Курьёзы

же.

Так вот, этот мастер был немец. Натуральный немец, рожденный в Германии. В 40-вом его забрали в вермахт, отправили на войну, пулеметчиком. В 44-м под Мозырем (сколько помнится) он, раненым, попал к нам в плен. Там скоро был замечен лагерным начальством, как квалифицированный специалист, добросовестный работник и в целом благонамеренный субъект. Поэтому его расконвоировали и отправили на местную мебельную фабрику, тогда изготовлявшую разные деревяшки военного назначения.

Там он со временем сошелся с нашей девчонкой (которой, к слову, тогда едва исполнилось 13), год-два спустя женился на ней, и да так и остался в СССР. Учить пацанву столярному делу его позвал сам директор того ПТУ. И своим ученикам этот самый Гельмут Штроббе любил повторять: «Ребята, старайтесь делать хорошо. Плёхо, оно само собой получится».

Но это все так, между прочим, а по сути: однажды я вертелся около дворовой беседки, где как раз имели место быть воскресные соседские посиделки. За бутылочкой, разумеется. По ходу дела подслушал их разговоры. И вот, кто-то из мужиков, уже поддатый, и спрашивает Гельмута:

- Слышь, Геля, а тебе тут с нами не страшно? Ты же против нас воевал!

Тот отвечает:

- Я знаю, ты тоже воевал. Честно. И я воевал честно. Если хочешь подраться, то пошли. Но сначала я вот что скажу: воевать с вами, да, страшно. Очень страшно. Но дружить с вами – зер гут, очень хорошо. И женщины ваши очень хорошие, лучше наших.

- А чем же лучше?

- Ну, вот, смотри. Там, в Дёйчланд, моя фрау дала бы мне пять марок на выпивку. Или десять марок. Или даже пятьдесят марок. То, что немцы жадины, это враки. Но, когда я вернусь из гаштет, она бы вычистила мои карманы, и забрала бы обратно все, что осталось. А здесь моя Варя так не делает.

- А как?

- Смотри. У меня хорошая зарплата. И еще я беру заказы со стороны, у меня есть приватные ученики. Вот, новый месяц. Мы с Варей раскладываем, что есть, что точно будет. Считаем, сколько за что надо заплатить, что нужно купить. Откладываем на черный день. Что осталось, делим поровну на личные нужды. Я не спрашиваю ее, откуда у нее новые духи. Или кофточка. Она не спрашивает меня, на что я выпиваю. Или покупаю бензин для мотоцикла. Я знаю, что она мне верна, а она знает, что я лишнего не потрачу.

- Да, мы знаем: баба твоя толковая, домовитая… Слышь, а вот шнапс? И водка? Что лучше?

- Шнапс, он немножко другой. Здесь много зерна, в Германии много картошки. Но хороший шнапс не хуже хорошей водки. А дрянная водка не лучше плохого шнапса. Эст ис аллес гут, абер вир вил шпрахен. Это все хорошо, но мы много наговорили. Драться будем?

- Да ну, зачем же. Все путём. Не парься.

- Так давайте еще выпьем. Дамит аллес иммерберал гут вар. Чтобы все всегда и везде было хорошо.

P. S. Мое мнение (непосредственное, но сугубо личное) о теперешних немцах – дебильный пе[тух]ический отстой (извиняюсь). Но, если такие вот Гельмуты Штроббе там еще не вовсе перевелись, то и для Германии не все еще потеряно.

супермаркетах и магазинах шаговой доступности - крепкий хрен и некоторые ингредиенты к своему борщу, выбираемые по булгаковско-дьявольскому принципу:

- Свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя.

В данном случае, я искал свеклу со свежей сочной, не срезанной ботвой, годящейся быть сваренной в самом борще. Заметив ее на нескольких соседних прилавках, предпочел тот, где были еще и лук, щавель, морковь как только что с грядки. В общем, всего понемножку. Сумма получилась смешная, каких-то копеек до сотни недоставало, и я сказал продавцу, что сдачи не нужно.

