Тракторист колхоза "Хмурое утро" Семен Аркадьевич Приставко при утреннем опохмеле допустил передозировку, поэтому при
выезде из гаража вместо привычных двух опор линии электропередачи увидел три. Сдержанно подивившись этому обстоятельству, знатный тракторист выполнил привычный вираж вправо, в результате чего его "Кировец" снес единственный столб ЛЭП, идущей в соседний гарнизон. Рядом с тремя пеньками появился четвертый.
Командир 1 эскадрильи гвардейского истребительного полка подполковник
Владимир Васильевич Чайка собирался бриться, когда в квартире погас свет. Поскольку, благодаря тарану тракториста Приставко свет погас во всем гарнизоне, остановились насосы на водокачке. Чертыхаясь, комэск полез на антресоли за "тревожным" чемоданом, в котором лежала заводная бритва. Вместо чемодана на него со злобным шипением свалился кот, расцарапав щеку. Мерзкое животное привычно увернулось от пинка и спряталось под шкаф. Под раздачу также попали дочь, заступившаяся за кота и жена, заступившаяся за дочь. Из-за отсутствия воды вопрос с завтраком решился сам собой, голодный и злой летчик отправился на службу. День не задался.
В эскадрилье Чайке сообщили, что его вызывает командир.
— Вот что, Владимир Васильевич, — сказал командир, пряча глаза. — Познакомься с товарищем журналистом.
Из кресла выбрался длинный тощий тип в джинсах и с неопрятной рыжеватой бородой веником.
— Товарищ заканчивает киносценарий о летчиках и ему необходимо слетать на истребителе.
Товарищ журналист неуловимо напоминал бородатого хорька.
— Из Главпура уже звонили, так что, надо помочь... Что у вас сегодня по плану?
— Облет наземной РЛС, а после обеда — пилотаж в зоне.
— Ну, вот и отлично, можете идти.
Чайка молча откозырял и вышел.
По дороге хорек, размахивая руками, шепеляво рассказывал о своих знакомых генералах, маршалах и авиаконструкторах, забегая вперед и заглядывая комэску в глаза. Тот молчал.
Кое-как подобрали пассажиру летное обмундирование, для порядка измерили в медпункте давление и запихнули в заднюю кабину спарки.
— Убедительная просьба, — хмуро сказал комэск, — в кабине ничего не трогайте.
— А за что можно держаться на виражах? — бодро поинтересовался пассажир.
Чайке очень хотелось сказать, за что, но он с трудом сдержался и ответил:
— За рычаг катапульты! Он у вас между ног... Впрочем, нет, за него держаться тоже не нужно. За борт держитесь.
Чайка аккуратно поднял машину, походил по заданному маршруту и плавно, как на зачете, притер истребитель к бетонке.
После посадки из задней кабины извлекли зеленоватого, но страшно возбужденного хорька.
— Разве это перегрузки, — орал он, — да я на карусели сильней кручусь!
Не думал! Разочарован!
— Ладно, — мрачно сказал комэск, — подумаем, где вам взять перегрузки.
А сейчас — на обед.
В столовой их пригласили за командирский стол, где журналюга тут же начал, захлебываясь и заполошно размахивая руками, рассказывать, что он ждал гораздо, гораздо большего! При этом он ухитрялся стремительно очищать тарелки.
— Товарищ командир, — продолжал наседать журналист, — а можно, я после обеда еще слетаю?
Всем было ясно, что отделаться от настырного дурака можно только двумя способами: пристрелить его прямо здесь, в столовой, или разрешить лететь.
Несмотря на привлекательность первого варианта, командир все же остановился на втором.
— Товарищ подполковник, самолет к полету готов! — доложил старший техник.
Чайка взглянул на его улыбающуюся физиономию и вспомнил, как на вечере в доме офицеров этот самый стартех, танцуя с его дочерью, держал свои поганые лапы у нее на заднице, а эта дурища еще к нему прижималась.
Ему стало совсем тошно.
Взлетели, вышли в пилотажную зону и комэск тут же забыл про пассажира: бочка, боевой разворот, еще бочка, петля...
После посадки подполковник Чайка подозвал техника и, показывая через плечо на равномерно забрызганное остекление задней кабины, приказал:
"Достаньте ЭТО и по возможности отмойте". Впервые за день он улыбнулся.
