Женские истории

было, уж очень они, как бы сказать, не русские…

Тяжелый народ.

Хотя, вру, однажды я все-таки попытался, завел роман с немкой, не понравилось, хватило меня ровно на два дня.

А дело было так:

Познакомились мы на чьем-то дне рождении. Ее звали Эммой.

Поговорили немного, понравились друг другу и под шумок вместе сбежали, пошли гулять по городу, а уже на следующий вечер Эмма предложила:

- Серьежа, у нас с тобой столько общих интересов, что мы могли бы попробовать жить вместе.

Я был не против и в тот же вечер оказался в ее постели.

Ночь прошла великолепно.

А в шесть часов утра она меня расталкивает и говорит:

- Серьежа! Серьежа! Вставай! Собирайся, тебе надо уходить.

Спросонья я не могу понять – зачем подрываться в такую рань? И говорю:

- Эмма, дорогая, куда спешить? Можно еще поспать пару часиков, сегодня же воскресенье, да и тебе на работу не идти.

Она сделала официальное лицо и сказала:

- Нет, на работу мне не идти, но у меня накопилось много разных дел по дому и я хочу побыть одна. Серьежа, если ты в течение пяти минут не встанешь и не покинешь мою квартиру, то я позвоню в полицию!

Меня, как током ударило. Естественно - я подпрыгнул, за сорок секунд оделся и кинулся к дверям, Эмма пошла меня провожать, а на пороге и говорит:

- Серьежа, в котором часу тебя вечером ждать? Я вкусный капустный суп сварю…

ушатаная помойка на колесах, и гордо паркуется у дебаркадера, прямо таки посередине, мордой в пандус, или как он там называется. Выходит из пятерки семейство, папаша, такой расплывшийся экс борец, мамаша, центнер с гаком, и детки. Все в трениках и сандалиях на черные носки. Ну просто душа радуется, хоть сейчас снимай фильм - нравы и культура середины девяностых в средней полосе России. Грузчики вежливо делают замечание, дескать тут парковаться нельзя, сейчас машины придут на разгрузку, в ответ получают очередь мата от папаши и мамаши семейства. Песня. Через некоторое время приезжают два камаза, и становятся на разгрузку, как раз по обе стороны бэхи. Встали так что в машину не зайти, ну просто никак, вплотную, и не со зла встали, а просто не реально по другому встать, дебаркадер-то небольшой. Появляется семейство, и с ходу начинают матом на водил орать, на грузчиков, и биться в истерике, с угрозами, и традиционным "А ты знаешь кто я такой? ". Собираются зеваки, смотрят, советы дают, от которых только усиление визга мамаши и толку. Водителям камазов ну совершенно пофигу, грузчикам тем более, так, развлекуха. Но тут из служебного входа в магазин выходит изящная девушка, такой типичный белый воротничок, в наших краях такой типаж редкость, смотрит на это, достает телефончик, и что-то так кому-то говорит. Потом просит прервать разгрузку одной из машин и та слегка отъезжает. Папаша, красный как рак, садится в бэху, и с визгом выгоняет ее из теснин, ровненько так своим задом в вилы погрузчика, который как-то совершенно незаметно подкрался из-за грузовика. Опять истерика, гаишники, страховая... Много позже я узнал, что девица эта - дочка владельца магазина, а погрузчик, который в итоге опрокинул папаша, и замену которого оплатил, ребята на руках выкатили, так как движок у него клинануло за месяц до этого. В итоге у магазина новый погрузчик.

лет это излишне, но человек, запуганный сталинскими репрессиями, имеет право это потребовать. С моей бабушкой мы имели большой торг относительно сроков разглашения - она требовала 100 лет, но я сторговался до 80, уповая на то, что могу и сам не дожить до нужной даты. Точноая дата мне неизвестна, забыл уточнить, а сейчас уже и спросить не у кого... Будем считать, что раз репрессии начались в 1937-м, то 80 лет уже прошло.

Итак, далее от имени бабушки:

Была я поздним и единственным ребёнком, почему - спросить не догадалась и к моим 17 годам родители были уже довольно старыми людьми. Жили мы в трехкомнатной коммуналке вместе с дядей Петей - моряком и Линой, крикливой хабалкой, у которой была дочка, моя ровесница. Но мы с ней не дружили, гуляли в разных компаниях, да и я уже училась в ФЗО и тянулась к людям постарше. В нашей компании я была самой младшей. Меня так и звали - Младшенькая. Относились покровительственно, не давали в обиду на учёбе и на работе с 16 лет. После работы и учебы вместе ходили купаться, гулять и на танцы.

