Лучшие истории недели

важно, не читал никому мораль. Просто делал то, что считал правильным.

Корней Чуковский познакомился с ним в Вильнюсе в 1912 году. В своих дневниках он описывает сцену почти сказочную: доктор идёт по улице, за ним — дети, собаки, кошки. Кто-то тянет его за полу халата, кто-то просит посмотреть лапу или горло. И ни одного отказа. Так появился Айболит — врач, который лечит "всех, у кого болит", не спрашивая ни паспорт, ни национальность, ни взгляды, ни правильность образа жизни.

Шабад был к тому же активным общественным деятелем, сионистом, активным участником еврейского общественного движения, сооснователем Еврейского научного института (YIVO) и светских еврейских школ. Он основал в тогдашнем Вильно "Общество здоровья", которое работает до сих пор. В Вильнюсе, на улице, где он жил, ему установлен трогательный памятник. Доктор изображен беседующим с девочкой, держащей кошку. Это дань памяти человеку, посвятившему свою жизнь помощи другим. Иногда этого достаточно, чтобы войти в историю.

Цемах Шабад умер 20 января 1935 года. Ему было 70 лет. Причина смерти — естественная: тяжёлая болезнь, осложнения после сердечно-сосудистых проблем. Его смерть стала общегородским событием. На похороны пришли тысячи людей — евреи и неевреи, бедные и богатые, пациенты, коллеги, политики. Газеты писали о нём как о "совести города". Шабад умер за четыре года до начала Второй мировой войны. Он не увидел ликвидацию Виленского гетто, массовые убийства литовских евреев — не увидел гибель того мира, которому он служил всю жизнь.

Правильно, именно в том месте, о котором вы подумали.

Ну, как можно было дать ребёнку, рождённому в СССР, имя Сара?! Для русского уха — это просто ругательство! Самое страшное в том, что в сочетании с нашей фамилией моё имя становилось несовместимым с жизнью.

— А сейчас к доске пойдет Сара Пизенгольц!

— Пизенгольц, ты сдала анализы?

— Сара, завтра поедешь в пионерский лагерь!

— Сара, купи две бутылки кефира!

Я опускаю малиновое лицо вниз и бегу в магазин, проклиная своих родителей, эту улицу с прохожими, милиционера, дворника и всех, всех, всех.

Мне пришлось стать круглой отличницей, чемпионкой Москвы по толканию ядра.

Я выучила пять иностранных языков. Читаю в подлинниках классиков мировой литературы.

Но где личная жизнь? Где тот единственный, тот, кто не отпрыгнет от меня, узнав моё имя и фамилию? Так прошло много лет в страданиях, которые невозможно себе представить!

Но есть Бог на свете, и чудо свершилось! Это было настоящее чудо-юдо! Он подошёл ко мне поздно вечером и попросил 2 копейки на телефон. Ночь озарилась светом его огненно-рыжей головы. Двухметровый верзила, похожий на подсолнух Ван-Гога, улыбался во всю свою рожу.

— Абрам — назвался он и протянул мне свою руку.

— Сара — ответила я и, сжав его ладонь так, что он побледнел, добавила, глядя в его глаза, — Сара Пизенгольц.

— Абрам Ашпизд — сказал он.

У нас скоро свадьба. Что делать с фамилиями? "

"Разговорах о важном" уговаривают школьниц рожать, не выходя из-за парты. Но, оказывается, есть решения и покреативнее…

Воскресным днем 31 октября 1926 года Чарльз Миллар совершил два сенсационных поступка. Первый состоял в том, что стройный, подтянутый 73–летний холостяк, который за всю жизнь не проболел ни дня, вдруг рухнул на пол в своём офисе и умер. Секретарша была в шоке. Второй неожиданностью стало его завещание: оно оказалось столь неординарным, вызывающим, а последствия его настолько сенсационными, что этот юридический документ превзошёл всё, что Миллар, известный корпоративный юрист, сделал за всю жизнь.