В ответ он просиял и взамен сдачи насовал мне уйму помидоров самого отвратительного вида, которые я ни в коем случае не купил бы по своей воле - растрескавшиеся на солнце, неровные и неказистые, замысловатой формы, готовые сгнить уже к вечеру, но пока крепкие. Так что я заехал на рынок за чуточкой свежести, а укатил оттуда с парой кило нафиг мне не нужных помидоров вдобавок. Взял чисто из вежливости и жалости к продавцу - прорвался в столицу, и что теперь, унесет свой урожай на помойку?

Но перед тем, как их выкинуть, дома попробовал - может, хоть в борщ сгодятся малой добавкой. До борща они не дошли - я их сожрал! Это было какое-то безумие, но вкуснее помидоров я даже в Италии не ел. Не мог остановиться. Остатки пустил в салат, тщательно очистив коричневое на кожуре. Жена была потрясена, где это я раздобыл такое лакомство.

А где-то вдали гремел поезд, унося из Москвы фермера в горьких думах - что горожане ослы с начисто отбитым вкусом и обонянием. Одно зрение у них осталось - чтобы овощи-фрукты были без щербинки гладкие, как на глянцевых картинках или в пластиковых муляжах. Свежий продукт везти им одна суета и убыток, пропадет ведь сразу. Дарить приходится!

в цветах разных. Людка попросила помочь –

удобрения достать какие-то для цветочков! Ну я и пообещал помочь с этим

вопросом!

Я - Помог?

Д – Помог, мля! Позвонил другану – у него отец-фермер. Спросил, поможет

ли он мне с удобрениями! Он спросил, мол, сколько надо? Я ему сказал,

что на пол-дачи, т. е. соток пять обработать! Он адрес спросил, сказал:

готов бутылку – завтра сделаем!

Я – Сделал?

Д – В том-то и дело, что сделал! Приехал! Постучал в ворота – никто не

открывает! Звонит мне, я ему: ну за забор, в такой-то угол побросай! Он

говорит – ОК! Часа через два звонит Людка! У нее истерика! Какой-то,

говорит, козел, приехал на какой-то говновозке и высыпал нам через забор

хер знает сколько говна! Свежего, чуть не горячего! Все мухи километров

за 10 наверное налетели: там их тучи! Вонь страшенная! Под горой говна

оказалась еще и будка собачья, собака вся в говне! Говно из-под забора

уже на улицу просачивается! У бабушки чуть не приступ! Пол-участка в

говне! Мля!

Я – Чего делать думаешь?

Д – Признаваться точно не буду! Наймем европейцев (он так таджиков

называет) пусть говно педалят! А я щас поеду собаку мыть! И еще: кто

кому теперь бутылку должен!?

Сказал, вздохнул, и грустно так к машине пошел.

P/S/ Через несколько дней узнал, что «предусмотрительная бабушка» после

того как пришла в себя, продавала пол-дня говно со своей дачи тачками!

Срубила с этого дела около 2 000р. и говна еще половина осталась! Друг

так и не сознался! А бабушка теперь вздыхает и мечтает об еще

каком-нибудь «чуде»!

А они спокойно ходят в немодных штанах и еще этой самой толстой попой виляют, потому что знают, что 99 % людей не волнует размер чужих задниц. А те, кого волнует, страдают не потому что чужие задницы, помады и штаны ужасные, а потому что они любят страдать.

Во-вторых, счастливые люди никому ничего не запрещают. Хотят окружающие есть сливочное масло — они пожелают приятного аппетита. Хотят подружки не приучать ребенка к горшку с рождения — да пожалуйста, лишь бы рос здоровеньким родителям на радость. Хочет соседская девчонка выстричь виски и выкрасить волосы во всю цветовую палитру — непонятно, но интересно. Им не хочется запретить фильмы, музыку, книги и «Дом-2», потому что они не мешают им жить. Oни знают, что всегда есть комфортный путь: не читать, не смотреть, не спорить, не доказывать. Не травмировать свою психику, не тратить время на тех, кто с ними не на одной волне. Все в своей жизни можно выключить. А если не выключить, то переключить.