Там-то со мной и познакомился парень. Был он какой-то слишком серьезный, не разговорчивый, улыбался наиграно и одет был не по возрасту, как-то слишком солидно. Про себя ничего не рассказывал, пару раз проводил до дома и один раз пытался поцеловать возле двери квартиры. Мне он совершенно не нравился. Была я девчонка шебутная, без царя в голове, а он какой-то бука, как 40-летний, хотя не было ему и тридцати.

Так бы и вышла я замуж, как и все мои подружки, за какого-нибудь штукатура или грузчика из порта, но дальше была вот такая история.

Отец мой был уже совсем старый, но еще работал на почте. Он еще в царские времена переехал сюда из Белоруссии и был почтмейстером. Пережил мировую войну, гражданскую, зеленых, белых, красных, грабежи и погромы. В разгаре этого хаоса родилась я и родители решили уже никуда не переезжать, хотя из своего большого дома нас "попросили" и дали комнату в коммуналке. (Этот дом я ещё помню - снесли на закате советской власти. Долгое время там был пустырь, а теперь - торговый центр. ) Как-то раз отец на работе что-то буркнул про Сталина и в тот же день за ним пришли, прямо на работу. Больше мы отца не видели и ничего о нем не знали. Но было это в 1935-м и никаких последствий для нас не было. Соседке Лине мы сказали, что отец уехал к родне в Белоруссию, чтобы никаких разговоров у соседей во дворе не было - сплетня Алина была страшная. Дядя Петя пропадал неделями, все ходил мотористом в разные порты и отсутствие отца заметил, наверное, через полгода, но и его наше объяснение про Белоруссию устроило.

Мой молчаливый ухажер с танцев, провожая меня в очередной раз, тоже спросил про отца. Я и ему соврала про Белоруссию. Тогда он спросил, в какой город, а я ни одного города и не знала, пыталась что-то придумать, но только запуталась. Что было потом - я и не помню, несколько месяцев его не встречала, хотя на танцы в припортовый клуб ходили с девчонками постоянно.

Вечером иду я с учебы, как вдруг кто-то хватает меня за локоть и тащит в подворотню, зажав рот ладонью! Можно было и не закрывать рот - я так испугалась, что и пикнуть бы не смогла. Смотрю, а это он - обожатель с танцев. Спросил, не буду ли я кричать? Я кивнула и он меня отпустил. Сказал, что есть очень серьезный разговор, а я дурочка была, подумала, что он свататься хочет, и сказала, что он мне совсем не нравится и замуж за него я не пойду. Он усмехнулся и сказал, что давно это понял, да и не смог бы на мне жениться из-за моего отца... А тут еще новая напасть, похлеще прежней - он кивнул на портфель. Я только тогда обратила внимание на портфель в его руке - в те времена с портфелями ходили важные начальники, директора и бухгалтера, а тут молодой парень и с портфелем.

Взял он меня за руку и повел к черному ходу одного из домов. Наверное, он заранее все продумал, т. к. там горела лампочка (в советские времена лапочки в подъездах постоянно воровали, а уж в довоенные времена лампочка на лестничной площадке черного хода - это как Мерседес у чукчи-оленевода)а стекло окна заклеено газетой. Молча достал из портфеля листок бумаги и велел читать молча. Я сразу обратила внимание на то, что сверху, в углу, стоял фиолетовый штамп и внизу тоже были какие-то печати и подписи другим почерком и чернилами, но была в таком волнении, что не могла собраться с мыслями. Тут мой молчаливый собеседник спохватился, выхватил листок у меня из рук и загнул верхнюю и нижнюю часть листа, оставив только текст по центру. Его-то я и начала читать. А там - что мы с моей мамой хотим отравить тов. Сталина и тов. Калинина яблочным пирогом с мышьяком и на 7 ноября готовимся отправить его в Москву почтой через папу, работника почты.

