Сколько помню, не любил я китайцев. Причем ни за что. Ну вот как не любят пауков, или жирных волосатых гусениц. На фабрике, где я работал, их было больше половины. Меня коробили их расслабленные, вечно шаркающие походки, дикие парковочные маневры, поразительная приспособляемость и полное нечувствительность
к окружающим. И на работе относился к ним соответственно, как к гусеницам – не замечал, и не общался. А вот однажды все повернулось...
Хотя нет, пожалуй начну с другого конца.
Началось все с болезни Джима года два назад. А был Джим главный менеджер, люто ненавидимый за его скотский тип обращения с подчиненными.
Однако, когда после инсульта Джим превратился в мычащее растение, вдруг все стало сыпаться. Оказалось, что мистическим образом он, имевший образование токаря, контролировал все – от уборки снега до чертежей прототипов и заключения контрактов. И делал это эффективно, находясь на работе по 16 часов, включая выходные.
Ему нашли замену, но новый человек не справлялся, добавили еще двоих – результат стал еще хуже, потому что эти трое начали офисные войны и стали бояться сделать хоть какой-нибудь поступок вообще. Наш завод, прооизводящий автомобильные детали, впервые за 35 лет стал срывать сроки поставок. Однажды в обед, на своем рабочем месте умер главный бухгалтер, за полчаса до этого весело трепавшийся по телефону. Он, работавший больше десяти лет, унес очень важное в бизнесе – связи. Завод затрясло сильнее.
И ко всему еще смутно стал обозначаться кризис. Каждый день доходили вести о закрытии похожих фабрик. Владелец и основатель нашего завода крутился, как мог. Хватал кредиты, заложил здания, отправлял людей в неоплачиваемые отпуска, и все надеялся, что станет лучше, как бывало раньше.
В первый вторник марта 2009 года был обычный день. Грохотали пять-шесть прессов, роботы бешено кидали и сваривали детали. Я с напарником работали на подъемнике, прокладывая под крышей кабели для новых машин.
Ближе к обеду, в главном цехе появилось с десяток незнакомцев. Войдя, они очень деловито разошлись: кто - в офис, кто - к складу, а несколько, которые принесли с собой чемоданчики, заняли позицию у дверей и стали ковырять замки. Еще через несколько минут из офиса последовал указ остановить все машины. Перестали грохать прессы, скрипеть конвейры, замерли на пол-пути роботы. В огромном цехе наступила небывалая, мертвая тишина.
И в этой тишине вышедший менеджер буднично сказал, что решением суда наш завод объявлен банкротом. Всем предписано оставить рабочие места немедленно, переодеться, ехать по домам и ждать дополнительной информации. Менеджер ушел, а толпа стояла и молчала. Еще оседал масляный туман возде прессов. В тишине был слышен только слабеющий зуд какого-то мотора.
Потом, в такой же музейной тишине, разошлись.
Дома ждал второй сюрприз. Мой банк известил, что из-за банкротства оплата последних двух недель недействительна, и денег, которые я ждал от завода, не будет. Я прикинул, на сколько еще хватит оставшихся. Больше трех месяцев не получалось.
Весь следующий день я провел возле компьютера. За 12 часов было составлено два десятка резюме, которые разослал по всем мало-мальски подходящим позициям. Еще через три дня число отосланных резюме достигло восьмидесяти. Я стал бомбить даже дальние районы, до которых езда занимала бы час-полтора. Ни ответа. (Я пишу эти строки через шесть месяцев после событий. Отправлено уже сотни четыре резюме. Кроме пары вялых интервью в агентствах – ничего. )
Потом позвонили из компании, занимавшейся продажей моего завод. Они предлагали поработать оператором, чтобы завершить один из неоконченных контрактов. Срок не определен. Зарплата прежняя. Я был счастлив.
Утром я увидел бригаду. Одиннадцать человек. Из двухсот пятнадцати. Мы заняли небольшое место в углу нашего огромного и теперь мертвого здания.
Свет был только над нами, а в окружающей тьме вокруг только угадывались глыбы непривычно холодных прессов и смутно отсвечивали рулоны металла.