В-третьих, счастливые люди никогда ничего не ждут. Они не верят, что завтра будет лучше, чем сегодня, если они ничего для этого не сделают. Счастливые люди трезво оценивают ситуацию и понимают, на что они могут повлиять, а на что нет. На летнее отключение воды, например, повлиять не могут, но могут уехать в деревню на этот период, поставить в ванной бойлер или завести симпатичного друга с бойлером.

В-четвертых, счастливые люди всегда дружат с умными и красивыми людьми. Потому что в их окружении все такие. Им не нужны страшные подружки, чтобы казаться красивее, им не нужны глупые друзья, чтобы над ними смеяться. Они смеются только над собой, потому что знают: смех избавляет от комплексов и делает страхи маленькими-маленькими, и силы придает большие.

В-пятых, счастливым людям не надо замуж в 27 лет, потому что все замужем, а они нет. И карьеру до 30 лет, как у сына лучшей маминой подруги, не надо. А надо по любви, а надо заниматься тем, от чего на кончиках пальцев электричество, а надо искать решение тех задач, от которых мурашки по коже, и делать то, что они для себя решили, а не то, что им сказали.

В-шестых, счастливому человеку мало надо. Они смирились с тем, что работают бухгалтером в ООО «Севзапмебель», а не звездой кино в Голливуде, не певицей, не миллионером, не художником и не моделью. Они выбирают себе курсы театрального мастерства или преподавателя по вокалу, учатся рисовать или прыгать с трамплина. Они преодолевают страх и выходят на сцену читать свои миниатюры, поют в караоке, рисуют, катаются на коньках просто потому, что любят музыку, живопись, спорт и театр и хотят это делать хорошо.

В-седьмых, счастливые люди не видят в других людях врагов. Они знают, что мир велик и в этом мире живет 8 млрд человек. И не бывает так, чтобы все эти 8 млрд тебя ненавидели. И не бывает так, чтобы все тебя любили. Счастливые люди знают, что за всеми идеологическими, культурными, расовыми, религиозными конфликтами стоят политики. А сами счастливые люди протягивают руку и говорят «давай дружить» таким же счастливым людям.

В-восьмых, счастливые люди верят в себя. Им плевать, что кто-то получил премию, кто-то вышел замуж, кто-то собрал миллионы подписчиков в свой блог. Они идут и занимаются своими делами. Они знают, что делают и для чего. И в этом списке нет пункта «поразить соседку» или «назло бывшему». Они делают то, что им нравится, то, от чего получают удовольствие.

В-девятых, у счастливых людей всегда все просто. Большинство людей считает, что если в жизни нет надрыва, нет страданий, нет преодоления, то значит ты и не жил вовсе и жизни не понял. Счастливые люди же просто решают ежедневные задачи. Просто зарабатывают деньги. Просто идут к врачу. Просто делают ремонт. Просто чинят или выбрасывают то, что починить уже невозможно.

и ухoжу стoять. Кстaти, дaвaли 1 килoгрaмм в руки. И oтцa пoтoм дaжe oтпустили с рaбoты пoрaньшe. Пo увaжитeльнoй причинe, чтoбы мы мoгли купить лишний килoгрaмм бaнaнoв. Очeрeдь тянeтся мучительно медленно. 19: 30. Чeрeз пoлчaсa oвoщнoй зaкрывaeтся. Нa "Мaякe" звучит трeвoжнaя музыкa…

Народ начинает волноваться, все понимают, что завтра, к открытию, никаких бананов в продаже уже не будет. По своим все разойдется, по блату. Стихийно формулируется требование:

Отдел должен работать до последнего банана!