Прочитала я это несколько раз и сказала, что это неправда, что никого мы травить не хотим и папа на почте уже не работает, он сейчас в Белоруссии, что это какая-то ошибка. На это мне мой таинственный собеседник ответил, что это письмо, судя по всему, написала моя соседка, чтобы занять нашу комнату после ареста и про моего папу он тоже все знает, что папа мой сейчас в такой Белоруссии, что оттуда он уже никогда ничего и никому не отправит. От этих слов мне стало так жутко-жутко, лишь сейчас я повнимательнее начала смотреть на него и мне вообще ничего стало непонятно: кто он, почему мы здесь, зачем?

Выжав паузу, наверное, чтобы я успокоилась, он положил на подоконник лист бумаги из портфеля, чернильницу и перо и велел писать про Лину и ее дочку, что они хотят отравить тов. Сталина и тов. Калинина яблочным пирогом с мышьяком и отправить его по почте в Москву. Сверяясь с тем листом, он говорил, где делать переносы строк, писать крупнее, и даже заставил меня сделать несколько ошибок, как на доносе, хотя я была в ФЗО хорошистка, много читала газет и писала грамотно. Испортив несколько листов, я смогла написать как надо. Тогда он достал еще один лист, на котором уже стояли штампы, подписи и печати и попросил переписать туда уже буква в букву по середине этот текст еще раз, опять сверился, убрал листок в портфель и остальные листы смял и поджег на полу, прикурив от них. Когда пепел и сигарета потухли окончательно, он их растоптал, оборвал с окна газету и выкрутил лампочку. Я боялась, что он ко мне будет лезть с поцелуями, но он лишь подвел меня к выходу и сказал: "Ты не сможешь удержать эмоции, поэтому домой не иди, а зайди к маме на работу - она еще там, и скажи, что ночевать будешь у подружек в общежитии. Туда и иди, дома до завтрашнего вечера не появляйся".

Я развернулась и пошла в сторону порта, прочь от дома. Пройдя пару шагов, я услышала его оклик и обернулась. Из темноты дверного проема черного хода я услышала фразу: "Я не смог подарить тебе сердце. Зато подарил жизнь! "

Больше я его никогда не видела.

Следующим вечером, вернувшись домой с занятий в ФЗО, я застала дома только встревоженную мать, которая сказала, что вчера вечером приехал "воронок" и арестовали Лину с дочкой.

Потом мы переехали в N-ск, там я через год вышла замуж за офицера-артиллериста, но это уже другая история, как у всех: роды, еще роды, война, похоронка из-под Ленинграда...

Вот так.

я не видела таких огненных волос. Вспоминаю рассказы бабушки о её юности...

"Меня ведь не Марья зовут, по паспорту я - Анна... Помню, война началась, мне двадцать исполнилось. Молодёжь тогда из села забирали - не на фронт, а на трудовые работы: окопы рыть. Вот меня тоже взяли. Отец тогда уезжал, вернулся - ему сказали: старшую-то твою увезли. Он, не знаю как, побежал, поймал вроде машину, доехал до города, где эшелон стоял. Нашёл начальника, с порога упал на пол, на четвереньках пополз, закричал: "Что ж это девку-то вы у меня забрали... У меня же - десять детей, десять, а я - вдовый, а те все - младше, второму, парню, семнадцати ещё нет: как же я один девятерых-то прокормлю? " Тот, видно, позвонил кому: правда, что ли, что такой-то - вдовец с девятью малолетними? Сказал: забирай свою дочь. Вот, я вернулась. А из тех, кто уехал, никто не вернулся, что с ними сталось - Бог весть... Мне сказали: будешь трактористкой. Так я войну и потом ещё долго на тракторе работала, потом в доярки пошла. После войны возвращаюсь в один день домой, а отец говорит: пришли тебя сватать за Бориса из соседней деревни, года твои уж немалые, мужиков почти не осталось, так что надевай-ка ты материн сарафан и ступай замуж. Он, Борис-то, на японском фронте воевал, пришёл на костылях: ноги-то на месте, а не слушались, обмороженные. Врачи говорили: ходить не будет, да мать его вылечила, и ходил, только вперевалку. Я с ним не встречалась, не гуляла, знакома не была: так, в лицо видела, а уж где он меня высмотрел, так и не знаю. Ну, что же: руки-ноги целы, с лица симпатичный он был, чернявый да кудрявый, и грамотный: электриком работал. Пришли-то сватать он сам и мать его, она была вдовая, так я и пошла с ними. Да по дороге-то как заплачу... Свекровка и говорит: не плачь, мы тебя никогда не обидим; а вот зваться тебе Анной не надо, потому как я - Анна, путать будут, мы тебя будем звать Машей. Вот так и прожили мы с Борисом пятьдесят лет, работали в колхозе и подняли четверых ребятишек. Ни о чём не жалею, только об одном: что мы с ним не венчаны жизнь прожили. Венчаться бы, да Боря-то мой насмешник: вот встанем мы в церкви, поп-то спросит - берёшь ли эту женщину в жёны, так он, пожалуй, ответит - "Не возьму, надоела за пятьдесят с лишком лет-то". Обидно так-то будет... "