Никто не предполагал, что уважаемый торонтовский юрист и бизнесмен после смерти устроит такое грандиозное шоу в прессе. Похоже, что Миллар хотел показать, что за определённую цену можно купить всё и всех. Составив завещание по всем правилам юридического искусства, сей уважаемый джентльмен создал прецедент для величайшей посмертной, как отмечали журналисты, "шутки века”.

Чарльз Венс Миллар родился в 1853 году в семье небогатого фермера в Айлмере, Онтарио. Смышлёный школьник, а позже успешный студент, он получил много наград, включая золотую медаль в университете Торонто. Его средней отметкой по всем предметам была 98! Столь же впечатляющими были его успехи в юридической школе "Озгуд Холл". В 1881 году этого амбициозного молодого человека приняли в коллегию адвокатов, а вскоре он уже открыл свой собственный офис в Торонто.

Начинал Миллар с малого, но жильё снял подобающее адвокату – несколько меблированных комнат в "Королевском” отеле Торонто. Со временем его имя зазвучало среди преуспевающих корпоративных юристов, специалистов в области контрактного права.

Поскольку юридическая практика на первых порах приносила не очень высокий доход, Миллар купил "Экспресс–компанию Британской Колумбии” с правом на перевозку правительственной почты в район Карибу. Когда началось строительство железнодорожной компании "Гранд Транк”, он расширил сферу своей деятельности, включив в неё отдалённый форт Джордж (позже Принс–Джордж).

Известно, что Миллар хотел купить землю для индейцев в форте Джордж, но её перекупила железная дорога. Миллар подал в суд, придравшись к каким–то процессуальным нарушениям, и выиграл дело: суд постановил, чтобы железная дорога выделила юристу 200 акров (в судебной практике это с тех пор называется "надбавкой Миллара”).

Обладая острой деловой хваткой, Миллар выгодно покупал доходные дома, а на паях с верховным судьей Онтарио приобрёл пароход; кроме того, он стал президентом и владельцем контрольного пакета акций пивной компании "О’Киф” (пиво этой марки продаётся до сих пор).

Его увлечением были лошади и скачки. Миллару везло: он имел репутацию удачливого игрока, а две его лошади брали первые призы на престижных скачках. К концу жизни в его конюшне находилось 7 великолепных беговых жеребцов.

Было ещё одно увлечение у этого удачливого человека: он любил шутить и разыгрывать приятелей. Особенно язвительным шуткам подвергались люди, склонные к глупой жадности.

Друзья и сослуживцы Миллара вспоминали о нём, как о любящем и преданном сыне. После смерти отца Миллар покинул "Королевский” отель, где прожил 23 года, и купил для себя и овдовевшей матери большой дом. Любимая матушка журила иногда сына, что он так много и усердно работает и не находит время для женитьбы. Впрочем, можно только гадать, почему он так и не женился. Ещё её тревожило, что сын спал на холодной веранде в любое время года. Впрочем, оснований для страхов не было: Чарльз никогда не простужался. И, казалось, проживёт целый век.

Похороны Чарльза Миллара собрали многих выдающихся деятелей юридических, деловых и спортивных кругов не только Торонто, но и всей провинции. Служитель англиканской церкви его преподобие Т. Коттон высоко отозвался в своей речи о моральных качествах, преданности и порядочности покойного. И это был последний раз, когда представитель церкви сказал о Чарльзе Милларе что–то хорошее.

После прочтения и опубликования завещания началось нечто невообразимое. В шоке были и политики, и юристы, и бизнесмены, и служители церкви, и родственники усопшего. Как писали репортёры: "По всей видимости, вызывающее завещание Миллара предназначено развлечь "высоких и могущественных” членов общества, навязывающих широкой публике своё определение морали”.

В начале документа Миллар написал: ”В силу необходимости, это завещание необычно и прихотливо. У меня нет ни наследников, ни близких родственников, посему передо мной нет никаких стандартных обязательств о том, как распорядиться своей собственностью после смерти”.

В начале завещания Миллар перечислил нескольких своих верных помощников и сотрудников и назначил им небольшие суммы. Дальним родственникам не оставил ничего, объясняя, что если бы те надеялись, что он им что–нибудь оставит, то они с нетерпением бы ждали его скорой смерти, чего он себе не желал.