Для предъявления ультиматума дирекции торгового центра формируется инициативная группа. Дирекция ей отвечает примерно следующее:

- Хрен вам, товарищи гегемоны!

Здесь надо заметить, что немногим ранее в Тольятти случилась забастовка водителей автобусов, о которой сообщили всякие BBC, "Свободные Европы" и прочие "голоса". Горком тогда получил по первое число.

Таки вот. Очередь волнуется раз, очередь волнуется два… Начинают раздаваться призывы разгромить торговый центр "к ёной матери". Не проходит и 20 минут, как приезжают представители райкома партии. Оценив обстановку они дают указание, полностью совпадающее с требованиями толпы и меня, в частности:

- Торговать до последнего банана!

Мы "отоварились" около полуночи. Мама, папа, я — три килограмма. Три килограмма деревянных люминесцентно–зеленых бананов. Тут надо заметить, что мои родители покупали бананы во второй раз в жизни, поэтому были опытными, в части бананов, потребителями. Эти зеленые стручки мы засунули в валенки и положили на шкаф — "доходить", т. е. зреть. Прошло сколько–то там дней. И, о чудо, родители достали мне со шкафа желтые, мягкие, вкусные бананы!

И вот я, двенадцатилетний мальчик, выхожу на улицу с дефицитным бананом в руке и улыбкой шире плеч.

Навстречу соседка, тетка лет 35.

— Дима, а что это такое ты ешь?

— Тетя Света, это банан. Мы же вместе в очереди стояли.

— Так они же зеленые и деревянные!

— Незрелые были. Они, как помидоры, тоже на шкафу доходят.

— Чёрт! , — изрекла тетя Света. — А мы восемь часов отстояли в очереди, в час ночи пришли домой, попробовали: деревяшка и во рту вяжет. Решили, что сырыми бананы не едят и сварили их. Какой–то клейстер получился. В унитаз все вылили. А они, оказывается, вот какие! Дим, дай хоть попробовать?

Я протянул ей банан. Она наклонилась, осторожно взяла в рот кончик, откусила… И, переменившись лицом, прошептала:

— Мляяяяять! Какие мы идиоты, но кто же знал…

Так женщина в 35 лет впервые в жизни познала банан.

знакомство шапочное, но в целом производит очень приятное впечатление. Однажды мне принесли посылку и курьер ее отдал соседу, у нас так иногда делают, район спокойный, а вечером я зашла за посылкой и увидела странную черно-белую фотографию на стене. По центру мой сосед в компании 20 или 25 бабушек лет этак 100 на фоне полной разрухи, какой-то постапокалиптический пейзаж, похоже на второсортный фильм про конец света. Спросила, что за фото, далее пишу с его слов.

24 августа 2016 года произошло крупное землетрясение в центральной Италии, городом-символом этого землетрясения сразу стал Аматриче (тот, который подарил миру спагетти аль аматричана). Справедливости ради отмечу, что и другие города и деревни пострадали не меньше. Август- месяц отпусков в Италии, мой сосед был в отпуске, но дома, а не где-то в отъезде. Решил ехать добровольцем, там лишние руки не помешают. Зашел к другу за советом. А друг, владлец ресторанчика, предложил ехать вместе. Загрузили машину одеялами, мешками с мукой и макаронами и поехали. Я пропущу детали, как они добирались и что увидели на месте, вы сами легко найдете фото в интернете. Я была в тех краях в 2021 году через 5 лет после землетрясения и слезы наворачивались на глаза. В Аматриче в тот момент уже было много организованных спасателей и добровольцев со всей Италии, поэтому после короткого опроса решили определить двоих друзей в повара, их разделили и перенаправили в ближайшие поселки помогать кормить палаточный лагерь. Это было жутко, была боль, были слезы, был страх, была усталость, но никто не думал о ней. Радовались каждому спасенному человеку и молились, чтобы их было как можно больше. Рыдали дети, женщины и мужчины, на стариков было жалко смотреть, они все как-будто умерли внутри. Стариков и детей старались обеспечить раскладушкой и одеялом, на большее в этой ситуации нельзя было рассчитывать.

