Семейные истории #отец

какая-то неправильная с точки зрения дворовых модников у меня была куртка… Пользуясь численным преимуществом, они привязали меня к металлическому столбику, к которому крепились бельевые верёвки, и довольно больно отпинали. Особенно буйствовал Димка Совин, который додумался кидать в меня снежками с безопасного расстояния. Отвязавшись, я бросился в погоню за обидчиком. Тот сообразил, что драка предстоит нешуточная и кинулся к своему подъезду. Никаких домофонов в те годы не было, и я легко юркнул в дверь вслед за злодеем. Настиг я его у двери собственной квартиры, когда он изо всех сил давил пуговку звонка. Расправу я учинить не успел — дверь открылась и на пороге показался отец моего мучителя. Увидев ломящегося в квартиру ребёнка, он развернул меня на 180 градусов и, дав мощный подзатыльник, отправил восвояси.

Домой я вернулся в слезах. Однако, моя грустная история сочувствия у отца не вызвала. Он долго орал, что я "не мужчина", раз позволил себя избить, а затем жутко выпорол. Причём, досталось и заступившийся за меня матери, которую отец, будучи "настоящим мужиком", частенько, как он это называл "учил" при помощи кулаков.

Затем, схватив меня за руку, отец потащил меня, совершенно обессилевшего от боли, разбираться с Совиным. Когда на порог вышел Совин-старший, отец, не сказав ни слова, изо всех сил врезал ему по лицу. Тот свалился как подкошенный, но, сделав усилие, поднялся на ноги. Он попытался выяснить причину агрессии, но ответом ему был довольно бессвязный монолог отца про то, что и Димка, дескать, избил его сына. Что-то ещё было про мужскую честь, про трусливых педиков, швыряющихся снежками, и так далее.

Совин-старший, вытирая с лица кровь, снова попытался внести в диалог какой-то конструктив, хотя бы выяснить что произошло. Время от времени он кидал удивлённые взгляды на меня, который, белый как мел, и совершенно не мигая, стоял рядом с бушующим отцом. Все попытки окончились ничем, моего отца было не успокоить. Завязалась новая драка. Выяснилось, что Совин существенно уступает моему отцу в физической подготовке. Его лицо уже было в крови, из разбитых губ стекала кровавая юшка, глаз заплыл, а отец всё бил и бил его. Его жены дома не было, зато был Димка, который пытался что-то кричать, но вмешиваться в драку взрослых людей боялся. Несмотря на пережитый шок, на то, что воспалённая от ударов спина жутко саднила, я чувствовал, что происходит что-то чудовищное. Казалось, отец вошёл уже в какой-то зверский раж, чувствовалось, что ещё немного, и он просто убьёт несчастного мужика. Я уже тысячу раз пожалел о том, что пожаловался отцу. Надо было где-то спрятаться, переждать, вернуться домой попозже, когда отец будет ложиться спать - тогда бы не досталось и мне, и не было бы этой жуткой драки. Когда Совин в очередной раз свалился на пол, а отец принялся нещадно бить его ногой, я бросился к отцу и, повиснув у него на руке, стал с плачем умолять оставить свою жертву в покое. Отец отвлёкся чтобы сбросить меня с рукава, Совин воспользовался этой передышкой, кинулся на кухню и вернулся оттуда с ножом. Неизвестно, чем окончилось бы это, но тут к своему отцу бросился Димка. Вцепившись ему в руку, он начал плакать, что-то громко кричал… Я в свою очередь снова бросился к отцу.

Мужики какое-то время рвались навстречу друг другу, но мы не отставали, плача и умоляя их разойтись. И отец, кажется, утоливший свою жажду насилия, и Совин, понимавший, что если в дело пойдёт нож, то эта история окончится тюрьмой, некоторое время смотрели друг на друга. Затем оба отступили назад и, наконец, разошлись.

Я чувствовал, что только что мы избежали трагедии, что отец сделал ошибку, за которую, казалось бы, должен был винить себя. Но он, шагая домой, только самодовольно улыбался, и, то и дело поглядывая на меня, произносил свои тирады о том, каким должен быть мужик, о том, как он уделал этого п***ра, и так далее. Мне он в этот момент казался сумасшедшим, просто вот настоящим психом из фильмов про дурдом.