Анна-Марья пережила своего мужа и умерла, немного не дожив до девяноста лет; всё, что осталось после неё, - четыре старые иконы. Вечная память труженице...

движением, парковка запрещена. Не беда, паркуемся за углом, метрах в двадцати. Водитель звонит пассажирке, их должно быть двое – телефон отключен. Перезваниваем диспетчеру, тот дает хельсинский номер.

Набираем. Дальше диалог «Машина за углом, выходите». Судя по всему там ответ в стиле – «хочу у подъезда». Водитель объясняет, что это невозможно, и он готов выйти и помочь донести вещи. Минут пять идет перепалка, в итог водитель слегка звереет, говорит «ладно» и делает круг по кварталу паркуясь у подъезда. Проходит пять минут. Водитель набирает номер, и матерясь, переезжает на прежнее место, за угол. Говорит, что, буквально, еще пять минут. Ждем минут пятнадцать, делаем круг, останавливаемся у подъезда и ждем еще минут пять. Наконец выходит пассажирка, одна, но с гигантским чемоданом. Пассажирка – этакая герла лет двадцати с небольшим, но с претензией на гламур. На вопрос «А где вторая пассажирка? », герла хлопая глазками, и отвечает что та вышла в кафе, в центр, за ней надо заехать. Где вторая нашла работающее кафе в воскресенье с утречка – отдельный вопрос. Куда ехать герла не знает, нужно звонить, но у нее кончились деньги на телефоне, и она его отключила. Водитель дает свой телефон, герла на память не помнит номер подруги, по этому включает свой телефон, и набирает номер. Все это занимает минут десять, мы стоим за углом. После пятиминутного разговора, не вру, не меньше пяти минут, узнаем куда ехать. Разворачиваемся, едем.

Естественно парковка у кафе, а по сути пивняка, запрещена, высаживаем первую герлу, водитель ей дает инструкцию – дескать быстренько выводи подругу, и переходите на противоположную сторону улицы, мы сейчас развернемся, и вас подхватим. Ага, как же, развернувшись мы не видим ни первую герлу, ни ее подруги. Стоим, под знаком, водитель бесится, набирает номер и… они еще счет не оплатили. Минут пять ждем. Выходят две герлы, абсолютно идентичные по стилю, как из глянцевого журнала, разница только в деталях. Уф… Садимся, водитель говорит что мол поехали за следующими пассажирами. И тут выясняется, что у любительницы кофе/пива по утрам вещи остались на квартире, и за ее чемоданом нужно заехать.

Вопрос водителя «А какого %%%? Почему нельзя было сразу оба загрузить? » просто игнорируется. Едем по предыдущему адресу, и сценарий повторяется.

Еще двадцать минут коту под хвост. А время-то уже второй час, ближе к половине. Ладно, загрузились. Едем дальше. Приезжаем по адресу, где нужно забрать двух теток. Тут все гладко, каких-то пятнадцать минут, ну двадцать, но не больше. Загружаем двух теток за сорок, такие бабы ягодки с деревенским уклоном. Трогаемся за последним пассажиром. Тот стоит на месте уже два часа с хвостом, активно названивая водителю. Пассажир шипит и матерится. Все, рывок в сторону границы. Надо ли говорить что герлы не переставая что-то обсуждают в голос и мне даже сквозь наушники слышится «Клевый», «А такая синенькая кофточка», «Так у Васи же нет джипа», «Конечно урод, но денег много» и т. п. Последний пассажир матерится, с завистью поглядывает на меня, вернее на мой плеер и наушники. Минут через двадцать герлы начинают требовать от водителя остановится у магазина с рыбой и икрой. Водитель, пассажир и я в голос орем «нет» и так опоздание на два с хвостом часа. Пассажир даже пытается что-то объяснить, дескать сегодня воскресенье, мы опаздываем, на таможне очереди и т. д. Никакой реакции, а тут еще наши тетки начинают вникать в суть и стали поддакивать, мол все равно мимо, а там рыба и икра.