Я не знаю, дошел он своим умом или кто-то посоветовал, но мой сосед пошел к плачущим старушкам и с улыбкой на лице максимально спокойным голосом спросил: «Бабушки, может кто-то из вас знает рецепт спагетти аль аматричана, меня тут поваром назначили, я сам не местный, а спасателей кормить надо, вон уже сутки работают не покладая рук. Может кто-то поможет? ». Сразу отмечу, что рецепт этот в Италии знают все старше 5 лет, абсолютно невозможно, что кто-то его не знает. Это был просто способ завязать диалог. Онемевшие бабушки немного ожили и сразу начали предлагать помощь. Все, с этого дня он выбирал самые трудоемкие и сложные блюда и вместе с бабушками лепил равиоли размером с копейку, раскатывал вручную тесто и нарезал вручную тальятелле шириной в 4 мм, делал фарш ножом и чуть ли не фаршированных рябчиков без костей. Иногда бабушки немного ругались на тему, как резать лук, дольками или колечками и сколько ложек сыра надо на килограм фарша. Он всегда выступал в качестве арбитра, успокаивал обе стороны выбирал «средний вариант», чтоб всем без обид. Иногда одна из бабушек пускала слезу и начинала плакать, что все пропало и тогда мой сосед брал ситуацию в свои руки и говорил: «Баба Маня, ты посмотри на себя, руки-ноги целы, хоть какая-то кровать есть, вон уже первые контенеры привезли, скоро будет и крыша над головой, нельзя тебе плакать, давай лучше работать, нам надо 50 пожарников накормить, люди со всего мира приехали и местные ждут, что ты не посрамишь честь Аматриче». Примерно так изо дня в день, сценарий повторялся, но он осваивал с бабушками местные и не только рецепты. На мой глупый вопрос, что неужели не было генератора и электромясорубки, он посмотрел на меня, как на ущербную. Конечно же все было. Была нормальная полевая кухня со столами и техникой, привезли генераторы и холодильники для продуктов. Все местные магазины принесли в общий котел свои остатки (в тех краях очень много колбас и ветчины), министерство по чрезвычайным ситуациям организовало подвоз воды и полуфабрикатов. Все было и он один справился бы быстрее, чем с помощью своего клуба «кому за 80», просто это было «трудотерапией» для бабушек. Этакая отдушина и кусок нормальной жизни. К слову, его друг работал именно на такой кухне с 2-3 коллегами-добровольцами и они кормили сотни, если не тысячи людей.

Я не уточняла, сколько именно он провел времени в Аматриче, наверное около месяца, за этот месяц он решил уволиться с работы, а потом пошел к другу в ресторан в помощники, сказал, что действительно всегда мечтал работать в ресторане.

А бабушки смогли хоть на время отвлечься от свалившегося на их плечи горя и заняться любимым делом.

мусор из этих урн, получая за это заработную плату. Согласитесь - это несколько проще, чем собирать отдельно валяющиеся окурки, конфетные обертки, пакетики из под чипсов по дорогам и клумбам. Любой труд, конечно же, уважаем. Только я ведь не случайно упомянул об умственных способностях этих служителей чистоты.

Стою утром у подъезда, курю после кружечки кофе - это святое, никого не трогаю. Подходит дворничиха. Естественно, как культурный, интеллигентный человек здороваюсь. И тут начинается концерт:

- Зачем вы свои бычки кидаете в урну?

- Потому что это урна.

- Эта урна не для вас!

- А для кого? Она именная?

- Нет. Урна для тех, кто мимо проходит, а вы здесь живете.

- То есть Вы предлагаете кидать окурки просто у подъезда?

- Неееет. Дома кидайте.

- Дома я не курю.

- Курите здесь, несите домой, а я за вас выгребать из урны не обязана.