После этой истории отца чуть не посадили. Совин-старший обратился в милицию, и чтобы умаслить его, мать продала бабкину золотую брошь и одолжила денег у деда. Отец себя нисколько не чувствовал виноватым — мол, наше, самцовое дело — драться и доказывать своё превосходство, а побочным ущербом, связанным с существованием в обществе всяких нелепых институтов, вроде правосудия, пусть занимаются женщины.

Ещё долго они с Совиным-старшим ненавидели и избегали друг друга. А вот мы с Димкой подружились. Эта история как-то сблизила нас, мы начали вместе ходить в школу, потом поступили в один институт — МИСиС. Даже женились на сёстрах, правда двоюродных. Помня опыт отца, я никогда, ни разу не ударил никого из близких. И совершенно не стал от этого в меньшей степени мужчиной.

сытно, да ещё и свободные копейки оставались. И захотелось Афоне роскоши — приглянул он в лавке невиданную в деревне вещь — медный таз с медным же рукомойником. Долго он пересчитывал замотанные в чистую онучу и спрятанные в надёжном месте капиталы, пока не решился и купил. Господи, это было событие! Не прерывалась череда соседей, с утра и до позднего вечера приходивших поглазеть на невиданное чудо, скромно поблёскивавшее в предназначенном для него уголке. Да и сам Афоня преобразился, начал каждодневно расчёсывать бороду после умывания под рукомойником, смазывал деревянным маслицем по воскресеньям стриженную в кружок свою голову. Счастье и благополучие загнездились в доме, и начал Афоня катать валенки ещё с большим старанием, и каждая пара была ещё красивее. Но, как всякая сказка имеет обычно счастливый конец, всякая быль – печальный. Приехал как–то из райцентра председатель чего там не упомню, собрали в самой большой избе честной деревенский народ и сказали: "Пора создавать колхоз, она все окрестные деревни уже в колхозах, а ваша – отстаёт".

— "Дык, мы согласные, колхоз так колхоз" — загудели себе под нос мужики да бабы.

— "Тогда переходим ко второму вопросу. Необходимо утвердить список кулаков вашей деревни и выселить их к чёртовой матери из деревни куда подальше".

— "Да нет у нас таких, кулаков, и куда уж дальше нашей деревни их выселять–то? Дальше нетути"

— "Как так нет кулаков? А Афоня Петухов разве не кулак? Вона, каждое воскресенье у них в штях мясо, кашу от пуза лопают, а глядитка, что у них есть – медный таз да рукомойник. У кого ещё есть такое по деревне? " — зачастила горохом соседка, давно уже затаившая зло на всю деревню вообще и на рыжего Афоню в частности за то, что она, деревня, смеялась покотя над ней: муж её, Петруха, был настолько ленив, что, лёжа на раскалённой лежанке, поленился встать дверь в сени прикрыть, а на дворе стоял звонкий мороз, ну и обжёг себе бок и отморозил обе ступни.

– "Так и есть рыжий Хрен кулаком, раскулачить его, и всё! "

Долго гудело собрание, но председатель чего там не упомню был твёрд – раз есть деревня, значит и кулаки должны быть. И раскулачили моего деда Афоню в двадцать четыре часа, выкинули среди зимы из избы с домочадцами, отобрали всё, и станок для пимокатания, и перину и медный таз. Не выдержало такого позора его сердце, и вскорости он Богу душу отдал. А рукомойник с медным тазом – стоял он в правлении долгие годы, а после войны выкинули его в кучу, где старый хлам долёживал, а на его место повесили в правлении ещё большую ценность – эмалированный рукомойник с эмалированным же тазом. А могила моего деда, рыжего Афони, понемногу – потихоньку сравнялась с землёю и заросла травой. Валенки, скатанные его мастеровитой рукой, с цветочками полевыми и птахами небесными рано или поздно сносились, и осталась от Афонии только память его детей и внуков. Ибо главная ценность на свете для человека – дети его и внуки–правнуки, пока живут они, не распорошится по земле слава его и дела его.

слово "пирожки".

Пирожки — это был край нашей жизни. Не помню, сколько дней мы ели только лепешки из муки и воды, маме уже очень давно задерживали зарплату. Однажды она достала заветную шкатулочку со своими сокровищами — сережки от бабушки на 18-летие, обручальное кольцо, прабабушкино кольцо, браслетик и подвеска. И ушла.