А вот дальше началось самое интересное. Никто не мог даже вообразить себе, что сотворил старый почтенный юрист. Каждому посвящённому в сан священнослужителю в Сэндвиче, Уолкервилле и Виндзоре (Онтарио) Миллар оставлял по одной части своего пакета акций жокей–клуба "Кенилверт”, прекрасно зная об их резко отрицательном отношении к азартным бегам. Он распорядился выделить по доле акций пивной компании "О’Киф”, владельцами которой были католики, каждой протестантской общине в Торонто и каждому приходскому священнику, которые публично борются с пьянством, не называя никого поимённо. Результат оказался ошеломляющим: огромное количество служителей церкви пришло в суд, требуя свои акции. Для одного судьи и священника, которые были яростными противниками ставок на скачках (тут он назвал имена), он предложил лакомые акции Онтарийского жокейного клуба при условии, что они запишутся в клуб в течение трёх лет. Что они и сделали (правда, получив свои акции, они выписались из клуба).

Трём приятелям–юристам, которые дружили с Милларом, но терпеть не могли друг друга, шутник Чарльз оставил прекрасный дом на Ямайке с такими казуистическими примечаниями, что отныне им приходилось делить дом, сдерживая себя, чтобы не пустить в ход кулаки.

Но всё это было невинными шалостями в сравнении с главным 9–м пунктом этого сенсационного завещания. Чарльз Миллар завещал оставшуюся часть богатства (более полумиллиона долларов) той женщине в Торонто, которая в течение 10 лет после его смерти родит больше всего законных детей, что будет строго зафиксировано в документе о рождении.

Итак, завещание огласили; более того, оно вышло на первых страницах торонтовских газет. Началось "большое шоу”, расцвет которого, заметим, пришёлся на годы Великой депрессии. Родственники пытались опротестовать завещание, клерикалы–трезвенники рвались получить свою долю "пивных акций”, юристы различных судов искали способы нажиться на ведении дел. И даже Верховный суд Канады (!) рассматривал это завещание по поручению Верховного суда Онтарио, который хотел добиться передачи наследства правительству Онтарио якобы с целью учредить стипендиальный фонд в университете Торонто.

Но не зря Миллар 45 лет был лучшим юристом своего времени, а по части составления завещаний – непревзойдённым. Он так тщательно оговорил все пункты (хотя и в присущей ему игривой форме), что не нашлось ни малейших оснований их оспорить. 10 лет это пытались сделать лучшие юристы страны — безуспешно.

9 месяцев спустя после смерти Миллара началась "битва” за главную часть наследства! Оно вызвало массу публикаций и дискуссий во всех печатных изданиях того времени. Все матери, родившие двойню или тройню, сразу становились претендентками и их имена не сходили с печатных полос. В прессе появилась ежедневная колонка под названием "Величайшая гонка аистов” (сколько работы привалило газетчикам!), в которой публиковались списки женщин и количество их детей, рождённых на данный момент.

Церковь оскорблённо объявила, что завещание Миллара аморально, так как ставит под сомнение святость зачатия и рождения, и произносила гневные проповеди в адрес юриста. Пасторы увещевали женщин не принимать участия в этой "скверной шутке”. "Но что значит не принимать? – вопрошали женщины, – не рожать детей? ”

Когда генеральный прокурор Онтарио завёл дело с целью учредить вышеупомянутый стипендиальный фонд в университете Торонто, жительницы Торонто пришли в ярость. Они настаивали, что Чарльз Миллар был полностью в своём уме, когда писал завещание, и что никакой политик не смеет посягать на права женщин, желающих рожать детей. Протесты пошли по всей провинции. Феминистки делали упор на то, что по остальным пунктам завещания выплаты уже сделаны, и первыми, кто получил по этому завещанию деньги, были священнослужители и юристы!