Заехали. Водитель строго сказал – не более десяти минут. Герлы пропустили это мимо ушей, тетки проворчали что-то вроде «Без тебя разберемся». Стоим курим. Прошло десять минут. Водитель матерится, пассажир шипит и матерится. Забежал в магазин, смотрю наши выбирают, хотя что там выбирать-то, магазин метров сорок квадратных, ассортимент известен любому, да и цены не ахти. Ладно, пробежался, набрал по мелочи, расплатился, вышел. Курим. Минут через десять пассажир стал вопить в голос. Уволок я его в микроавтобус, сели мы на заднее сиденье, достал я пиво, сунул ему банку, сам взял другую и начали расслабляться. Минут через десять вышли тетки, а еще минут через пятнадцать-двадцать появились герлы. Герлы гордо несли в прозрачных пакетиках по маленькой баночке икры, по пять евро. Тронулись. В общем до финской границы мы с пассажиром уговорили по три пинты ЛапинКульты. Мужик мне все порывался сунуть в руку десятку, я отказывался. На границу прибыли хорошими. Надо сказать что проскочили быстро, полчаса, не больше. Но вот на таксфри застряли, там три автобуса, а наши тетки и герлы непременно хотели вернуть наличкой, здесь и сейчас. Никакие объяснения что это удобней и быстрее сделать по почте, а здесь только штампик поставить, не имели действия, герлы нас вообще игнорировали, а тетки выразились в стиле «не первый раз, сами все знаем». Ну да ладно, всего полчаса-то потеряли. На российской таможне простояли с часок, и вырвались. Заехали на Несте, мы в туалет ломонулись, пиво знаете ли способствует. Вышли, сосед закупил огроменный пакет пива, чипсов и всякой всячины к пиву, кинули мы все это назад, а сами к водителю. Говорим мол: вечер уже, темно, дорога российская, штрафы, менты, мы-то опоздали всюду, а у тебя какие планы.

Водитель отвечает что ему уже тоже пофигу. Договорились, что ехать будет аккуратно, не гнать, и вообще успокоили мы его. Дальше было шоу, машина стоит на стоянке, в ней сидят все кроме девиц наших. Минут через десять выходят эти чудовища, со стаканчиками кофе в одной руке, с сигареткой в другой. Их быстро охрана турнула подальше, и стоят они, курят, кофе пьют. Демонстративно так, мол мы знаем вкус жизни. Мы пьем пиво, водитель лопает мои бутерброды, и пьет сок соседа. Мы его подкормить решили, самим-то пива и закуски хватает. Но вот тут уже тетки не выдержали, выскочили, шум устроили. Мы в первом ряду зрительного зала, наблюдаем шоу. Наконец-то все расселись, водитель тронулся и мы поехали, четко по знакам, где написано сорок, он и едет сорок. До Выборга еще не доехали, как герлы стали вопить, мол они опаздывают, надо быстрее ехать.

Водитель сытый и довольный положил болт на это дело, сосед мой стал громко травить анекдоты, в основном о тетках, и блондинках в частности.

Анекдоты старые, пошленькие, но я ржу как конь, и ободряю. Герлы шипят, пытаются отвечать, да не выходит. Тетки зло сверкают глазами. Доехал до

Питера в состоянии сильно поддатом, и сильно веселом, выкинули теток в

Ольгино, а потом завезли девиц в отвратный спальник, совсем рядом друг от друга, они еще минут десять прощались друг с другом, и расплатились с водителем мелочью, по десять евроцентов, по пятьдесят, евро несколько, и пара бумажек по пять. Водитель молча принял в горсть, скрупулезно пересчитал, в конце-то концов деньги есть деньги. Высадив последнюю герлу, водитель вышел на перекур, потом хлопнул себя по карманам, нашел телефон, поковырялся в нем, что-то на бумажку записал, и набрал диспетчера, поздоровался, и говорит «Запиши номер (диктует два номера, да имени, это наши герлы), распечатай это самым крупным шрифтом, и повесь перед собой, если еще раз позвонят эти <трехэтажный мат>, то пошли их <трехэтажный мат>, иначе я с вами больше работать не буду».