Вернулась с пакетом продуктов и началось волшебство — через пару часов дом наполнил дивный запах пирожков. О, Боги! Двое маленьких детей чуть не сошли с ума. Но нам досталось лишь по одному пирожку. А мама одела фуфайку и ушла в студеную зиму с этими мечтами наших голодных желудков. А когда вернулась, то обнимала нас, целовала, плакала и смеялась. Ей повезло — мама подходила к стоящим на перекрестке машинам и предлагала купить пирожки. В одной из машин был директор ресторана. Он купил пару пирожков, уехал, а через какое-то время вернулся и предложил маме на дому печь ее чудесные пирожки для его ресторана.

Прошло уже много лет, но до сих пор перед глазами эта картина — мама в фуфайке, в руках полный поднос пирожков, заботливо укутанных в полотенце, и мы с сестрой с голодными глазами провожаем ее. У мамы лицо грустное-грустное, ведь у нее в руках еда, но она не может нам ее дать, ведь тогда она не сможет заработать денег — опять же — на еду, чтобы прокормить нас чуть-чуть подольше. Любите своих мам.

встречи, когда прилетал навестить родителей. Почему я не проверил, существует ли это кафе, почему не спросил друзей? Не знаю. Но в результате я стоял на улице и смотрел через стекло витрины на пустое и тёмное помещение, а Ленка непонимающе смотрела на меня. Я пытался судорожно найти выход из создавшейся ситуации, а холодный питерский дождь барабанил по зонту.

— Странно, что они вот так вдруг куда-то слиняли, — не найдя ничего лучше, сказал я. И добавил:

— Пошли к машине. Я знаю, недалеко есть хорошее место.

Это была не совсем правда. По дороге я действительно видел несколько ресторанов, но у меня понятия не было, как там внутри и какое у них меню.

Всю дорогу я, ссылаясь на дождь, ехал очень медленно, стараясь найти подходящее для первого свидания место. А в голове не давала покоя мысль, что это первое свидание станет и последним...

Наконец я нашел место и припарковался.

Выйдя из машины, я открыл зонт и помог Ленке выйти из машины.

Зонт был мужской, черный, большой, с деревянной ручкой, и кажется, еще советский. Под ним свободно, не теснясь размещались два взрослых. Когда Ленка шагнула под зонт, я почувствовал, что произошло чудо.

Выбранный наугад ресторан оказался довольно уютным, с хорошей кухней. Мы хорошо посидели и поговорили, лучше узнали друг друга. Потом было еще одно свидание. А потом — еще и еще, пока я не вернулся назад в Нью Йорк. В дождливые питерские дни зонт неизменно сопровождал нас. Первый поцелуй тоже был под зонтом.

Когда у нас родилась дочь, отец, приехав навестить нас, привез этот зонт с собой, почему-то решив, что в Штатах — проблемы с зонтами. Возвращаясь в Питер, он по какой-то причине оставил его у нас. Так зонт получил американское гражданство.

С тех пор прошло 17 лет. К сожалению, уже десять лет Лены нет с нами... А зонт пережил четыре переезда и занял место с другими зонтами в корзине в прихожей. У меня было много разных зонтов, но все они служили недолго. Даже Smith&sons и Windproof не выдерживали больше одного-двух сезонов. А этот зонт до сих пор в рабочем состоянии.

А вчера дочь взяла этот зонт на свое первое свидание. И у меня такое чувство, что у нее все будет хорошо.

Обыкновенный дядька, 78-ми лет. В молодости он был фотографом. Собственно он и сейчас тоже фотографирует свадьбы и торжества всякие, но конечно в его возрасте много работать тяжело, хотя он не по годам здоров, активен, и бодр.

Он очень увлекается историей США, как и я. И поведал Билл мне свою печаль. У него есть взрослый сын (51 год) и внуки (им лет примерно по 25), но где то он воспитанием отпрысков маху дал. Мало того что они бездельники и лодыри, они ещё и хм... любители регулярно употреблять нелегальные субстанции и в больших количествах. Они бездарно прожигают свою жизнь не работая и не волнуясь ни о чём. Ну и правильно, ведь есть папа и дедушка Билл из которого они тянут копеечку и жилы. Бедолага этих пиявок поддерживает как может что бы они с голоду не подохли (да и со страху что без регулярной подпидки они чего-либо худое сотворят), но он ведь далеко не миллионер. И станка для печатанья открыток с лицом Бенджамина Франклина у него в подвале нету.