Так прошло 10 лет. В десятую годовщину смерти Чарльза Миллара суд Онтарио снова зачитал условия завещания и рассмотрел список претенденток. Две женщины были вычеркнуты из числа "финалисток”. Полин Кларк имела 9 детей, но одного не от мужа. Лилиан Кенни фактически имела 12 детей, но пятеро из них умерли в младенчестве, и она не смогла доказать, что они не были мертворождёнными. Каждой из них дали по утешительному призу 12 500 долларов.

31 октября 1936 года "большая гонка аистов” закончилась вничью между Анной–Катрин Смит, Кэтлин–Эллин Нагль, Люси–Алис Тимлек и Изабель–Мэри Маклин (у всех у них за 10 лет родилось по 9 детей). Они получили по 125 000 (что в наше время – примерно 1, 5 млн. американских долларов).

"Большая гонка аистов” освещалась в прессе подробнее, чем перелёт Чарльза Линдберга через Атлантику и даже рождение пятерых близнецов у мадам Дион. Журналисты Онтарио стали публиковать статьи на темы, ещё в недавнем прошлом запрещённые и немыслимые: контроль за рождаемостью, аборты, незаконнорожденные дети и разводы. Ставились и такие вопросы: что понимать под словом "Торонто”, считать ли умерших и незаконнорожденных детей, и самое важное, был ли вообще пункт 9 правомочным? Но Миллар предусмотрел всё.

По иронии судьбы, многие участницы "гонки” и вовсе не собирались заводить большие семьи. Ведь мы не упомянули тех, кто остался позади, родив по 7–8 детей. Отметим, что половина "аистовых гонок” пришлась на годы депрессии, когда лишние рты были в семьях ни к чему. У двух из 4–х победительниц мужья вообще были без работы, и семьи сидели на пособии. У двух других мужья работали, но получали низкую зарплату. А Полин Кларк развелась и родила последнего ребёнка уже не от мужа.

К счастью, призы действительно помогли победительницам. Все они разумно распорядились деньгами, вырастив замечательных детей, и не поскупились на их образование. А телевизионный фильм "Большая аистовая гонка” обессмертил это удивительное состязание.

Говорили, что спровоцировав взрыв неконтролируемой рождаемости, старый холостяк надеялся смутить правительство и религиозные круги, которые обдумывали политику контроля. А ещё пошучивали, что бездетный холостяк Чарльз Миллар "усыновил” таким образом 36 детей. Что ж, Чарльз Миллар устроил неплохой спектакль, показавший, как далеко люди готовы зайти, чтобы получить чьи–то деньги. Возможно, это стало самым выдающимся достижением юриста Миллара.

невозможное.

Сначала экипаж заметил огни Святого Эльма: странное голубоватое свечение, будто электрические разряды скользили по стеклу кабины.

Затем вдоль крыльев появились мерцающие искры, словно самолёт оставлял за собой огненный след.

Капитан Эрик Муди и его команда имели огромный опыт. Тысячи часов налёта. Непогода, турбулентность, аварийные ситуации — всё это они уже проходили.

Но ничего подобного не видел никто из них.

И вот раздался сигнал тревоги, которого боится каждый пилот.

Сначала остановился четвёртый двигатель.

Через несколько секунд — второй.

Потом — первый.

И в конце — третий.

Менее чем за полторы минуты все четыре двигателя полностью отказали.

Полная тишина.

На высоте 11 километров.

Потеря одного двигателя — неприятность.

Потеря двух — серьёзная авария.

Потеря трёх — катастрофа.

Но потерять все четыре?

Такого не может быть. Никогда.

Тем не менее капитан Муди оказался за штурвалом гигантского "планёра" весом 300 тонн, без тяги, без энергии и с 263 жизнями на руках — не понимая, что произошло.

747 начал стремительно снижаться. Внизу — чёрная бездна океана и гористая местность Индонезии.

У экипажа были считанные минуты, чтобы выяснить причину и попытаться перезапустить двигатели.

В салоне люди видели странные искры за окнами. Кислородные маски выпали из потолка. Воздух наполнился едким дымом с запахом серы.

Пассажиры начали писать прощальные записки.

И тогда прозвучал самый спокойный голос, который только можно себе представить:

"Дамы и господа, говорит ваш капитан. У нас небольшая проблема. Все четыре двигателя остановились. Мы делаем всё возможное, чтобы запустить их снова. Надеюсь, вы не слишком встревожены".