Вдруг за одну ночь в огромном количестве заселились голуби, быстро загадившие полы. Однажды по какой-то необходимости я поднялся на подъемнике и увидел одно из голубиных гнезд вблизи. Почти все оно было свито из золотистых обрезков сварочной проволоки и пластиковых хомутиков. Джэф, напарник пошутил, что не хватает только шнура с вилкой, чтобы сделать яичницу.
Мы не знали, когда закончится заказ. Мы приходили к семи утра, делали очередные тысячи деталей, и уходили. Каждый вторник сообщали о том, что работаем до следующей пятницы, а в каждую пятницу говорили, что нужно прийти в понедельник. Никто не знал точной даты конца, но все видели, как таяла гора заготовок. А еще ходили слухи, что нас за хорошую работу пригласят на другой завод.
Все вечера были заняты поиском работы. Я набирал пачку газет, искал ставшие вдруг очень редкими объявления и рассылал резюме. Газеты же сообщали о кризисе автомобильной промышленности и пугали новыми и новыми сокращениями.
Я работал как оператор. На сварочной машине. Я устанавливал в зажим деталь номер один. Закреплял. Затем деталь два. Отходил на два шага назад. Нажимал кнопку. Стол поворачивался. Роботы начинали сварку. Два шага вперед. Другая сторона. Я устанавливал деталь номер один.
Закреплял. Затем деталь номер два... . Тысяча сто деталей в смену.
Ирония была в том, что эту машину создал я. Идею взял частично из головы, частично слизал с других. Разработал схему, заказал матариалы, сделал программы для роботов и процессоров, обвязал все сотнями проводков с наклейками... И еще четыре других машины. И модернизировал прессы. Я работал там шесть лет и наслаждался этой работой. Мне разрешали делать по-своему, а я взамен материализовывал все идеи отдела продукции. Можно было работать столько, на сколько хватало сил. Еще в прошлом году завод имел три смены и работал 7 дней в неделю. В случае ухода я мог бы найти похожую работу за неделю-две.
Деталь один, потом деталь два. Зажать. Отойти. Нажать. Подождать.
Подойти. Закрепить... Тысяча деталей в смену.
За соседней машиной работала китаянка. Она уже работала на заводе еще до меня, но я узнал, что ее зовут Синди, только сейчас. Как говорил уже, я не любил китайцев и старался их не замечать. А тут познакомились. Я понял, почему для этой работы вызвали именно ее. Синди была универсальным солдатом. Я видел, что она не стояла ни секунды. Даже если не было деталей, или требовалась настройка, Синди без указаний переключалась на уборку или сортировку. Это поражало. Однажды потребовалась двойная норма, и она, лишив себя обеда, сделала ее (у меня, например, не получилось). Мы стали общаться. Синди рассказала, что ее мужа тоже недавно сократили. Двое детей, две машины и дом в кредит, частные школы. Старые родители. У мужа - игорная привязанность, которая стоила сорока тысяч долларов в прошлом году. И раньше-то почти все деньги уходили на платежи, а что будет сейчас...
Уборщиков не было, и постепенно завод погружался в мусор. Из туалетов устойчиво воняло.
В очередной вторник сказали, что сегодня – последний день. Мотивация – ноль. До конца работы – два часа. В гулком цехе сквозняк гоняет бумаги.
Два китайца лениво пересыпают какие-то гайки, больше для развлечения.
Человек пять поплелось на улицу и читает там газеты. Механик Джэф, быстро смекнув, возложил на работу и бешено скручивает медные и тяжелые детали, и не таясь, складывает в свой пикап. Мне пофиг – каждому надо жить. Я выполняю последнее – отключаю установки для демонтажа. Откусываю кабели, сворачиваю шланги. Первая машина – готово. Вторая машина – готово. Я подъзжаю к последней, на которой все работает и работает
Синди. Жду. Она работает. Деталь один, потом деталь два. Зажать. Отойти.
Нажать. Подождать. Подойти. Закрепить... . Она ставит и ставит детали...
И беззвучно плачет.