Короче, есть у него в семье одна ценность что передавалась от отца к сыну уже 180 лет. Его много раз прапрадедушка, Джозеф Картлидж приехал в США в начале 19-го века из Англии. По профессии он был каменотёсом (mason), что было очень уважаемым и сложным ремеслом в стародавние времена. Поселился Джозеф в Филадельфии, что не удивительно. До 1820-го года когда основной иммиграционный центр был перенесён в Нью Йорк, Филадельфия была основным культурным и коммерческим городом в США (да и после, она много лет задавала тон культурной жизни страны). А так как этот прадед был потомственным мастером экстра класса, то и работу нашёл очень быстро в одной из самых известных компаний, Struthers & Stricktland. Сначала обыкновенным мастером, потом старшим, а вскоре стал правой рукой хозяев.

И вот настал год 1837. В тот год решило американское правительство перезахоронить самого Джорджа Вашингтона. Поднял вопрос на повестку дня Лоуренс Льюис, так как он был последним живущим душеприказчиком Вашингтона и по совместительству его племянником. На удивление, отца основателя, главнокомандующего, президента и вообще историческую личность всемирного масштаба похоронили абы как, хотя и с большой помпой. Сначала Конгресс хотел его захоронить в самом Вашингтоне и создать нечто типа мавзолея, но денег не было. Средства появились только к 1831 году, но тогда уже началась драчка между наследниками. Одни говорили что останки Вашингтона трогать не надо, ибо он сам хотел быть похоронненым в своём поместье рядом со своей супругой Мартой, другие говорили что покойный дядюшка ни хрена не соображал и вообще он принадлежит не себе, а всей стране. А пока шли дебаты бренные останки успошего лежали в второсортном гробу в семейном склепе на его плантации.

Склеп был сырой ибо раз, был построен на месте что регулярно затапливаемом место и два, там протекала крыша. Своих детей у Вашингтона не было, приёмные дочь и сын уже к тому времени умерли, единственный приёмный внук на момент смерти Вашингтона был ещё совсем молодым, племянники и племянницы чего то недосмотрели, короче гнил труп великого человека как останки какого-нибудь пейзана. Но дальше вообще началось непотребство, некто борзый и дерзкий решил скоммуниздить голову Вашингтона. Он благополучно проник в склеп который охранялся кое-как, вскрыл могилу и был таков.

Правда далеко ворюга не ушёл. Беспредельщика поймали, добычу отобрали, навешали капитальнейших люлей, и отпустили. Тем более что незадачливый грабитель в темноте ошибся могилой и умыкнул не Вашингтонову голову, а голову какого-то родственника. Охрану усилили, но вопрос надо было решать радикально. Несмотря на то что родственники Вашинтона были люди очень богатые (Вашингтон раздарил своим родственникам сотни акров и рабов), раскошеливаться на знаменитого, но покойного родственника они не спешили.

И вот тут то и началось самое интересное. Пока родственники и Конгресс торговались, владельцы фирмы Struthers и Strictland сказали, "тьфу на вас балбесов. "Нам для любимого президента, ничего не жалко (кстати Вашингтон в народе был всегда любим и почитаем). Они за свои деньги добыли огромную глыбу дорогущего белого мрамора и из цельного куска смайстрячили саркофаг. Естественно это всё стоило безумных денег и один неверный удар долотом мог обернуться огромными убытками и на работу они поставили лучшего мастера фирмы, то бишь того самого Джозефа.

Мастер оправдал репутацию, отработал на совесть. Когда шедевр был закончен фирма загрузила саркофаг на баржу и он был отправлен на плантацию Вашингтона (в Маунт Вернон). Ясен пень, отустить такой драгоценный груз они просто так без присмотра не смогли, да и вдруг чего на месте надо будет, так что Джозеф и ещё 5 сотрудников фирмы поехали с саркофагом.

Они доставили сакрофаг на место и их попросили заняться и переносом останков самого Вашингтона. Рабочие вскрыли гроб и перед ними возникло совсем не аппетитное зрелище. Особенно было неприятно что несчастного Вашингтона хорошенько облгодали крысы ведь гроб совсем прогнил. Останки под руководством Джозефа они перенесли в новый саркофаг, крышку установили, всё что надо сделали, а старый гроб выбросили.