- Хорошо, а дети, которые конфеты едят, но живут здесь тоже не могут в урну обертки кидать?

Тетка зависла...

В общем, как говорил мой отец:

Всякая поганая гнида строит из себя порядочную вошь.

на стройки к местным грекам. Из заработанного он немножко тратил на еду, а остальное откладывал.

Потому что в краю советском у дяди осталась семья, и этой семье требовался дом. В смысле жилья дядя был очень категоричен. Сам он готов был скитаться по съемным квартирам, но с семьей — никогда.

В жарких советских республиках такое было не принято.

На покупку земли дяде пришлось бы копить лет триста, но имелась лазейка в законе. Нельзя было строить на самозахваченном участке, но узаконить уже возведенный дом было можно.

Поэтому возникла непростая задача — чтобы никто не видел процесс строительства.

Чтобы дом появился уже сразу целый.

Так дядя Сократ стал строиться по ночам. Вечером он ел на берегу свой бутерброд и ждал, когда совсем стемнеет.

А потом действовал.

И вот однажды, когда дядя в очередной раз ел бутерброд, грустил о семье и ждал темноты, к нему неспешно подошел полицейский.

— Мне кажется, тут кто-то строит дом, — сказал он. — Не знаете ли вы, кто?

— Нет, — сказал дядя Сократ, — не знаю. Да и непохоже, чтобы это был дом. Никогда не видел таких домов, руина какая-то.

— Может, и руина, — задумчиво сказал полицейский и ушел.

Через пару месяцев он вернулся. Дядя Сократ сидел на том же камне и ел как будто тот же бутерброд.

— Это совершенно точно дом, — сказал полицейский.

— Я бы не ручался, — ответил дядя Сократ.

— Не вы ли его строите? — спросил полицейский.

— Нет, не я, — сказал дядя Сократ. — Я ем бутерброд.

Через некоторое время полицейский снова пришел. На него невинно смотрели почти достроенный дом и часто моргающий дядя Сократ.

— Хотите бутерброд? — дядя решил зайти с козырей.

— Не поможет, — сказал полицейский.

— Плохо, — загрустил дядя Сократ.

И рассказал ему всю правду о том, как тяжело приехать в новую страну к новым людям, пусть ты им и родственник по линии Зевса.

Какие вкусные пирожки печет его жена.

Как сын выиграл городскую олимпиаду по математике.

Какие глаза у его младшей дочери.

Что он не видел свою семью почти год.

И как мечтал их всех привезти в этот дом с балконом на море, пока ночами клал кирпичи.

— Это очень грустная история, — согласился полицейский, — но я все равно буду вынужден на вас заявить. Дом снесут, к сожалению.

— Ладно, — кивнул дядя Сократ. И пошел обходить свой почти случившийся дом, представляя, как всё могло бы в нём быть, и со всем этим прощаясь.

Вечером полицейский приехал с тремя бутылками вина и сказал:

— Я не смог.

И они до утра пили, пели и плакали.

В этом доме дядя Сократ живет до сих пор. Его жена по-прежнему печет вкусные пирожки, а у внучек глаза такие же, как у младшей дочери.

Полицейский к ним заглядывает не реже раза в месяц.

При нем всегда три бутылки вина.

«Макото Миядзаки» - протянул мне руку старший из них, слегка наклонившись вперед. Не слишком низко, но так, чтоб была видна макушка – вспомнил я уроки японских поклонов. Каюсь, сначала я их не различал – черноволосые, узкоглазые, миниатюрные, без возраста. Они ждали медведей, балалаек, снега до пояса и держали в голове единственную формулу: «Русский = раздолбай». Однако упрямые расчеты показывали, что открытие собственного производства в России сократит их расходы на поставку.

График запуска был расписан по дням. Японцы сняли ангар для производства, завезли оборудование, наняли персонал через кадровое агентство и пригласили команду бизнес-тренеров с головного предприятия. Их главным условием было отсутствие русских в управленческом аппарате. Высокое качество и безупречную репутацию мог обеспечить только японец.

