было ими выбрано самое что ни на есть безлюдное.

Теперь полиция города уже не имеет проблем с трудной фамилией их нового сослуживца: все немедленно понимают, о ком именно идёт речь, если просто сказать «который себя в машине запер».