В момент переноса Джозеф и ещё два сотрудника взяли себе по пряди волос от Вашингтона, как сувениры. Душеприказчик, Лоуренс Льюис совсем не возражал. Даже больше, за чётко проделаную работу он подарил Джозефу (ибо тот был бригадиром) кресло Вашингтона. Это всё был задокументировано, дабы никто мужиков в мародёрстве не обвинил.

Через несколько лет Джозеф ушел из фирмы и открыл свою в пригороде Филадельфии (Upper Darby), делал памятники, надгробия, барельефы, колонны, итд (ну всё что масоны делают). Вместе с бизнесом Джозеф завещал стул и прядь волос Вашингтона (которые хранил как зеницу ока) старшему сыну с условиямм что тот 1) непременно передаст их дальше своему старшему сыну, и 2) передаст сыновьям потомственную профессию (и потом передаст им бизнес) и 3) возьмёт с них такое-же обещание. Старший сын согласился. Прадед Билла родился в 1880-х и ещё застал своего деда (того Джозефа).

Так основалась династия мастеров Картлиджей в окресностях Филадельфии. Прадед Билла (тоже Билл) решил два артефакта разделить, старшему из сыновей досталась прядь волос, а младшему стул. На стуле оказывается были какие-то символы Масонов (Вашингтон был Масон), а так как это младший сын тоже стал членом ложи, то передача стула ему имела смысл. Теперь уже только прядь переходила от отца к старшему сыну.

Сам Билл (мой знакомый), хоть и выучился на каменотёса, но оставаться в семейном бизнесе не захотел. Его больше привлекала фотография, богема, гламур. Отец был жутко расстроен ибо других сыновей у него не было и на Билле закончилась династия мастеров. С горя он бизнес продал в 1980-х (фирма до сих пор кстати существует под именем Картлидж, но владеют ей совсем другие люди). Прядь волос он разделил на 5 частей. Самую большую он завещал что бы Билл отдал в музей Вашингтона (оказывается есть такой при Арлингтонском кладбище), а остальные разделил между 3 дочерьми и сыном.

Билл завещание отца выполнил, предложил музею прядь. Музей провёл аутентикацию, ведь он не возьмёт абы что без доказательств. Биллу пришлось хорошенько попотеть. Сначала музей затребовал доказательства что Билл это потомок того самого Джозефа, на удачу все свидетельства о рождении были. Потом Биллу надо было доказать что его семья действительно владела каменотёсным бизнесом. Далее музей потребовал информацию о стуле. Тут уже Биллу пришлость отыскивать троюродного брата. Тот историей не увлекался от слова совсем, но поисками стула проникся. Оказалось двоюродный дядя завещал стул в музей и документы нашлись.

Музей кстати сам тоже времени не терял, сотрудники раскопали документы подтверждающи историю. Доказательств скопилось здоровенная папка. И наконец, на официальной церемонии Билл вручил музею прядь и выполнил завещание отца. А копии всех бумаг Билл сохранил, аккуратно подшил и... предложил документы и его долю от пряди мне.

— "Как же так? " говорю. "Неужели ты сыну передать не хочешь? Это же семейная реликвия. Да и историческая тоже. "

— "Эх" говорит. "Я ему предложил. А знаешь что мне сынуля ответил. "Папа, мне плевать. Если ты мне дашь этот клочок волос, то я его просто напросто скурю. Ты мне денег дай. "Лучше я тебе продам, ты ведь историю любишь и ценишь. Владей на здоровье. "Потом он помолчал и сказал "Ошибся я в молодости, надо было мне продложить династию, оставаться каменотёсом. Может быть тогда и сын мой и внуки людьми остались. А так... смотреть на них тошно. "

Вот собственно и вся история. Можете меня поздравить, я теперь владелец артефакта. Ну и одной семейной саги которой с удовольствием делюсь с Вами.

Я согласилась, но была одна проблема, которую предстяло уладить — в этот день некому было забирать Павлика, моего сына, из детского сада. Пришлось звонить моему папе, он согласился и в выходной приехал, чтобы посмотреть где расположен садик, из которого надо забрать ребенка. Дело в том, что папа у нас бывал редко, так как у него не очень складывались отношения с моим мужем. Папа приехал, показали мы ему детский садик (рядом - точно такой же, живем в типовом районе), сказала "папа, не перепутай, наш сад справа" и распрощались до вторника.