“Небольшая проблема”.

Все четыре двигателя остановились.

В небе, над океаном.

Это было не просто британское хладнокровие — это было лидерство.

В кабине пилотов царил контролируемый хаос.

Кислородная маска первого офицера Роджера Гривза сломалась — он задыхался в разреженном воздухе. Муди немедленно начал снижение, чтобы опуститься туда, где можно дышать.

Бортинженер Барри Таунли-Фримен лихорадочно перебирал инструкции по перезапуску двигателей, в то время как второй пилот Барри Фремантл связывался с Джакартой.

Они пытались запускать двигатели снова и снова.

Ничего.

Ещё раз.

Ничего.

10 попыток. 12.15.

Каждая неудача — это потерянная высота, потерянное время, потерянная надежда.

15 000 футов.

14 000 футов.

13 000 футов.

Где-то в темноте под ними поднимались горы Явы.

И вдруг, на высоте 13 500 футов, произошло невероятное:

Двигатель №4 закашлял и ожил.

Затем — двигатель №3.

Потом — №1.

И наконец — №2.

Все четыре.

Мёртвые 13 минут.

После падения на 13 000 футов.

Они снова заработали.

У них снова была тяга.

Снова контроль.

Снова надежда.

Но опасность не исчезла.

То, что вывело из строя двигатели, полностью испортило и лобовое стекло: оно стало почти непрозрачным — словно отшлифованным миллионами микрочастиц.

Муди почти ничего не видел.

Им предстояло посадить повреждённый самолёт почти вслепую.

Они использовали боковые окна, приборы и указания с земли.

И невероятным образом капитан Муди посадил израненный Boeing 747 в Джакарте, в аэропорту Халим Перданакусума.

Никто не погиб.

Все 263 человека вышли живыми.

Лишь после посадки стало ясно, что произошло.

Вулкан Галунггунг на Яве извергался.

Он поднял в небо гигантское облако вулканического пепла высотой восемь миль.

Рейс 9 пролетел прямо через него — в полной темноте.

Вулканический пепел — это не дым. Это тончайшие частицы стекла и камня. Он не виден на радаре. Его невозможно разглядеть ночью.

В горячих реактивных двигателях пепел моментально плавится, превращается в стекловидную массу и "душит" двигатель.

Двигатели снова заработали только потому, что самолёт снизился ниже облака, где холодный воздух позволил застывшему стеклу отколоться.

Это было чудо — но чудо, ставшее возможным благодаря профессионализму экипажа.

Эта история навсегда изменила авиацию.

После 1982 года были введены:

• глобальные системы обнаружения вулканического пепла

• оповещения авиалиний в реальном времени

• немедленные изменения маршрутов

• программа International Airways Volcano Watch

Капитан Муди и его команда спасли не только 263 человека — они спасли тысячи в будущем.

Он продолжал летать до самой пенсии. Его знаменитую фразу цитируют в авиационных школах до сих пор:

"У нас небольшая проблема. Все четыре двигателя остановились".

Это и есть лидерство: спокойствие среди хаоса, решительность среди страха, стойкость перед невозможным.

И главный урок таков:

Невозможное случается. Но нужно быть готовым.

Спокойствие спасает жизни. Паника — наоборот.

Никогда не сдавайся. Экипаж пробовал больше 15 раз.

Остановись они на четырнадцатой попытке — никто бы не выжил.

24 июня 1982 года.

Четыре двигателя остановились на высоте 37 000 футов.

У экипажа было 13 минут, чтобы победить невозможное.

Они не видели причину.

Не видели облака пепла.

Не видели взлётной полосы.

Но они думали.

Пробовали.

Не сдавались.

И 263 человека выжили, потому что четыре мужчины отказались принять невозможное.

Это не просто авиационная история.

Это напоминание: даже когда в жизни “отказывают все четыре двигателя” — ты продолжаешь. Спокойно. Уверенно. Без капитуляции.

Потому что иногда именно пятнадцатая попытка — спасает.