Макото петрушил персонал с первого дня. Утренние построения, разнос бригадиров, депремирование сервис-инженеров, увольнения за опоздание. Упаковщики и операторы должны быть на рабочем месте за 15 минут до начала рабочего дня. Русский зам, выполняя поручения, научился бегать. В свои 60. Были и интересные особенности японского менеджмента. Нельзя смотреть в глаза, нельзя держать руки в карманах, нельзя отвечать на вопросы (они риторические). Людей с лишним весом на работу не брали. «Толстый – значит ленивый! » - Макото был непоколебим. Он отслеживал чистоту, систему и точность на всех направлениях. Начались показательные карательные операции. Макото был убежден в том, что русский сносно работает, только когда до смерти напуган. Дух персонала начал неуклонно падать, производительность - снижаться. В раздевалках росло возмущение. Первый звонок прозвенел, когда всех лишили планового отпуска. Тихий саботаж. Как же иначе. Русские инженеры аккуратно вывели из строя оборудование и весь день делали вид, что пытаются исправить поломку. Месячный план пошел псу под хвост. Я знал, кто это сделал. Не сдал, однако сам навалял от души. Ситуация складывалась патовая. Японцы понимали, что уже не управляют процессом, и русский персонал их не слушается. Я понимал, что сейчас начнутся массовые увольнения. Надо начинать переговоры.

Я стоял в его просторном кабинете и терпеливо ждал, пока он проорется. Макото мешал японский язык с английским, добавлял русский мат и периодически переходил на визг – пейзажная смесь… Отрывками я понимал, что Россия – болото, русские - необучаемые дикари, а у меня кисель вместо мозгов. Наконец он выдохся и плюхнулся в огромное черное кожаное кресло. «Говори! » - его темные в узких прорезях глаза уставились на меня в ожидании. И мы начали делить сферы влияния… «Если параметры производства снизятся хоть на четверть процента, я тебя уволю! » - крикнул он, когда я уже выходил из кабинета. А через пару дней из головной конторы мне позвонил экономист (давний друг по деловой переписке) и предупредил: «Под тебя копают. Подняли диплом, проверяют специализацию факультета, названивают бывшим работодателям. Для японцев несоответствие специализации диплома и занимаемой должности– это основание для увольнения. Держись». Вот сцуки узкоглазые – отчего-то разозлился я. Тогда я еще не знал, что всего через месяц Миядзаки-сан будет хвастаться перед очередной японской делегацией, что на него работает специалист, который раньше проектировал русские самолеты.

Тем временем ситуация стабилизировалась, и наши показатели плавно и неуклонно поползли вверх. Я был посредником между русской и японской сторонами. Наши добровольно указывали сомнительные блоки, и мы их списывали на тестирование, экономя на случайных выборках для теста и блокируя возможность попадания брака клиенту. Мои упаковщицы стали улыбаться, а сервис-инженеры перестали заливать стресс кофе.

Мы стали сближаться с Макото. С противоположных полюсов мы шли навстречу друг другу. Он становился мягче, я - жестче. На деле Макото Миядзаки оказался невероятно щедрым, мудрым, эрудированным и интересным человеком. Он учил нас рисовать и расшифровывать иероглифы, рассказывал о четырех алфавитах в японском языке, заказывал неведомых рыб из Японии, показывал, как правильно готовить и есть креветки, учил особой гимнастике. Он ел репчатый лук как яблоко, приговаривая «Осень похош на наш имбир! ». Обожал борщ и оливье. Он двадцать лет прожил в России, его три сына выросли без него, Макото летал в Японию всего дважды в год - на новогодние праздники и две недели в июле. Ему было 63, когда его руководство наконец предложило вернуться на родину и продолжить работать на местном предприятии, или уйти на пенсию. Он отказался. Он сказал, что больше не может работать с японцами. Он будет работать с русскими.