Но в назначенный день выходит с больничного дежурная сестра и меня отправляют домой в обычное время. Дай, думаю, зайду за Пашкой, может мой папа еще его не забрал. И точно — ребенок в группе, одеваемся, уходим.

Подходим к подъезду. И тут бабки у подъезда меня ошарашивают:

"А Слава (это мой папа) с Павликом уже пришли! "

Я смотрю на своего ребенка и недоумеваю: "А я с кем? "

Быстро поднимаюсь в квартиру, открываю дверь и застаю следующую сцену: на стуле в комнате сидит и ревет чужой маленький мальчик, вокруг него суетятся мой папа и моя старенькая подслеповатая бабушка, тычут ему альбом с фотографиями и твердят наперебой: "Павлик, Павлик, не плачь, детка, вот твоя мама, завтра с работы прийдет". Бабушка начинает гладить малыша по голове и вдруг напряженным голосом произносит: "А у нашего-то волосики были короче! — затем щупает ножки и добавляет "И колготочки другие". Мой папа в ужасе начинает озираться и наконец-то замечает меня с сыном. "Ревизор", немая сцена.

А дело было так: папа, конечно, перепутал садик. Поднялся в предополагаемую группу, попросил "выдать" Павлика. Времена были советские, за безопасность никто не парился. Павлик в этой группе, к сожалению, нашелся. Папа его схватил и начал одевать, мальчик стал реветь. Тогда папа сунул ему банан (тогда — дефицитное лакомство).

Мальчик стал есть банан, немного успокоился, благодаря чему папа его быстро собрал и привел домой. Псевдовнук ревел всю дорогу. Ну а плачущие дети, по словам моего отца, все на одно лицо.

Не передать тот ужас, с которым я выслушала эту историю. "Папа, беги быстрее в детский сад, там, наверное, родители мальчика с ума сошли! "

Когда мой отец примчался в тот злополучный соседний садик, на детской площадке на качелях сидел и курил одинокий папаша. Он забрал своего

Павлика и на сбивчивые объяснения отца сказал только одну фразу:

"Не представляешь как тебе повезло, мужик, что его сегодня не мать забирала! "

люди, которые в совке устроились более или менее успешно. А также люди, которые более или менее успешно устроились в 90-е и нулевые. Ты можешь оказаться сыном, внуком, правнуком этих людей, с квартирой. Три поколения, в лучшем случае, дальше – тьма и морозная пыль. Ситуация большинства людей в постсовке схожа с ситуацией иммигрантов первого, второго, третьего поколений. Плюс, конечно, история с пропиской и колхозами, это отдельно надо обсуждать.

На примере моей семьи можно очень разные маршруты проследить. Прадед по отцу: сын купца из Нижнего Новгорода. В 1918 году его отец не вернулся домой. Прадеда и его сестру забрали в два разных детдома. Вырос детдомовцем, пошёл работать на авиазавод, стал бортмехаником. Попал в Москву.

Все дети и большинство внуков выучились на инженеров. Прабабушка по маме: родилась в еврейском местечке в Киевской области, но у её отца хорошо пошли дела, он стал купцом первой гильдии, и ему разрешили покинуть черту оседлости и жить в Киеве. Разумеется, дальше пришла революция, и у отца все его пивоварни отобрали. Прабабушка моя стала актрисой, пела оперетту. Устроилась в 1920х в Московский театр Оперетты. До 1960х годов жила в коммуналке. Муж её, мой прадед — гидроинженер. Проторчал всю жизнь в командировках на север, заодно и за оборону Заполярья медаль получил. Третий прадед, про которого все любят вспоминать, вообще из семьи волжских бурлаков, и поначалу – бешеной энергии приключенец, который просто болел авиацией. Как со всеми первопроходцами в новой отрасли, знаменитым и заметным стал быстро. Что, впрочем, не отменяет труда.

Я это к чему всё. Кто-то всегда был первым. Не как в английской аристократии – 600 лет назад, а вот буквально поколение-другое назад. Или прямо сейчас. Может, ты и есть первый. Мне повезло, моя семья сберегла свою историю, и в пертурбациях 20-го века потеряла не совсем всё. И это большое везение, и мне проще, чем тем, кому самому придётся быть первым. Я первая только в том плане, что я живу в чужой стране и построила заново свою жизнь тут. Моему сыну будет намного проще. И очень хорошо, ради этого всё и делается.

Но мы все – дети и внуки первых, или первые.